Михаил Мишин - Почувствуйте разницу
Марципанов начал стаскивать с ноги ботинок.
— Безобразие! — сказала дама, сидевшая позади Марципанова. — Столько народу, и никто его не одернет!..
— В самом деле! — поддержал ее оплеванный Марципановым гражданин.
Ботинок Марципанова сбил с него шляпу.
— Вот ведь бедняга! — огорчилась старушка. — Эдак нога у него застынет. Нынче холодно.
Марципанов назвал старушку старой воблой, потянулся и сейчас же заснул.
Пассажиры троллейбуса повеселели. Однако через минуту они погрустнели, потому что Марципанов ожил.
Он сполз со своего места, отыскал в проходе ботинок и сказал неожиданно трезвым голосом:
— Граждане! Прошу внимания! Только что я провел эксперимент, сколько вы будете терпеть безобразия пьяного хулигана? И что же вышло? Вышло, что вы все стерпели! Где же, товарищи, — возвысил голос Марципанов, ваше сознание?
Досказать ему не дали.
— Возмутительная наглость! — выкрикнул худой гражданин в очках.
— Вот, — кивнул Марципанов. — Так и надо было сказать!
— Но ведь это же издевательство! — воскликнула дама, сидевшая сзади. — Бандитская выходка!
— Правильно! — сказал Марципанов. — Только чего же вы раньше молчали?
— Жулик! — уверенно сказала старушка. — Воблой называет, а сам и не выпивши!
Широколицый мужчина взял Марципанова за локоть.
— Хватит! — громко сказал он. — Я тебе покажу, как над людьми измываться. Граждане, кто в милиции свидетелем будет?
— Вы что? — сказал Марципанов, пытаясь выдернуть руку. — Я же сказал: не пил я. Это эксперимент был, понятно?
— Вот раз не пили — в милиции объяснитесь! — дернул шеей худой гражданин. — Раз трезвый плевали!
Троллейбус подъехал к остановке, и широколицый начал тянуть Марципанова к выходу. Марципанов уперся. Пока они пихались, троллейбус поехал дальше.
— Ты у меня выйдешь! — сказал Марципанову широколицый, вытирая пот со лба. — Поможете мне на следующей остановке? — обратился он к худому гражданину.
Худой гордо кивнул.
Марципанов опечалился. Он повертел головой — вокруг были нелюбезные, недружественные лица. В милицию не хотелось, и выход был только один.
Марципанов бросил голову на грудь, подогнул колени и стал валиться на широколицего мужчину.
— Ну-ну! — закричал тот, отпихивая Марципаном. — Не прикидывайся!
Марципанов качнулся в другую сторону и попытался облобызать старушку.
— Все ж таки он пьяный! — решила старушка, заслоняясь сумкой.
Марципанов опустился на пол и горько зарыдал.
— Ну! — с торжеством сказала старушка. — Как есть нажрался. Нешто трезвый так валяться-то будет?
— А зачем он про эксперименты излагал? — спросил с сомнением широколицый.
— Господи! Да по пьянке-то чего не скажешь! — разъяснила умная старушка. — Сосед мой, как напьется, так все тоже — про политику говорит да про экономию. Пока к жене целоваться не полезет, и не видно, что в стельку!
— Понюхать надо! — предложила дама, сидевшая сзади. — Пахнет от нет алкоголем?
— Одеколоном пахнет, — сказал широколицый, посопев возле Марципанова. — Одеколон, наверное, и пил.
— Опытный, — сказал кто-то. — Все знает.
При этих словах широколицый зарделся, взял Марципанова под мышки и уложил на сиденье.
— Может, все-таки вызвать милицию? — неуверенно предложил худой гражданин в очках.
Марципанов вздохнул и плюнул в его сторону.
— Это другое дело, — облегченно сказал худой.
Старушка с сумкой наклонилась над Марципановым и потрясла его за плечо:
— Тебе выходить-то где, слышь, парень? Едешь-то ты куда?
— Любовь — кольцо! — промычал, зажмурившись, Марципанов.
— Ну вот, — сказала старушка. — Кто до кольца едет, помогите выйти ему. А то, не ровен час, под колесо попадет, пьяный же.
И старушка заспешила к дверям. Ей пора было выходить.
Все замолчали. Марципанов осторожно приоткрыл один глаз. Вокруг стояли люди. Добрые, внимательные, сердечные. Но трезветь не стоило. Во всяком случае до кольца.
Под музыку Вивальди
Я его столько раз предупреждал: "Коль, ты своего организма не уважаешь. Ты против организма пойдешь — он против тебя пойдет. Вот ты в завязке был, так? Потом помаленьку развязал, так? Ну так вот: обратно завязать захочешь — тоже помаленьку давай. А резко затормозишь — организм сбесится от неожиданности".
Как в воду глядел.
В прошлую субботу это было. Нет, в воскресенье даже. Потому что в ту субботу мы как раз у Коли на квартире гуляли. Провожали его брата назад в деревню. Мы брата Колиного на вокзал свезли, а потом вернулись — отметить, что свезли его на вокзал. Сперва у нас там еще было, потом Юра сходил, принес, а потом Коля сам уже сбегал, принес, а ту бутылку мою это уже мы с Юрой вдвоем, когда от него ушли, потому что он уже не мог. Ну да, в субботу. Ну и в воскресенье, конечно, нормально все. Только, конечно, голова. Ну, освежиться пошел к ларьку. А Юра уже там был. Видимо, с ночи. Мы сперва с ним по большой взяли, потом уж еще по большой.
Юра говорит:
— Сейчас бы рыбки, да?
Я говорю:
— Рыбки — то бы да.
А Юра говорит:
— Нету рыбки.
Стоим так, разговариваем. И тут как раз из-за угла Коля выгребает.
Юра говорит:
— Пришел, да, Коль? Давай полечись. С утра-то после вечера.
А Коля стоит, не отвечает ничего и так задумчиво на нас с Юрой смотрит. Мне его вид сразу не понравился — больно задумчивый был.
Ну, пьем помаленьку с Юрой, и Юра говорит:
— Ну, чего делать будем?
Я говорю:
— А чего ты будешь делать? У меня вон двадцать семь копеек.
Вот тут Коля и начал.
— А давай, — говорит, — мужики, сходим куда.
Я говорю:
— Куда сходим-то, Коль? Я ж говорю: у меня двадцать семь копеек. А у Юры вообще ничего.
А Коля и говорит голосом таким нездоровым:
— Нет, — говорит, — я не про это. Давайте, — говорит, — для интереса куда сходим.
Юра говорит:
— Куда, Коль? В общежитие, что ли? Так как ты пойдешь? У него же вон двадцать семь копеек, а я вообще пустой, а если у тебя есть, так чего ты выламываешься? Доставай, сейчас возьмем и к этим сходим, ну в общежитие.
А Коля глаза в небо уставил и говорит:
— Вы, — говорит, — мужики, меня не поняли. Я не это предлагаю, а я предлагаю вам сходить в какое место.
Я говорю:
— Ты чего, Коль, тупой? В какое место? Когда у нас двадцать семь копеек? Вон, гляди, двугривенный, пятак и по одной — вот одна, вот две. Куда ты хочешь сходить-то?
А он так это сплюнул и говорит:
— Хотя бы, — говорит, — в музей.
Юра как стоял, так кружку и выронил.
Я говорю:
— Повтори, Коль, чего сказал?
А Коля так чуток отодвинулся и говорит:
— Да нет, в музей — это я для примера. Лучше, — говорит, — в филармонию.
Тут уже я кружку разбил.
А Коля стоит как памятник "Гибель, Варяга"" и говорит:
— Я, — говорит, — сегодня, мужики, рано проснулся и телевизор включил. И там, — говорит, — как раз один выступал профессор. И он сказал, мужики, что если только пить и ничего больше, так и будешь все только пить и ничего больше вообще. А надо, он сказал, так жить, чтоб в библиотеку ходить, чтоб сокровища культуры, и также регулярно в филармонию.
Юра мне говорит:
— Ты чего ему вчера наливал? — И говорит: — Коль, ты чего, первый раз профессора по телевизору видал? Мало ли какой дурак по телевизору чего скажет? Так всех и слушать, а Коль?
И мне говорит:
— Я понял. Я понял, Мишань, чего он по телевизору смотрел. Там такая передача есть, когда от этого дела гипнозом лечат. Там точно, профессор выходит и говорит: "Водка — гадость! Я с водкой рву! Все рвем! Рвать!" И они там все рвут и отучаются. Слышь, Коль, ты эту смотрел передачу, да?
А Коля говорит:
— Я на мелкие подначки не отвечаю. Я, — говорит, — без балды вас приглашаю. Я в кассу сходил и на дневной концерт три билета взял. Как раз, — говорит, — у меня последняя была пятерка.
— Видал, Юр, — говорю. — Я ж помню, у него еще должна быть пятерка. Вон он, гад, на что ее пустил, А Коля говорит:
— Идете или нет?
И стоит, подбородок задрал — ну точно как в кино разведчик, которого в тыл врага засылают. Только вместо парашюта у него фонарь под глазом. Ему этот фонарь его родной брат поставил, который из деревни к нему приезжал погостить. Потому что они с Колей поспорили, кто за меньше глотков бутылку портвейна выпьет. И Коля выпил за один. И думал, что выиграл. А брат его вообще без глотков — влил всю бутылку в себя, и все. А Коля сказал: "Без глотков не считается". А брат его сказал: "Нет, гад, считается" — и навесил ему под глаз фонарь. А Коля ему нос подправил. А потом они помирились, и мы это дело отметили, что помирились они.
Юра говорит:
