Лев Гурский - Пробуждение Дениса Анатольевича
— В кольце! — закивал Теянов, все больше воодушевляясь.
— Вот и приступайте, — повелел я. — Ваши старания будут оценены по достоинству, Россия — щедрая душа… Кстати, есть ли у вас какие-нибудь личные просьбы, помимо гонорара?
Суслик замялся. У него, конечно же, имелись интимные желания, но он не был уверен, вправе ли доверять их верховной власти. Похоже, за месяцы моей расслабухи народишко тоже успел подраспуститься. Растерял полезные навыки бить челом, припадать к стопам и уповать на высшую волю. Да уж, в нетрезвом виде я — сущая тряпка. Чуть-чуть не пробулькал великую сверхдержаву.
— Никогда не стесняйтесь просить у того, кто сильнее и могущественнее вас, — объявил я грызуну. — Подумайте сами: в силах ли мы упомнить, кто из вас в чем нуждается? Золотые рыбки и те требуют конкретных формулировок. Излагайте же, не тяните. Хотите новое корыто от Гуччи? Столбовое дворянство? Ну! Ввиду финансового кризиса вместо трех желаний сегодня выполняем два.
— Дачку бы еще одну… в Переделкино… — выдохнул Теянов. — Внучок, знаете ли, подрос, тоже поэт, хе-хе… Нуждаемся, так сказать, в расширении площади… а то цены на недвижимость…
— Считайте, вас уже расширили, — заверил я суслика. — Сейчас оставите у секретаря заявление на мое имя, и я подпишу. Если свободных площадей нет, выселим с ОМОНом какого-нибудь дармоеда. Много их к русской литературе присосалось… Какова будет просьба номер два? Только побыстрее, нам уже пора закругляться.
— Насчет Сергея Александровича бы… — невнятно и куда-то вбок забормотал автор будущего гимна. — Компетентным бы органам разобраться… Дать отчет… По вопросу безвременной смерти…
— Он ваш близкий родственник? — посочувствовал я грызуну.
— Сергей Александрович Есенин — умученный русский поэт! — с драматическим надрывом в голосе сообщил суслик.
Хм. Какие, однако, страсти кипят среди стихотворцев. Из Есенина я с трудом припоминал один-единственный стишок: про деревенского чувака, который приставал к зеленым насаждениям. То он, видите ли, целовал березку, то обнимал рябину, то бодался с дубом, а перво-наперво, разумеется, беседовал по душам с кустом конопли.
— Но разве ваш Есенин не повесился еще лет сто назад? — тактично спросил я. — Не поздновато ли органам разбираться?
— Не сам он повесился! — жарким шепотом сообщил мне грызун. — Все было подстроено. Они его приговорили и привели в исполнение.
— Кто такие «они»? — не врубился я.
— Ну эти… — Теянов тоскливо заозирался. Видно было, что он хочет мне что-то сказать, но отчего-то не решается. — Эти самые… — Поэт показал фалангу своего мизинца и нервно мне подмигнул. — Их всего 0,69 процента, а они повсюду… и на земле, и под землей… ну малый народ… Вы же меня понимаете?
Я кивнул Теянову в ответ и тоже подмигнул ему со значением, хотя так ничегошеньки не понял. Но, в конце концов, есть в Российской Федерации человек, которому подобные вещи следует понимать по должности. Значит, ему и напрягать мозги вместо президента.
Едва поэт отправился восвояси, как я сразу же, не откладывая дела в долгий ящик, приказал Вове-интеллигенту срочно наладить мне связь по АТС 1 — здесь, в Екатерининском зале. Расторопный очкарик оказался на высоте: всего за минуту он пошептался со стариком церемониймейстером, наорал на ближайшего фельдъегеря, щелкнул пальцами, и ниша с подключенным аппаратом нашлась рядом, в коринфской колонне, которая была не целиком мраморной.
Уже третий раз за сегодня мне пришлось звонить Генпрокурору.
— Джонатан… это… Ричардович, — сказал я в трубку. — Есть еще одна важная проблема. Один будущий классик нашей литературы просит разобраться насчет одного бывшего. Говорит, что поэта Эс Есенина сто лет назад убили карлики… или цирковые лилипуты…
— Карлики? Лилипуты? Он вам так прямо и сказал? — уточнил дотошный Ливингстон на другом конце линии.
— Ну так… примерно. — Я с раздражением почувствовал, как узница моей черепушки проявляет нехорошую активность: похоже, она вот-вот отправится в новый крестовый поход от уха до уха. — Он вроде бы сказал «малый народец» или как-то так… Короче, разберитесь и доложите. Или можете дать справку прямо сейчас?
На другом конце трубки Генпрокурор зашелестел компьютерными клавишами и секунд через десять, представьте, выдал справку.
— Я нашел, господин президент, — сообщил он. — Это довольно просто. В кельтской мифологии малым народцем называют гномов с эльфами. Уточните, пожалуйста: Генеральной прокуратуре поручено заняться поисками в деле о смерти Есенина новых фигурантов, а именно гномов и эльфов? Или нам следует просто проверить, нет ли среди уже известных фигурантов этого дела мифических существ?
В голосе Генпрокурора мне почудился оттенок легчайшего злорадства — но за одну интонацию человека с работы не попрешь.
— Ладно, не надо искать существ, — буркнул я. — Ищите лучше беглого Шкваркина. Уже полдня прошло, между прочим, а у вас никаких подвижек. И не забудьте: дело на моем личном контроле.
Ой-ей-ей, с тоской подумал я, отключаясь от АТС-1. Гномы… Эльфы… Поздравляю, приплыли. Мистеры Кроненберг, Карпентер и Ромеро хором обзавидуются. Для голливудского комплекта не хватает только гоблинов, вампиров и зомби… И почему, скажите, мне так фатально не везет? Нашел одного приличного поэта — и тот оказался невменяемым. Бедный я. Бедная Россия.
У моих ангелов-хранителей — капитальная размолвка. Кажется, первая с момента нашего знакомства. Рафаил и Мисаил серьезно разошлись во мнениях о том, чем мне заняться до четырех часов.
Рафаил предлагает вернуться обратно в комнатку, где я отыскал лишнюю дверь. Там я должен запереться, затаиться и терпеливо ждать, пока не начнется президентская встреча в Овальном зале.
«Ерунда, — говорит Мисаил. — Прости, Рафа, но это философия страуса. Встречу отложили один раз, значит, могут отложить и второй. Пока надо держаться поближе к этим болтунам из охраны. Если просто ждать у моря погоды, пропустишь что-нибудь важное».
«Ни в коем случае, Мис, — сердится Рафаил. — С такой тактикой ничего не стоит спалиться. Секьюрити Хлебореску — не такие уж дураки. Они заметят подозрительного ремонтника, который слоняется поблизости и ничего не ремонтирует. А представь, если тут появится бригадир Волобуев? И увидит, что его работник бездельничает? И что тогда? Нет, надо уходить и прятаться».
«Нет, надо задержаться и все разведать», — возражает Мисаил.
«Дорогие ангелы, — мысленно обращаюсь я к ним, — не ссорьтесь. У нас есть проблема посерьезнее… Видите, вон там, у подъезда?»
Из черного хода здания Сената выходят двое в темных костюмах. Они вертят головами направо-налево, а затем направляются ко мне. То есть пока еще не ко мне конкретно, но уже явно в мою сторону.
«Доигрался, — нервничает Рафаил, — говорил я вам обоим… Ну не стой ты, как соляной столб, уходи оттуда как можно скорей».
«Только не беги, — предупреждает Мисаил. Теперь он тоже встревожен. — Бегущий всегда подозрителен. Просто бери на плечо вою шлифовальную штуковину и медленно уходи со двора».
Совет хорош, но бесполезен. Убежать с «Эланом» на плече не удастся по-любому, даже если бы я захотел. Дисковая машина хоть и весит только восемь кэгэ, — изделие довольно громоздкое. Во время бега им можно что-нибудь или кого-нибудь зацепить.
«Оставь агрегат и выметайся со двора! — настаивает Рафаил. — Разве не видишь? Им нужен ты. Прибавь шагу, пока не поздно!»
Поздно. Только в теории Ахилл никогда не настигнет черепаху. На практике такие догонялки заканчиваются через несколько секунд.
— Эй ты, — говорит один из темных костюмов. — А ну стой!
— Стою, — смиренно отвечаю я. — В чем дело, парни?
Теперь я вижу, что у каждого из них между ухом и воротником вьется черный гофрированный проводок. А микрофоны, конечно, скрыты у них за лацканами. Служба безопасности. Причем, не гостевая, румынская, а здешняя, кремлевская. Неизвестно, какая из них для меня хуже. Хотя нет, известно: обе хуже.
— Пойдешь с нами, — приказывает костюм № 2. -Без глупостей.
— Так точно, начальник, — соглашаюсь я. — Куда скажете. Только, может, позволите сперва машинку на объект доставить? — Я киваю на «Элан». — Тут близко. А то без нее работа стоит.
Если они сейчас сделают мне эту поблажку, дело не так серьезно.
— Забудь, — без улыбки говорит костюм № 1. — Мы и есть твоя работа. А ты — наша. Ну чего, идешь добровольно или наручники на тебя надеть?
14.00–15.30
