Сергей Прокопьев - Сорок бочек арестантов
В отличие от Севана, вода в водоеме по температурному режиму вполне годилась для купания. Другой компонент не удовлетворял — мутность. Да что поделаешь, когда зов генов в крови. Кока разделся и полез на зов, но лишь по грудь выдержал зайти в грязевые ванны. Постоял среди них, охладился и развернулся в сторону суши.
Как говорится, хорошего помаленьку. Купальный порыв сбит, обсохнув, можно одеваться.
Было бы еще во что. Рубашка лежала на месте, брюки бесследно отсутствовали. Пусть они не относились в Кокином гардеробе к ценным вещам. Довольно простенькие. Но в карманах часы, мелочь и талон на троллейбус. Особенно жалко было часов: «Слава» совсем новая. Талон — ладно… Можно зайцем проехаться… Но как это сделать в одних плавках?
Коке стало не по себе. В многолюдных окрестностях чужого города, в ясный воскресный день оказаться без штанов — это не фонтан. В радиусе двух тысяч километров имеется одна единственная родная душа — Мошкин. Рядом с ним в чемодане запасные Кокины брюки. Но до них радиус километров в тридцать.
Первое, что пришло в голову, проворонившую штаны, — позвонить Мошкину. Телефон-автомат есть на остановке троллейбуса. Это полчаса ходу среди гуляющей в брюках публики. Не лучший вариант.
На другом берегу Ереванской лужи мыл черную «Волгу» вполне интеллигентный гражданин. Кока, пуганая ворона куста остерегается, подхватил остатки одежды, заспешил к нему.
— Вы долго будете мыть машину? — спросил потенциального спасителя.
— Кокой тэбе дэло? — полез в бутылку владелец авто. — Сколько хочу — столько мыть-чистить! Что тэбэ хочешь?
— Ничего, — мирным голосом сказал Кока и объяснил бесштанную ситуацию. — В гостиницу бы позвонить.
Автолюбитель резко сменил гнев на сочувствие.
— Ай-ай-ай! — закивал головой. — Я сейчас быстро-быстро и позвоню твой друг из Омска.
Повеселел Кока.
Ненадолго. А вдруг Мошкин намылился куда-нибудь? Выспался и пошел шляться по Еревану. У него ведь шило в одном месте. Прождешь в плавках до темной ночи. И бестолку.
Компания в наколках продолжала возбужденно играть в карты и пить водку.
Хоть подходи и требуй вернуть штаны!
«Ага, — подумал Кока, — отдадут. Догонят еще дадут».
Самое интересное, милиция тут же рядом ходит.
«Может, заявить о воровстве?» — задал себе вопрос Кока.
И сам ответил. Ну, заведут дело. И что — сидеть в Ереване и ждать конца расследования? Ясно, как белый день, не бросится армянская милиция искать его штаны с часами и троллейбусным талоном…
Кока усиленно напрягал извилины. В результате атаки на мозги вышел на умозаключение: раз милиция мирится с воскресной идиллией публики зековского пошиба, не гонит группу воровского риска куда подальше, значит, есть между ними джентльменское соглашение. Зачем зекам из-за паршивых штанов нарушать негласную конвенцию?..
Кока смело вступил в грязную воду, по самую шею вступил, и, преодолевая брезгливость, начал с головой погружаться в «филиал». Минут десять бултыхался. При этом ни разу не повернулся в сторону остатков от своих вещей.
Выйдя на берег после купания, готов был расцеловать себя за степень умственного развития. Поверх рубахи лежали родимые брюки. Сунул руку в карман один-другой.
«Может, еще искупаться?» — подумал.
И горько рассмеялся от личной наивности. Чего захотел — часов с талоном и мелочью.
Прямо на мокрые плавки натянул брюки и заспешил с берегов Ереванского моря-лужи в гостиницу…
Где застал пустой номер. Мошкин в это время бегал по окрестностям Еревана с брюками друга, расспрашивая аборигенов:
— Мужчину без штанов не видели?
Реакция была крайне разнообразная на щекотливый вопрос.
— Я сейчас тэбя самого без штанов дэлать буду! — кипятился один господин. — Какой смээшь позорить уважаемый чэлвэк?!
— Зачэм бэл дэнь нэ тэрпишь? — двусмысленно хихикал другой. — Бэз штанов ночь мужчина давай!
— Вай! Вай! Вай! Какой балной! Голый мужчин ищет. Болница врачам ловить надо.
Поздним вечером Мошкин вернулся в гостиницу.
— Зачем согласился с тобой ехать? — ворчал Кока.
— А я? Даже здесь, «без совести твоя лица», отоспаться не дал! С другого конца города разбудил. «Вас, — коридорная растарабанилась в дверь, — к телефону». Кому, думаю, понадобился? Оказывается, Николай Петрович без штанов кукует на берегах пустынных волн. Я уж грешным делом подумал, экзотическое насилие произошло.
— Разбудили его! Я новых часов лишился!
— Не зная дна, не прыгай в воду! На берегу жулье загорает, а он… Ихтиандр выискался! Плюйте, девки, на грудь, жить без моря не могу.
… А в далекой Сибири шел грибной дождик, и первые белые, которые в маринованном виде достойно дополняют экзотику армянского коньяка, лезли навстречу грибникам.
САМОЗАВАРКА
Среди носильных вещей обувь у Николая Калинова стояла особняком. В парадном углу гардероба. Если допускалась в нем недоглаженность брюк, пятно на рубашке, шарф веревкой, то с башмаков пылинки сдувались. Идеал поверхности приравнивался к зеркальной, и таковой она содержалась. Да не в шкафу, а при эксплуатации в жару и слякоть с использованием общественного транспорта. Николай Калинов не относился к тем российским гражданам, обувь которых пешком перемещалась только из машины до кабинета. Поэтому носовым платком не нос чистил, а туфли. Чуть непорядок, сразу в карман. Не рукавом ведь… Жена ворчала: платков не напасешься, все в тряпки перевел.
С детства такой. На улице грязь по уши. Николай в школу будто по заборам придет. Блестит обувь вопреки всем погодным катаклизмам.
— Калинов, ты что, ботинки в руках нес? — спросит учительница.
— Не, он на руках причапал, — скажут шутники.
Кроме красивой обуви, имелась еще одна страстишка — чай. Иной мужчина не заснет, не засмолив одну-другую сигарету. Сон не идет в голову без никотиновой накачки. Николаевой голове требовалось пол-литра чая осадить. И не давясь, а с чувством, толком, в одиночестве. Когда ни одна собака под ногами ритуала не путается. Домашние заняли спальные места, засопели в носоглоточные отверстия. Телевизор и радио в отключке. Даже газет не признавал параллельно чайной церемонии. Что называется, тет-а-тет с чашкой. Поднес к губам, сделал глоточек и под текучее тепло думай о жизни.
Например, на тему «очевидное и невероятное». Недавно Толя Трубников, сосед по даче, проболтался под пиво, что они с женой в ночь на Ивана Купала скачут по огороду голыми. В двадцать четыре ноль-ноль раздеваются до последнего лоскутка, садятся верхом на палки и аллюр три креста вокруг парников с огурцами. Идиотизм чистейшей марки. Дурдом на летних каникулах. Но огурцы у Трубниковых в любой год в рекордном объеме. В прошлом году все «садисты» поголовно ныли: то мамаево нашествие тли на огурцы, то туман вредный падал. Никаких условий для урожаев из книги Гиннеса. А Трубниковы, как всегда, ведрами снимали. Может, и на самом деле попробовать поскакать? Не убудет… Кино, конечно, если подумать: они с Анастасией, оседлав черенки от лопат, наяривают галопом между грядок…
А ведь не так запрыгаешь, жрать захочешь. Жизнь в последнее время напрягала, было о чем подумать вечерком. Тем не менее, жену Анастасию отправил к теще. В столицу Хохляндии славный град Киев. Шесть лет бедолага маму с папой не видела. Николай как-то за чаем решил — так дальше не пойдет, надо поднапрячься.
— Мы не из тех, кто последний хрен без соли съели! — убеждал жену. — Полетишь самолетом. По-человечески. Мне перед собой стыдно будет: единственная и неповторимая жена трое суток на поезде стыки боками считает. Как первобытная.
— Тебе туфли нужны.
— Ничего, семь лет «Саламандру» ношу и еще сойдет.
Проводил жену. Три недели пронеслись в момент. Опять аэропорт, теперь уже по обратному поводу. Жена цветет от счастья — своих повидала, родные места посетила, к любимому мужу вернулась.
— Соскучилась, — прижалась к Николаю в машине. — Какой я тебе оригинальный сувенир везу… Сюрприз!.. Закачаешься!.. Без ума рад будешь! На сто пятьдесят процентов уверена!
— Какой сувенир? — загорелся Николай. — Новые туфли?
— Потерпи!
Легко сказать. Николай газу подбавил — быстрее к сюрпризу…
— Не гони, дурачок! — жена сдерживает.
Сюрприз получился на 200 процентов! Но без радости.
В чемодане вместо платьев — брюки мужские. Вместо дамского белья и других женских причиндал — мужское исподнее, электробритва, кожаная папка с бумагами…
— Не мой чемодан! — схватилась за голову жена. — Перепутали! А я тебе бокал везла, как ты мечтаешь!
Как-то у знакомых Николай увидел уникальный агрегат — чашку-самозаварку. В ритуальном вечернем чаепитии был бзик — заваривать напиток прямо в чашке. Переливание, считал Николай, во вред любимому напитку. Заварит в пол-литровой, накроет блюдечком… Одно плохо — заварочные лохмотья в рот лезут. Чашка-самозаварка исключала неудобства по выплевыванию ошмотьев. Она состояла из трех частей. Во-первых, чашка. В нее вставляется этакая фарфоровая розеточка, дно сплошь в отверстиях. Сюда чай засыпается. Не гранулированная труха, конечно. Кипяток через розетку-ситечко заливается. Третий элемент агрегата — крышка, изготовленная из того же материала — фарфора. Накрываешь систему, минут пять или сколько там вытерпишь, даешь настояться, затем крышка с розеткой в сторону до следующего раза, а сам сиди и наслаждайся напитком, разогнав домашних по кроватям.
