Ярослав Гашек - Рассказы и фельетоны
Однако война шла, а на императора по-прежнему не было спроса, хотя господин Петишка обращался и к газетной рекламе. Он напечатал объявление в газетах «Народни политика»[22] и «Глас народа»[23]:
«В нынешние тяжелые времена в каждом чешском доме должен висеть портрет нашего многострадального императора стоимостью в пятнадцать крон».
Но вместо заказов господин Петишка получил приглашение явиться в окружное управление, где ему предложили впредь воздерживаться в объявлениях от слов «тяжелые времена» и «многострадальный», а вместо них, во избежание неприятностей, употреблять слова «славные времена» и «победоносный». Тогда Петишка напечатал в газетах такой текст:
«В эти славные времена в каждом чешском доме должен висеть портрет победоносного монарха стоимостью в пятнадцать крон».
Но и это ни к чему не привело.
Он получил только несколько непристойных писем, в которых неизвестные авторы настоятельно советовали ему повесить портрет в такое место, куда императору полагается ходить пешком. Мало того, Петишку снова вызвали в окружное управление, где чиновник порекомендовал ему следить за сводками императорской ставки и, составляя свои объявления, сообразовываться с ними.
— Русские в Венгрии; они взяли Львов и стоят под Перемышлем. Все это никак нельзя назвать славными временами, господин Петишка. Это похоже на шутку, насмешку, иронию. Как бы вам за такие объявления не пришлось отвечать перед военным судом!
Господин Петишка пообещал быть внимательнее и составил следующее объявление:
«Пятнадцать крон охотно пожертвует каждый чех, чтобы иметь возможность повесить у себя в доме нашего престарелого монарха».
В местной прессе это объявление печатать отказались.
— Господь с вами, — сказал Петишке один владелец газеты, — не хотите же вы, чтобы нас всех расстреляли!
Петишка вернулся домой вконец расстроенный. В чуланчике за магазином валялись пачки портретов императора. Господин Петишка пнул их ногой и сам испугался своего поступка. Он боязливо поглядел вокруг и успокоился только тогда, когда убедился, что никто этого не видел. Погруженный в свои мысли, он стал смахивать пыль с пачек и обнаружил, что некоторые из них покрылись плесенью. Тут же в чулане сидел черный кот. Нетрудно было догадаться, кто развел эту сырость.
Кот замурлыкал, явно желая отвести от себя подозрения. Тогда господин Петишка швырнул в государственного преступника метлой и заставил его замолчать.
Ворвавшись к себе в квартиру, он накинулся на жену:
— Проклятого кота надо вышвырнуть вон! Кто же захочет купить императора, которого загадила эта бессовестная тварь! Император в плесени! Придется его сушить, чтоб ему провалиться!
После обеда господин Петишка немного поспал, пока жена сидела в магазине, но сон не принес ему облегчения. Ему приснилось, что за черным котом пришли жандармы и их обоих ведут над конвоем в военный суд. Потом приснилось, что его с котом приговорили к смертной казни через повешение и кота уже собираются вздернуть, а он, Петишка, в присутствии судьи ругается самыми последними словами. Он и в самом деле дико закричал, но, к счастью, проснулся и увидел возле себя жену.
— Ради бога, перестань, что ты такое говоришь? — взмолилась она. — Кто-нибудь еще услышит…
И расстроенная женщина рассказала, что она пыталась просушить императора в садике, но какие-то стервецы-мальчишки стали швырять в портреты камнями и превратили их в настоящее решето.
Обнаружились и другие убытки. На один из императорских портретов, выставленных на лужок сушиться, уселись куры и оставили на нем содержимое своих желудков, выкрасив бороду императора в зеленый цвет. Два портрета пытался сожрать сенбернар мясника Голечки, неискушенный щенок, никогда не слышавший о § 63 Уложения о наказаниях. Видимо, у щенка это было в крови: его мать год назад угодила на живодерню за то, что сожрала на плацу знамя 36-го полка.
Господин Петишка пришел в отчаяние. Вечером в винном погребке он то и дело заводил разговор об удешевленных ценах и о своих затруднениях с императором; в общем, из его речи следовало, что если венское правительство не доверяет чехам, то только потому, что они не покупают у фирмы Франтишек Петишка в Младой Болеславе портретов монарха стоимостью в пятнадцать крон.
— Не дорожитесь, — сказал ему хозяин погребка на прощание, — нынче плохие времена. Горейшек продает паровую молотилку на триста крон дешевле, чем в прошлом году, то же самое надо сделать и с императором.
Придя домой, господин Петишка заготовил следующий плакат для своей витрины:
«Ввиду экономического кризиса продается большая партия художественно выполненных портретов императора вместо пятнадцати крон по десяти крон за штуку».
Но в магазине было попрежнему пусто. Знакомый виноторговец поинтересовался, как идут дела с императором.
— Печально, — ответил господин Петишка, — его никто не спрашивает.
— Мой вам совет, — таинственно сказал виноторговец, — пока не поздно, постарайтесь сбыть его по любой цене.
— Подожду еще, — отвечал господин Петишка.
И на портреты продолжал садиться негодный черный кот. Не прошло и полутора лет, как вся кипа портретов императора покрылась плесенью до самого основания. Австрийцы уезжали из Чехии, положение в Австрии было из рук вон скверное.
Тогда господин Петишка взял карандаш и бумагу и подсчитал, что разбогатеть он все равно не разбогатеет, но, если продавать императора по две кроны, он все же заработает на каждом экземпляре по кроне.
И он изготовил соответствующую рекламу — вывесил в витрине портрет, написав под ним: «Продается старец монарх со скидкой: вместо пятнадцати за две кроны».
Вся Млада Болеслава перебывала в этот день у магазина Петишки, чтобы убедиться, как катастрофически упали акции Габсбургской династии.
А ночью за Петишкой пришли жандармы, и все быстро кончилось. Магазин закрыли, господина Петишку арестовали и судили военным судом за нарушение общественной тишины и спокойствия. Общество ветеранов на чрезвычайном собрании исключило его из числа своих членов.
Господина Петишку приговорили к тридцати месяцам строгого заключения. Ему следовало бы дать пять лет, но участь его облегчило то обстоятельство, что он когда-то сражался за Австрию под Кустоуцей[24]. Высочайшие портреты хранятся в депозите военного суда в Терезине и ждут часа своего освобождения, когда после распада австрийской монархии какой-нибудь предприимчивый бакалейщик станет завертывать в них селедку.
Школа для сыщиков
В начале войны в пражское полицейское управление пришло распоряжение из Вены, предписывающее самым подробным образом ознакомить с политическими делами агентов тайной полиции, дабы облегчить им ловлю граждан в сети провокационных лозунгов. По части осведомленности в политических вопросах пражские сыщики были действительно не на высоте. Сыщик Завесский не знал, например, сколько в Чехии политических партий, сыщик Браун не отличал национал-социалиста[25] от социал-демократа и по сие время полагает, что национал-социалист Трнобранский — социал-демократ, и, когда арестовал его, грозил ему по дороге, что полиция покажет этим социал-демократам, где раки зимуют. Сыщику Фабере было неясно различие между анархистом и аграрием. Арестовав добродушного анархиста Каху из Жижкова, он сказал ему: «Мы вас, аграриев, проучим!» У сыщика Шточеса было весьма туманное представление о слове «рескрипт». Он лишь слышал в полиции, что об этом говорят, как о чем-то чрезвычайно опасном — «рескриптная речь», «рескриптное совещание», — и, будучи однажды послан к такому энтузиасту рескриптов, принес в полицию белую бумажку со следующими загадочными цифрами: «Resorcini 0,5 gr., Aqua destillata 300 gr. Dr. Samojed». Несчастный сыщик забыл слово «рескрипт» и в квартире политически подозрительного гражданина настойчиво потребовал:
— Именем закона, дайте сюда этот рецепт.
При покойном Кршикаве[26] не обращалось внимания на то, чтобы как следует объяснить значение битвы при Белой горе[27]. А это было чрезвычайно важно, так как из-за нее время от времени отдавалось под суд немало людей. Начнется с Белой горы, а кончится в краевом уголовном суде в Праге. Это само собой понятно.
Однажды сыщик Когоут был послан в Бржевнов, чтобы там, после собрания в Гражданской Беседе, пустив в ход тему о Белой горе, затащить кого-нибудь в тюрьму. (Он получал за это 2 кроны на пиво.) Вернулся он не солоно хлебавши и в рапорте доложил, что показавшийся ему подозрительным посетитель на вопрос, каково его мнение о Белой горе, ответил, что от Бржевнова до нее ходьбы три четверти часа, а с Мотола ближе.
