Михаил Мишин - Почувствуйте разницу
И эти бременские как почуяли. Остановились на момент, потом как рванут — быстрей, быстрей, прямо взвились штопором, смычков не видать! И вдруг раз — и амба!
И со всех сторон сразу: "Браво! Бис!" И хлопают все. И Юра от грохота проснулся, подскочил.
— Старшина! — кричит. — Отпусти руки!..
И — в слезы! Видать, страшное приснилось ему. Еще хорошо, в шуме не разобрал никто. Я его в бок: очухайся, Юра! А он со сна не соображает ничего, только слезы по лицу размазывает. Как я его на антракт из зала выволок — не помню. Спустились с ним вниз, где курилка.
Я к стенке его приставил, а он все всхлипывает.
— Ай, елки! — говорит. — Ну елки, а?!
Я его отвлечь пытаюсь.
— На, — говорю, — Юр, покури!
И папиросу ему в зубы сунул.
И тут вдруг эта подходит, ну, которая со мной сидела. На Юру поглядела и говорит:
— Да-да, — говорит. — Понимаю вас. Я тоже не могла сдержать слез. Особенно вторая часть. Закроешь глаза — и как волшебный фонарик в ночи, правда?
А этот стоит, весь в слезах, из носу дым валит.
И тут, вижу, появляется Коля. И робко так вдоль стеночки к нам направляется. Ну та увидала Колин фонарь — про свой забыла, пошла в другое место курить.
А Бетховен шага за два встал, на нас глядеть боится.
Я Юре говорю:
— Успокойся, Юр, не расстраивайся. Ты же не виноват, правда? Мы ж сюда другу нашему ходили помочь. Нашему товарищу Коле.
А Коля потоптался, потоптался, потом все же подходит и так это неуверенно говорит:
— Тут, это… На второе отделение вроде необязательно… Я узнавал…
И уже голос у него и глаз нормальные, уже видно, что осознал он себя.
Я Юре говорю:
— Видишь, Юр. У товарища Коли организм с одного отделения в себя пришел. Это ж главное, Юра. А нам с тобой чего — у нас еще семнадцать копеек.
Тут звонки дали, народ в зал устремился, на второе отделение. Ну и мы с Юрой устремились — на улицу. Идем с ним, и Колька тоже идет, но чуток на расстоянии. Он опасался — чего мы ему сделаем.
Возле дома Юра вдруг встал, ногой топнул и говорит:
— Ну елки, а? Вот елки, скажи?!
Я говорю:
— Ничего, Юр, не бери в голову. Прорвемся!
А Коле говорю:
— Я тебе вот что, Коля, скажу: я тебя предупреждать больше не буду. Но только если у тебя еще хоть раз организм сбесится — ты лучше с этого дома съезжай. Я сказал.
Ну, Коля, конечно, обрадовался, что мы его простили, и говорит:
— Так как насчет общаги, мужики? Может, давай займем у кого и сходим?
Юра только поглядел на него. А я говорю:
— Чего в общагу-то, Коль? Ну чего там, в общаге? Домой пойду. Спать буду.
И пошел домой. И Юрка вроде тоже пошел. И Колька — куда он один-то?
Сгорел выходной.
Не может быть
К Семену Стекольникову пришел в гости крестный. Кока пришел. Вернее, Семен сам позвал его в гости, потому что не мог больше молчать, а сказать никому, кроме крестного, он тоже не мог.
Ну, посидели, значит. И так размягчились душевно, и такое расположение ощутили друг к другу!..
— Слышь, кока, — сказал Семен. — Я тебе что сказать хочу.
— Говори! — сказал с большим чувством крестный. — Я, Сема, твой крестный, понял? Ты мне, если что, только скажи.
— Тут такое дело! — сказал Семен. — Нет, давай сперва еще по одной!
— Ну! — закричал кока. — А я про что?
Выпили, вздохнули, зажевали.
— Вот, кока, — сказал Семен. — Жучка щенка принесла!
— Жучка! — обрадовался кока. — Ах ты ж золотая собачка! Давай за Жучку, Семушка!
— Стой, кока, — сказал сурово Семен. — Погоди. У этого гада… У него крылья режутся.
— Ну и хорошо! — сказал крестный, берясь за стакан. — Будем здо… А? Что ты сказал? Сема? Ты что мне сейчас сказал?
— Пошли! — решительно сказал Семен. — Пошли, кока! В сарае он. Пошли!
— Мать, мать, — только и сказал кока, когда они вышли из сарая.
— Ну? — спросил Семен, запирая дверь. — Видал?
— Мать, мать, — повторил глуповато крестный. — Как же это, а?
— Я, кока, этого гусака давно подозревал, — сказал Семен. — Идем еще по одной.
— Идем, идем, — послушно сказал кока. — А который гусак, Семушка?
— Да тот, зараза, белый, который щипучий. Туг, помню, мне не с кем было. Ну я ему и плеснул. Вдвоем-то веселей, правильно?
— А как же! — значительно сказал кока. — Вдвоем не в одиночку.
— Ну! — сказал Семен. — А он, гад, пристрастился. Он ведь и Жучку-то напоил сперва. Он, кока, давно к ней присматривался. Знал, что, трезвая, она б его загрызла!
— Сварить его надо было, — решительно сказал кока.
— Сварил, да поздно, — с досадой сказал Семен. — Прихожу тогда домой, говорю: "Жучка! Чего ты лаешь, стерва?" Молчит! Ну, думаю, сейчас я тебе дам — не лаять! Подхожу к будке, а он оттуда выскакивает! Ну, я за ним! Поймал, а он на меня как дыхнет! И она тоже…
— А где ж он взял? — спросил кока с сомнением.
— У станции, где ж еще! — сказал Семен. — Клавка небось продала.
— А деньги? — спросил кока.
— Спер! — уверенно сказал Семен. — У меня как раз тогда пятерка пропала.
— Тогда, значит, Клавка, — решил кока. — За деньги ей все одно кому продавать.
— И чего ж с ним теперь делать? — сказал кока. — Утопить его.
— Вот кока, — сказал Семен, понизив голос. — Сперва и я хотел утопить. А теперь я другое придумал. Я теперь, кока, в город поехать думаю. Так, мол, и так. Вывел новую породу собаки. Понял?
— Да что ты?! — ахнул кока.
— В газету пойду, — сказал Семен. — Или там в журнал. Скажу, порода, мол, для пограничников, понял? Большие деньги могут быть. Премия.
— Ах ты ж золотой мой! — восхитился кока. — Премия! А его ты, это… с собой возьмешь?
— Нет, — сказал Семен, снисходительно поглядев на коку. — Я сперва сам… Мало ли что. Ты только давай корми здесь его, слышь, кока?
— Это уж, Семушка, ты не бойся, — уверил кока. — Уж мы покормим. А что он ест-то? А?
— Все жрет, — небрежно сказал Семен. — Неприхотливый…
В редакции научно-популярного журнала к Семену отнеслись дружелюбно.
— Вы, товарищ Стекольников, сколько классов закончили? — поинтересовался очень вежливо молодой сотрудник с черной бородкой.
— Это, допустим, неважно, — сказал Семен с достоинством. — Ломоносов, между прочим, тоже был самоучка, — добавил он, сбивая спесь с бородатого.
— Слыхали, — вздохнул сотрудник. — Впрочем, это неважно… Только вот что, уважаемый товарищ, журнал у нас научно-популярный, понимаете?
— Допустим, — с легким презрением сказал Семен.
— И я подчеркиваю слово "научно". Понимаете?
— Понимаю, — озлобляясь, сказал Семен. — По-моему, не дурак!
— Отлично, — сказал бородатый. — Тогда вам следует знать: то, что вы тут мне рассказываете, — это даже не мистификация. Это, как бы помягче… Если б вы нормально учились в школе, вы бы знали, что подобную ахинею стыдно не только произносить, но и выслушивать… Вы, между прочим, вечный двигатель строить не пробовали?
Семен почувствовал, что это уже оскорбление.
— Вон, значит, как вы с трудящимися говорите, — произнес он угрожающе. — Ясно! Сидите тут по кабинетикам!..
— Если хотите на меня жаловаться, — спокойно сказала борода, — ради бога. Редактор или его заместитель — по коридору налево. Но учтите, люди они пожилые, могут не выдержать и умереть.
— От чего это? — яростно спросил Семен.
— От смеха, — улыбнулась борода.
Семен вышел в коридор, поглядел на большую дверь с табличкой "Главный редактор" и "Зам. главного редактора", выругался про себя и пошел прочь.
Вахтерша сельскохозяйственного института не хотела пускать Семена. Прием документов окончен, ишь, опомнился! А когда Семен сказал, что он не поступать приехал, вахтерша и вовсе рассердилась.
— Ни стыда ни совести, — привычно начала она. — Вчера, вон двое вечером в аудитории закрылись. Еще, главное, врут — лабораторная у них! Знаем мы ихние лабораторные… Ни стыда у девок, ни совести… Нет, парень, давай иди отсюдова… Куда?! — закричала она вдруг мужчине с портфелем, который быстро прошел мимо, и кинулась за ним. Семен воспользовался моментом и проскочил внутрь.
Его долго гоняли от одного к другому, пока наконец какой-то человек с изможденным лицом не выслушал его в коридоре.
— Слушай, парень, — сказал он. — Пойми. У меня на носу две конференции. Одна — по неполегающим пшеницам, другая — профсоюзная. А тут — ты.
— Вы поймите, — сказал Семен. — Тут, может быть, всемирное открытие. Для пограничников…
— Вот именно, — задумчиво сказал человек. — С одной стороны — всемирное открытие. С другой — у половины института взносы не уплачены. Пора переизбираться к чертовой матери… Да и потом, что ты там говоришь? Собака с крыльями…
