Сергей Власов - Фестиваль
Больше всего Канделябров боялся сквозняков как частностей и простуды как целого комплекса существенных неприятностей, поэтому любые напитки, включая минеральную воду и соки, потребляемые им в различных местах города, он требовал разбавлять кипятком в пропорции половина-наполовину. А садясь в любое авто и первым делом представившись: «Здравствуйте, я – Валера Канделябров», – тут же категорически заявлял: – «Прошу сейчас же закрыть в автомобиле все окна и заткнуть все щели! И пожалуйста – здесь всегда на его усатом лице появлялась мученическая гримаса, – пожалуйста, не надо курить!». Однажды водитель частной машины после очередной Валериной тирады, долго пытавшийся понять, на каком основании неизвестный странный субъект с марлевой повязкой на лице – в летние жаркие месяцы Канделябров опасался еще и микробов, находящихся в обычном воздухе, – и весь замотанный шарфами, не успев усесться, уже выдвигает целый ряд маразматических требований прямиком, не обращая внимания на возмущенные комментарии пассажира и для начала открыв в автомобиле все окнаи следом за этим закурив вонючую «Приму», отвез Валерия не туда, куда он просил – на Арбат, а на Загородное шоссе и высадил его возле психиатрической больницы имени Кащенко. «Зачем ты меня сюда привез?», – спросил его тогда Канделябров. «Здесь твое место!», – спокойно объяснил ему частник и уехал.
Кроме не совсем обычной начинки черепной коробки, все остальное в облике, повадках и манерах телеведущего абсолютно было такое же, как у всех людей: обыкновенный гигантский крючковатый нос, весь испещренный красновато-синими гипертоническими прожилками, полностью закрытый усами, как будто нарисованный невнятный рот, вечно испуганные по-птичьи глаза и двойной, с ямочкой бабий подбородок.
Поручив поиски своей одежды двум миловидным девушкам, только что набранным в штат готовящейся стать суперпопулярной программы «Родные просторы» на должность младших редакторов, Валерий Пименович отправился в просторное помещение концертной студии «Останкино» для того, чтобы лично просмотреть собравшийся там многочисленный отряд никому не известных актеров и актрис на предмет использования их в съемках своей телепередачи в качестве подставных главных ее героев и проинструктировать лучшую часть из них – каким образом можно достичь при этом большей убедительности.
Заходя в студию, он вспомнил свой любимый афоризм какого-то американского режиссера: «Я никогда не говорил, что все актеры – быдло. Я говорил, что с ними надо обращаться как с быдлом». Еще раз мысленно согласившись с незнакомым ему географически, далеким, но все равно таким близким иностранным другом, Канделябров звучно поприветствовал собравшихся:
– Я – Валерий Канделябров! Для тех, кто не знает, – автор, режиссер, продюсер и еще многое и многое другое нового проекта под кодовым названием «Родные просторы». У меня к вам ко всем есть одно очень интересное и перспективное дельце…
Глава девятая
…Сергей и Лена стояли у окна возле друг друга. Ночь расстилалась перед ними, словно громадный, усеянный серебряными блестками покров. В первый раз за время своего знакомства они говорили не о безразличных вещах, Лена живо интересовалась вкусами и симпатиями писателя-сатирика: какие женщины ему нравятся и какой шашлык он предпочитает всем остальным… Она не случайно затронула тему любовных приключений, ей хотелось выведать побольше, узнать что-нибудь сокровенное, скрытое от посторонних назойливых глаз и еще не окончательно задушенное лицемерным окружением Сергея Сергеевича.
– У тебя было много женщин?
– А у тебя?
– У меня – ни одной, – она рассмеялась, – я же не лесбиянка…
– А у меня – человек двести-триста. Хотя приравнивать женщину к человеку не совсем правильно, это понятия альтернативные. Тем паче если человек-то на самом деле хороший. Но я чист перед всеми ними, никого никогда ни к чему не склонял, обычно дамы все инициировали сами. Я вообще не имею привычки предлагать что-то аморальное тем дамам, кто морально к этому еще не готов.
– Ой ли?
– Правда-правда. Если честно, с бабами вообще лучше не связываться – все беды в мире от них, тем более, что понять или изучить вас практически невозможно. Это только тот, кто имеет одну жену, убежден, что знает о женщинах почти все. А настоящий мужчина, имеющий кроме жены еще и восемь любовниц ни в чем чаще всего не уверен. По поводу количества и последовательности партнерш и партнеров у меня есть одна миниатюра…Могу прочитать, если вспомню. Называется «Любовь к истории»: Петр у Наташи был первый. Николай – второй. Рамзес из общаги им. Лумумбы – восьмой. Людовик оттуда же – четырнадцатый. Он, кстати, и оказался последним. С исторического факультета МГУ бедняжку Наташу выгнали за аморальное поведение.
– Грустно все это, я тебя считала более серьезным немолодым человеком. Ладно, я пошла спать. – Лена подошла к дивану, не раздеваясь, плюхнулась на него и тут же, свернувшись калачиком, задремала.
– Сегодня, кажется, наступила моя очередь спать в сортире, – философски заметил Сергей и, вспомнив, что у него должен был остаться коньяк, отправился сначала на кухню, а затем уже с бутылкой и рюмкой – на балкон.
В сгущающейся темноте Преображенка с восьмого этажа представлялась хаотическим бессмысленным награмождением сомнительных строений. Гремя всеми многочисленными внутренностями, последние трамваи торопились в депо – им очень хотелось помчаться наперегонки, наперерез обстоятельствам, подсекая и обгоняя друг друга и задевая – жалких конкурентов на дороге – мешающих мчаться автомобили за полированные бока, но сделать этого они не могли, ведь путь в каждую из двух противоположных сторон был всего один, и поэтому, пребывая в неудовольствии и раздражении, трамваи выражали свои эмоции утробными гудками и переливчатым треньканьем…
На ресторане «Молдавия» еще мигала испортившаяся неоновая реклама, несколько припозднившихся прохожих спешили домой, и над всем этим – суровая неторопливость прохладной осенней ночи, уравновешивающая шансы попавших сейчас на улицу людей как на романтическое любовное приключение, так и на попадание с травмой головы в институт Склифосовского…
На седьмом этаже у Третьякова царило невообразимое веселье; находящиеся там люди громко, не стясняясь позднего часа, разговаривали, о чем-то спорили и в конце концов дружно надолго запели. Флюсова поразил не сам факт полуночного хорового исполнения, удивило другое – репертуар, основу которого составляли военные марши со словами и неоднократно исполненный «Интернационал».
«Добив» бутылку, Сергей вернулся в комнату, подошел к дивану и стал наблюдать за капризной игрой лица дремлющей девушки. Он смотрел на нее и чувствовал зеленую скуку вместе с раздражением от факта, что меньше чем за двое суток привязался к ней более, чем того хотел сам. Коньяк подействовал – захотелось поговорить, но только с кем-нибудь достаточно посторонним.
Прихватив с собой телефонный аппарат – благо длина его резинового шнура позволяла, Флюсов опять отправился на кухню. На этот раз – звонить. Для начала он решил разбудить малознакомую девушку Катю Он совершенно не помнил, кто она такая, откуда взялась и чем занимается. Сообразив, что узнает это из разговора, набрал семь загадочных цифр:
– Алле! Добрый вечер. Это Катя? Да? Очень приятно, извините за поздний звонок. Дело в том, что я очень… соскучился. Как – по кому? По тебе, конечно. Куда пойти? Как это невежливо. Хорошо, хорошо. Оттуда и перезвоню.
«Нет, так дело не пойдет, – подумал Сергей. – Пойти, что ли, прогуляться… Пусть Ленка спит себе на здоровье, а я пойду разомнусь».
Проходя через комнату, он прислушался: в мягкой тьме методично постукивали часы, из-за темных окон по-прежнему доносился постепенно затихающий шум ночной улицы.
Сергей вышел из подъезда, и им тут же овладело ощущение, что время на секунду остановилось. Перед глазами отвесной стеной стояла лишь непроглядная тьма без формы, цвета и запаха, без настоящего и прошлого, без каких-либо эмоций, стояла пугающая, как будто созданная из миллионов банок просроченного гуталина, с разрешением здесь стоять – на века.
Флюсов прибавил шагу, предположив, что резкими перемещениями в пространстве сможет нарушить данную унылую гармонию, и через какое-то время ему показалось, что его антинаучный эксперимент, кажется, удался.
– Хоть бы один прохожий – для разнообразия. Эй, люди, отзовитесь! – выкрикнул он в немигающую, начинающую пахнуть кошмаром темноту и нервно рассмеялся. – Хотелось подумать. Просто так. О вещах несуетных, о человеческой природе. Одно из забавных ее свойств ведь как раз и заключается в том, что каждый человек стремится доигрывать собственный образ, навязанный ему окружающими… Со временем он настолько входит в роль, что отдельные его – образа – качества бессознательно перенимаются и становятся чертами характера, что и приводит в результате к деформации собственного «Я».
