Раймон Кено - Зази в метро
— Вот такая (жест), — добавил Габриель. Успокоенные туристы заулыбались.
— Ну что? — сказал Габриель. — Поговори с ними.
Федор Баланович процицеронил предложение Габриеля на нескольких наречиях.
— Да. Ничего не скажешь, — сказала Зази с видом знатока. — Славянин свое дело туго знает.
И действительно, туристы выразили свое полное согласие, с энтузиазмом вынимая кошельки, что свидетельствовало не только о престиже Габриеля, но и о глубине лингвистических познаний Федора Балановича.
— Кстати, это и был мой второй вопрос, — сказала Зази. — Когда ты был там, у Эйфелевой башни, ты говорил по-иностранному не хуже его. Что с тобой было? И почему ты сейчас не говоришь?
— Этого я не могу тебе объяснить, — сказал Габриель. — Это непонятно откуда берется. Как наваждение. Осеняет, одним словом.
И допил свой стакан гранатового сиропа.
— Что тебе сказать? С артистами это бывает.
XII
Хватьзазад и вдова Авот'я уже довольно долго шли рядом, медленно, но никуда не сворачивая, и к тому же молча, когда наконец заметили, что идут рядом, медленно, но никуда не сворачивая, и к тому же молча. Тогда они посмотрели друг на друга и улыбнулись: общий язык нашли их сердца. Так стояли они друг напротив друга и думали: что бы им такое сказать и на каком бы языке это выразить. Вдова предложила немедленно отметить встречу, пропустив по стаканчику. и для этого зайти в кафе «Велосипед» на Севастопольском бульваре, где уже сидели несколько торговцев Центрального рынка и усиленно смачивали свой пищеглотательный тракт разнообразными напитками, прежде чем снова взяться за тележки с овощами. Там они сядут за мраморный столик на уютный, обтянутый бархатом диванчик и опустят губы в пол-литровые кружки пива в ожидании того момента, когда мертвенно-бледная официантка наконец удалится и даст расцвести словам любви под шипение пены в кружках. И пока кругом поглощаются литрами водянистые соки ярких цветов и крепкие блеклые ликеры, они будут неподвижно сидеть на означенной бархатной скамеечке, сплетя дрожащие от волнения руки, и обмениваться самопроизвольно размножающимися вокабулами, способными стимулировать эротические пассы в не слишком далеком будущем. «Не сейчас, — ответил ей Хватьзазад, — я не могу, покуда я в форме. Дайте мне переодеться». И он назначил ей свидание в пивной «Сфероид», на той же улице, только повыше, справа. Поскольку жил он сам на улице Рамбюто.
Вдова Авот'я, вернувшись в привычное для нее состояние одиночества, вздохнула. «Я просто голову потеряла», — сказала она себе вполголоса. Но эти несколько оброненных ею слов не долетели до тротуара. Их подхватили на лету уши некоей особы, которую глухой совсем не назовешь. Хоть они и предназначались исключительно для внутреннего пользования, на них тем не менее был получен следующий ответ:
— А кто ее не терял? — С вопросительным знаком, разумеется, так как в нем все-таки присутствовал элемент дубитативности.
— Надо же, Зази! — воскликнула вдова.
— А я только что наблюдала за вами. Вы с легавменом жутко забавная парочка.
— В твоих глазах, — заметила вдова.
— В моих глазах? Что «в моих глазах»?
— Забавная, — ответила вдова. — А в глазах других — не забавная.
— Не забавных я в гробу видала.
— Ты что, одна?
— Да, милейшая, прогуливаюсь.
— Здесь не место и не время гулять одной. А что с дядюшкой?
— Он потащил туристов играть в бильярд. А я пока дышу свежим воздухом. Поскольку мне бильярд на хрена не нужен. Я туда пойду, когда им жратву принесут. А потом мы поедем смотреть, как дядюшка танцует.
— Танцует? Кто?
— Дядюшка.
— Этот слон еще и танцует?
— Вдобавок — в пачке, — ответила Зази с гордостью.
Авот'я остолбенела.
Так добрались они до бакалеи, торгующей оптом и в розницу, напротив которой, на бульваре с односторонним движением, находилась аптека, ничуть не менее оптовая и врозничная, проливавшая зеленый свет на толпу, жадную до ромашки, до деревенского паштета и мятных подушечек, глистогонного, сыра грюйер, медицинских банок, большую часть которой уже начали всасывать находящиеся поблизости вокзалы. Авот'я вздохнула:
— Ничего, если я с тобой пройдусь?
— Будете блюсти мою нравственность?
— Да нет, ты просто составишь мне компанию.
— Какого черта! Я предпочитаю гулять одна.
Вдова Авот'я еще раз вздохнула.
— Я так одинока... так одинока... так одинока...
— Шли бы вы в задницу со своим одиночеством, — сказала Зази со свойственной ей изысканностью выражений.
— Относись с пониманием к проблемам взрослых, — сказала вдова со слезой в голосе. — Ах! Если бы ты только знала...
— Это вас легавмен в такое состояние привел?
— Ах любовь... когда ты узнаешь...
— Я была уверена в том, что вы, в конце концов, начнете пороть пошлятину. Если вы будете продолжать в том же духе, я позову полицейского. Другого, разумеется.
— Это жестоко, — с горечью сказала Авот'я. Зази пожала плечами.
— Бедняжка. Ладно. Я все-таки не последняя сволочь. Так и быть. Я побуду с вами, пока вы не оклемаетесь. Я добрая, не правда ли?
И прежде чем вдова успела ответить, Зази добавила:
— Все-таки с полицейским мне было бы противно.
— Я тебя понимаю. Но что тут поделаешь. Так уж получилось. Может быть, если б твоего дядюшку не дядесперли...
— Я вам уже сказала: он женат. И тетушка моя покрасивее вас будет.
— Нечего родственников расхваливать. Мне и моего Хватьзазада хватает. Будет хватать, точнее.
Зази пожала плечами.
— Все это вы придумали, — сказала она. — Может, сменим тему?
— Нет, — энергично выпалила вдова.
— Раз так, — столь же энергично выпалила Зази, — то я объявляю неделю милосердия закрытой. Привет!
— Я все равно тебе очень благодарна, детка, — сказала вдова голосом, полным снисхождения.
Они вместе, но совершенно независимо друг от друга пересекли Севастопольский бульвар и оказались у пивной «Сфероид».
— А! Это опять вы, — удивилась Зази. — Вы что, шпионите за мной?
— Лучше бы тебя здесь не было, — сказала вдова.
— Потрясающая тетка! Пять минут назад от вас было невозможно избавиться, а теперь почему-то я должна делать ноги. Это что, любовь такое делает с людьми?
— Если хочешь знать, у меня здесь свидание с моим Хватьзазадом.
Из подвала послышался страшный гал... деж...деж...
— А у меня — с дядюшкой, — ответила Зази. — Они все там внизу. Слышите, орут, как первобытные люди? А мне, как я вам уже сказала, этого бильярда и даром не надо.
Вдова изучала содержимое первого этажа.
— Там вашего хахеля нет, — сказала Зази.
— Исченет, исченет! — отозвалась вдова.
— Нет, и все тут. Полицейские в кафе не ходят. Права не имеют.
— Вот здесь ты и облажалась, — многозначительно сказала вдова, — Он пошел переодеться в гражданское.
— И вы сможете его узнать в таком виде?
— Я же люблю его, — ответила вдова.
— А пока, — бодро сказала Зази, — может, пойдем пропустим по стаканчику. Кстати, возможно, он уже там, в подвале. Нарочно спустился.
— Это уже слишком. Он — полицейский, а не шпион
— А вы-то откуда знаете? Он что, вам все рассказывает? Уже?
— Я ему верю, — ответила вдовица столь же экстатично, сколь и загадочно. Зази еще раз пожала плечами.
— Пошли! По стаканчику! Вам надо развеяться.
— Почему бы, собственно, и нет, — сказала Авот'я, которая, посмотрев на часы, констатировала, что до прихода альфонцейского осталось еще десять минут.
С верхней ступеньки лестницы было видно, как по зеленому сукну бойко шастают бильярдные шары. Шарики для пинг-понга то и дело мелькали в задымленной атмосфере, пропитанной пивным духом и запахом влажных подтяжек. Зази и вдова Авот'я обнаружили группу туристов, сбившихся вокруг Габриеля, обдумывавшего карамболь высокой сложности. Когда он его выполнил, зал наполнился разноязыкими возгласами одобрения.
— А они довольны, — сказала Зази с гордостью. Вдова утвердительно кивнула головой.
— Все-таки какие они дураки! — добавила Зази растроганно. — Это, считайте, они еще ничего не видели. Представляю себе, что с ними будет, когда он выступит перед ними в пачке.
Вдова снизошла до улыбки.
— Хотелось бы все-таки знать, что такое в точности гомик? — спросила ее Зази по-дружески, как старую подружку. — Пидер? Голубой? Гормосессуалист? Аналка? Это одно и то же?
— Бедное мое дитя, — сказала вдова, вздыхая. Время от времени она обнаруживала в себе чудом уцелевшие исключительно для других крупицы нравственности, обращенной в пыль чарами легавмена.
Габриель, запоров удар от шести бортов, наконец заметил их и помахал рукой, затем хладнокровно продолжил серию, несмотря на то, что последний карамболь явно не удался.
