Владимир Кунин - Кыся 3: Кыся в Америке
Правда, надо сказать, что к этому времени счастливо найденная бутылка "Выборовой" сделала свое черное дело.
Как помнится, она была распита перед выездом из дому, без малейшей закуски, как сказал Шура – "на посошок", и взбодрила союз польских и русских журналистов всего лишь до определенного момента.
Уже на подходе к "Рыцарскому залу" запас бодрости иссяк, "Выборовая" всколыхнула в Шуре и Сташеке всю предыдущую трехсуточную поддачу и, повествуя нам заплетающимся языком о достоинствах рыцарских лат четырнадцатого века Инсбрукского периода, Шура был вынужден придерживаться за фигуру этого рыцаря, кстати, очень небольшого роста…
А так как он изрядно устал таскать меня, то поставил кофр на пол. Сташек в это время делал вид, что снимает, и, чтобы не упасть, старался на кого-нибудь облокотиться.
– Пардон… – говорил Сташек. – Еще пардон!.. Куррррва мать!.. Екскюзе муа!.. Айм сори… Сори, блядь, говорю!..
Но и это прошло бы, наверное, незамеченным в густой толпе с гидами, щебечущими на разных языках. Если бы…
Если бы я НЕ УВИДЕЛ МЫШЬ!
Она вылезала из стального башмака этого рыцаря-недомерка, и тут я не выдержал!..
Сейчас понимаю – был молод, несдержан, глуп и крайне импульсивен. Сегодня мне эта мышь – тьфу! Я бы на нее и внимания не обратил. Подумаешь – дерьма палата, как говорил Шурик.
А тогда… Ну, что возьмешь с двухлетнего дурачка?
Я пулей вылетел из своего кофра и как идиот бросился за этой мышью! Раздался многоголосый женский визг, началась дикая паника, суетня!.. Мышь – от меня, я – за мышью, дурак необученный…
От неожиданности и с похмелюги Шура покачнулся, еще крепче ухватился за этого железного мудака четырнадцатого века, а тот не выдержал повисшего на нем Шуру Плоткина и рухнул, рассыпаясь на все свои инсбрукские составные части! Естественно, вместе с членом "Жюри" конкурса детского творчества двухлетней давности Александром Плоткиным!!!
Я жутко перепугался грохота и лязга железа и, не помня себя от ужаса, взлетел на свисающую с потолка длиннющую занавеску, впоследствии оказавшейся уникальным рыцарским штандартом-гобеленом, сотканным шестьсот лет тому назад.
Древний гобелен затрещал, гнилье, на котором он был привязан к потолку, лопнуло, и я вместе с этой рухлядью, как потом нам объяснили, стоимостью в миллионы долларов, сверзился на пол…
Что было?!! Зазвенели какие-то звонки!.. Замигали лампочки! Завыла сирена!!! Откуда-то набежал крепенький народ – все в штатском! Повязали Шуру и Сташека, а когда я увидел, что Шуре заламывают руки за спину, и бросился на его защиту, то и меня скрутили в одно мгновение. Очень были тренированные ребята!
– Вот теперь – полный пиздец, – на весь "Рыцарский зал" очень отчетливо произнес представитель польской прессы Сташек. – На хер нам нужен был этот Эрмитаж?..
Милиция мне сразу не понравилась. Еще с того момента, когда нас вывели из Эрмитажа и посадили в желто-голубой УАЗик.
Там внутри, прямо на ходу, три здоровенных милиционера сразу же отлупили и Шуру, и Сташека, да так здорово, что Шуру даже вырвало с кровью. За что его отлупили еще раз.
В отделении милиции было грязно: на полу коридора окурки, следы плевков, мусор… И пахло как в общественном туалете, куда мы однажды заходили с Шурой.
Хлоркой и паршивыми Человеческими запахами немытых и потных тел. И повсюду пахло оружием.
Под потолком коридора висели тусклые, грязные лампочки без абажуров. Все было выкрашено в омерзительный грязно-серый цвет, а двери кабинетов – в коричневый.
Через час за Сташеком приехали из польского консульства и увезли его вместе с продырявленным кофром и видеокамерой.
Какой-то тип в рукавицах, чтобы я его не оцарапал, подтащил меня к двери и вышвырнул на улицу – во двор какого-то дома, – предварительно сообщив мне начальную скорость сильным пинком сапога под хвост. Больно было и обидно – до чертиков!
А Шуру Плоткина оставили.
Я оказался в старопетербургском дворе-колодце, куда выходили "черные" лестницы отделения милиции и продуктового магазина. Пахло бензином, стухшим мясом и гнилыми овощами.
Я решил дождаться Шуру во что бы то ни стало!
Ждал я его довольно долго – до следующего утра.
За это время познакомился с несколькими Крысами и двумя вполне приличными Котами, которые, как и Крысы, кормились в продуктовом магазине и поэтому были равнодушны друг к другу. Наоборот, между ними была заметна даже некая общность и, я бы не побоялся сказать, подобие дружелюбия…
Уже под вечер один Кот куда-то смотался и привел с собой парочку домашних Кошек. У одной даже бантик был на шее. Можете себе представить, что ночь мы все пятеро провели совсем недурно. К тому же второй Кот слямзил на складе магазина огромный кусок свежей трески. Как он его доволок – ума не приложу!..
Короче, мы и перетрахались в доску, и треской этой обожрались, еще и Крысам оставили хороший шмат! И если бы так не болела задница от милицейского пинка и не мучала бы совесть, что, пока я здесь жру и справляю всякие удовольствия, тут же рядом, за толстой кирпичной стеной, в грязной милиции томится мой дорогой и любимый друг Шура Плоткин, – все было бы вообще в кайф!..
Утром Шуру выпустили. Он вышел небритый, помятый, отлупленный и униженный. Увидел меня, вздохнул глубоко, посадил меня к себе на плечо, и мы поехали трамваем домой.
Так что в русской милиции я побывал.
Участок же американской полиции в Квинсе произвел на меня совершенно иное впечатление. Это отнюдь не означает, что Тимур привел меня в некое подобие полицейского рая, где летают ангелы в форме и штатском – с дубинками, наручниками и пистолетами, пахнущими одеколоном "Арамис".
Я назвал "Арамис" только лишь потому, что это был любимый одеколон Шуры Плоткина. Мне нравилось, что очень сильно небогатый, прямо скажем – нищеватый, Шура покупал себе всегда такой дорогой одеколон! Я считаю, что настоящий Кот… То есть Мужчина, обязан хорошо выглядеть, даже если у него, как у Мастера или у меня, физиономия располосована шрамами или, к примеру, разорвано ухо. Это я утверждаю при полном врожденном неприятии каких-либо одеколонных запахов…
Нет, в полицейском участке Квииса работали нормальные Люди. И в форме, и в штатском, и пахли они нормальными Человеческими и оружейными запахами…
Если вы заметили, я много и часто говорю о запахах. Кого это будет слегка раздражать, я прошу сразу же вспомнить, что в эту секунду вы общаетесь не с Человеком вам подобным, а с КОТОМ, для которого обоняние является одним из важнейших инструментов постижения мира и окружающей действительности.
Итак, американский полицейский участок был совершенно не похож на ленинградское отделение милиции, куда четыре года тому назад нас с Шурой и Сташеком приволокли из Эрмитажа.
Там был грязный заплеванный коридор и наглухо закрытые двери кабинетов, за которыми ни черта не было видно.
Здесь все было открыто – практически никаких кабинетов. Лишь в углу большого зала с письменными столами друг против друга, за которыми работали сотрудники, большой стеклянной стенкой с поднятыми пластмассовыми жалюзями был отгорожен кабинет, наверное, начальника участка. Потому что у него в углу тоже стоял флаг Соединенных Штатов Америки. Как и у того начальника из Управления порта "Элизабет" в Нью-Джерси.
Думаю, что это было очень удобно: начальник мог видеть, что делают его подчиненные, а подчиненные постоянно могли наблюдать – чем занят их начальник. Конечно, пока тот не опустит жалюзи…
На каждом столе был свой телефон, на многих столах – компьютеры. Сзади и сбоку письменных столов расставлены были невысокие железные шкафы с глубокими ящиками. Там хранились разные дела, картотеки, фотографии…
Как вы сами понимаете, всю эту информацию я получал от Тимура, который в этом участке был со всеми на дружеской ноге.
А уже сам я заметил, что на всех письменных столах в общем зале, кроме служебных бумаг, телефонов и компьютеров, обязательно стояло еще что-то, совершенно не имеющее отношение к службе в полиции, – что-то очень личное и собственное хозяина этого служебного стола. Это могла быть заводная игрушка, резиновый Мики-Маус, нестандартная настольная лампа, фотография в рамочке – чаще всего детская, – маленький школьный глобусик, разрисованный фломастером, с изображенной веселой мультяшной рожицей…
На стенах приколоты временные записи, бумажки с телефонами, памятки с кучей восклицательных знаков. Висели и объявления о розыске преступников с двумя фотографиями – в профиль и анфас. Или с рисунком. Тимур объяснил, что это называется "фоторобот".
Напротив, на другой стене – большая карта района этого участка полиции.
Дальний угол зала был отгорожен нормальной тюремной решеткой, за которой стояли, сидели и валялись временно задержанные, в ожидании разборок.
