Лев Гурский - Пробуждение Дениса Анатольевича
— Начали! — сказал я вполголоса морковке-церемониймейстеру и покрутил пальцем с намеком на стрелки часов: мол, давай, дружок, в темпе, у президента еще масса важных государственных забот.
Процедуру награждения орденами удалось провести в сжатые сроки, сократив главное мероприятие с получаса до пятнадцати минут. Из них десять последних ушли на поздравительные речи, совместную фотосессию на фоне триколора плюс прочий официоз, а первые пять я мучился, пытаясь приколоть орден к толстой дерюге, из которой был пошит парадный пиджак ядерного академика Сергея Волкова.
Эти твердокаменные пиджаки, наверное, вошли в моду при Хрущеве — одновременно с машиной «Победа», кукурузой и Фиделем Кастро. Насколько я знаю, к тому же периоду относились и главные научные заслуги академика. Все прочие годы, вплоть до пенсии, он провел в Советском Комитете Защиты Мира, убеждая общественность в тесной связи его атомных штучек с миром и прогрессом. Потому что тем, кому не нравятся мир-дружба-прогресс, мы можем и вломить.
— Дадим, что ли, отпор мировому злу? А? — спросил я старика, когда, наконец, орденская булавка одержала победу над дерюгой.
Столетний динозавр что-то зашамкал мне в ответ. Я ничего не понял, на всякий случай улыбнулся и легким тычком проводил ветерана с трибуны. После чего пригласил канадского режиссера.
Мистер Кроненберг, загорелый живчик за шестьдесят, скакнул на освободившееся место. Зубы у мистера, конечно, как и вся улыбка, были искусственными, но выглядели оч-чень натурально. Профи!
С канадцем мне повезло больше, чем с динозавром: у кремового пиджака режиссера были мягкие замшевые лацканы, и орден Дружбы народов без хлопот повис на том, что слева. Мне хватило пары секунд, не более. В знак признательности я попросил переводчицу — невзрачную девушку лет сорока — поблагодарить мэтра за его «Побег из Нью-Йорка», один из лучших фильмов времен моей юности.
По лицу режиссера промелькнула загадочная улыбка, а переводчица, выслушав ответ, смущенно объявила, что мистер Кроненберг тронут и при первой оказии передаст мои благодарности постановщику — Джону Карпентеру. А сам он, увы, того фильма не снимал.
— Ну а «Ночь живых мертвецов»? — сделал я еще одну попытку. — Уж это наверняка его работа. Переведите ему, что мне очень понравилась, просто супер. Волосы, так и скажите, дыбом. Все эти крики: «Мозги! Мозги! Мозги!» — у меня прямо дух захватывало.
— «Мертвецы», он говорит, тоже не его, — с испугом доложила переводчица. — Мистер Кроненберг извиняется перед господином Кораблевым, но тот фильм снимал Джордж Ромеро. Мистер Кроненберг спрашивает: может, господин президент России случайно смотрел его «Обед нагишом» или, например, «Мертвую зону»?
— Да-да, смотрел! — Я попытался изобразить на лице радость киномана. — Скажите ему, что я видел оба фильма, само собой, да, впечатление огромное… В общем, переведите ему тысячу моих благодарностей, плиз, бьютифул, сенкью вери матч, ну там подберите от себя слова покрасивее и давайте уже, уводите его с трибуны, хорош, люди ждут, нам еще два ордена вешать…
На самом деле этот его «Обед нудистов» я и глядеть бы не стал — не люблю порнухи. А «Мертвая зона» мне попадалась и очень не понравилась. То есть снято было здорово, но главную идею картины я счел политически вредной, если не сказать сволочной.
Начиналось там, главное, все невинно, как простой ужастик. Парень треснулся затылком об асфальт и не превратился в человека-паука, как обычно бывает в таких фильмах, а вообразил себя пророком. И по этой причине инвалида осенило: нужно кокнуть вон того кандидата в сенаторы, который, видите ли, может стать президентом Штатов и когда-нибудь начать третью мировую…
Ничего себе заявочки, да? Я понимаю, научная фантастика, то-се, но ведь и о людях думать надо: мало ли кто заявится в кинозал и там съедет с нарезки? Какой пример авторы подают гражданам со слабыми мозгами? У нас-то разных инвалидов — полстраны. Эдак если каждый начнет мочить официальных лиц на основании туманных видений, никакого кадрового резерва не хватит.
То ли дело «Побег из Нью-Йорка»! Вот правильное кино: будь ты хоть злодей, хоть одноглазый, а своего президента изволь спасти. Эх, уж лучше я бы действительно наградил Карпентера, а не этого. Однако не отбирать же орден, который только что вручил сам?..
Настроение мое улучшил композитор Шаинский, который оказался милым компактным дедулей. По возрасту он был ненамного младше ядерного академика, но выглядел еще ого-го: глазки блестят, носик вздернут, ушки топориком. И сопровождали его девушки модельного вида — не чета кроненберговской переводчице.
Получив орден в петлицу яркого, с блестками, пиджака, дедуля тактично прикрыл микрофон ладошкой и попросил о сокровенном: нельзя ли ввести обратно в УК смертную казнь? С тех пор, как у нас перестали расстреливать, у него как у гражданина и патриота сердце щемит. В стране кризис, пенсионерам на хлеб не хватает, а убийцы жрут на зоне пожизненные пайки!
Вот это — наш человек, подумал я. Вроде бы детский композитор, ля-ля-ля-ля, пестики-тычинки, солнышко-качельки, а мыслит по-государственному, молодец. Я ласково объяснил ему на ушко, что я бы и сам с удовольствием, но пока не время: отмена смертной казни идет в одном пакете с ценами на топливо. Вернем расстрелы — и газом придется торговать за дореформенные деньги.
— Но если чего, так сразу? — с надеждой спросил композитор.
— Если чего, то мы мигом. — Я погладил его по лысинке. — Не волнуйтесь. Уж стенки-то в России не дефицит, хватит каждому.
Очень своевременное знакомство, отметил про себя я. Такой боевой перец среди моих советников не помешает. Когда я его попрошу, он мне поправит испоганенный гимн. Или, того лучше, сочинит новую музыку, державно-зажигательную. А уж слова я знаю где искать.
Теянов был не зря поставлен мной в конец церемонии. Он уже был включен в мой план Большого Исправления Ошибок. Я приколол орден к его желтому пиджаку, довольно мятому, и шепнул: «Попрошу вас задержаться. Обождите вон там, за колонной. Есть разговор». Поэт приосанился, выкатил грудь колесом и послушно кивнул.
Еле дождавшись, когда основная публика допьет разлитое на халяву шампанское, кокнет пару бокалов и, удовлетворенная, покинет Екатерининский зал, я пальцем выманил из-за колонны свежего кавалера ордена «За заслуги перед Отечеством» VI степени.
— У меня к вам, Святослав Юрьевич, маленькое, но о-о-очень ответственное поручение, — доверительно обратился я к поэту.
Не могу сказать, что Святослав Теянов вблизи выглядел лучше, чем издали. Скорее, наоборот. Для сочинителя любимой стихотворной строчки президента России у него был чересчур потертый и жалкий вид. От поэта исходил острый запах смеси одеколона с нафталином, а сам он внешне напоминал обшарпанного суслика: во время беседы он то и дело вытягивал шею вверх, озабоченно принюхивался, мелко-мелко тряс головой с зализанными остатками волос и иногда озирался по сторонам, словно искал норку.
— Я готов, господин президент! — Поэт-орденоносец с повадками грызуна сложил лапки по швам и замер в позе ожидания.
М-да, и на первый взгляд, и на второй — типичное старое чмо. Однако, подумал я, власти следует быть снисходительной к своим писателям. Не надо требовать от мастеров слова еще и внешности манекенщиков или выправки кремлевских курсантов. Пусть будет что-то одно. Приумножать литературную славу отечества вполне может и человек с мордочкой суслика. Вот Лермонтов, говорят, при жизни смахивал на хорька — и ничего: как только помер, стал великим поэтом и гордостью России. Может, и Теянов, когда склеит ласты, сразу с кладбища угодит в школьные учебники литературы.
— Хочу, чтобы вы написали для страны новый гимн, — сказал я.
— А нынешний куда? — встревожился Теянов.
— А на фиг, — беспечно сказал я. — С гимнами, Святослав Юрьевич, нужно поступать как с двигателями машин: завалил стендовые испытания — и все, привет, в топку. Вы же видите, по части драйва он оказался слабоват. Да и пассионарности ему не хватило. А в промахах мы упорствовать не станем. Так ведь?
— Так! — немедленно подтвердил старый суслик, вздымая трясущиеся лапки на уровень груди. — Так!
— Вот и отлично. — Я хотел потрепать стихотворца по плечу, но передумал: побоялся подхватить нафталинный запашок. — Непростой текущий момент требует текста побрутальней. Ваше «добро должно быть с кулаками» — блеск, это пойдет первой строчкой. И дальше пишите в таком же духе… Ну там железная поступь… сметем преграды… своротим скулы… надаем пинков… Вы любимец муз, вам и карты в руки. Возьмите за образец текст «Интернационала» — по сюжету там, конечно, хрень несусветная, но энергетика бурлит через край. Помните? Он и по ритму вам более-менее подходит. Никаких голодных и рабов, понятно, теперь не надо: государство не нянька и не собес. А вот решительный бой вполне можете упомянуть как метафору… Мы в кольце врагов или где?
