Артем Шампанский - Славянская мечта
– А давайте, куме, хлептанем пивка? Може, нам стане легше, – с надеждой на одобрение спросил Чубак.
– Та Ви що?! Якого пивка? Мене ще вчорашнє тримає![20] – Хижняк отчаянно предпринял попытку казаться порядочным, все-таки должность обязывает.
– Бачите, машина свіженького привезла! Воно зараз таке холодненьке, а таке смачнеее…[21] По одному бокальчику і все! – после красочного предвкушения Чубак решительно пообещал не превращать процесс опохмелки в пьянство.
– Куме, та Лєзя зараз, певно, гроші рахує. Ми будем заважати, він нам не продасть[22], – сопротивление Степана уже не выглядело таким категоричным.
– Нам не продасть? – удивился Василь – Зараз побачимо! Якщо не продасть, завтра закриємо цю забігаловку![23] За мною…
Призывной клич прозвучал напрасно, Степан Хижняк и без того покорно повернул за кумом к заветной «живительной влаге». Подойдя к закрытой двери, минимальная доля сомнения всё же заставила кумов остановиться в нерешительности.
– Бачите, куме? Написано: «Закрито»! Може, його ще й нема! – предположил Степан.
– А де ж тоді той пивовоз? – Василь указал на автофургон – Нє! Повинен бути тут…[24]
После этих слов Василь аккуратно, как бы не желая доставлять неудобства хозяину, потянул ручку двери на себя. Дверь оказалась не запертой. В части помещения, служившей непосредственно баром, никого не было. Зато в подсобке, за фанерной перегородкой, находившейся чуть дальше холодильной витрины, и рабочим местом Олега, происходило что-то загадочное, сопровождаемое необычными звуками. Странное, ритмическое шарканье и жалобные стоны, издаваемые определённо живым существом. Чубак и Хижняк испуганно переглянулись. Ещё не совсем трезвая фантазия моментально нарисовала ужасные картины происходящего в головах незваных посетителей. Степану представилась сцена с пленённым водителем, с заклеенным ртом и связанным по рукам и ногам, беспомощно пытающимся освободиться. А Василю – окровавленный бармен в предсмертных конвульсиях, через минуту после совершённого кем-то тяжкого преступления. Ведомые любопытством собутыльники боязливо подкрались к перегородке и одновременно заглянули за неё, отодвинув матерчатую штору, навешенную на дверной проем. Картина, увиденная кумами, так поразила их рассудок, что процесс полного отрезвления произошёл мгновенно – в нелицеприятной позе двое молодых парней занимались сексом.
– Лєзяя… ты… – растерянно вырвалось у Хижняка.
– Оце да! Тьху на вас! – Чубак брезгливо сплюнул.
Застигнутые врасплох в панике отпрыгнули друг от друга, на незваных гостей уставилось две пары испуганных глаз. В следующее мгновение горе-любовники стали лихорадочно хватать свою одежду и одеваться, словно солдаты по команде «Тревога». Ошеломлённые Василь и Степан покинули помещение, направившись в сторону сельского совета. Шли молча, не разговаривая, даже боялись посмотреть в глаза друг другу, словно вина за совершённый грех лежит на них самих. Подходя к пункту конечного назначения, их встретили проезжающие мимо на телеге перевозчики молока, также участвовавшие во вчерашнем застолье.
– Доброго дня! Щось ви, хлопці, поганенько виглядаєте. Певно, гарненько вчора посиділи? Здається, ви ще й не лягали? Хлопці, випийте по сто грам, бо на вас дивитись тяжко[25], – по-дружески, с шуточками, поприветствовал подошедших старший колхозный конюх Мирон.
– Та які там сто грам?! – завопил Василь – В нас в селі таке робиться, що я не знаю, що буде далі! Певно, кінець світу наближається.[26]
– Та що ви кажете? Що робиться? Якій кінець світу? Розкажіть конкретно![27]
Дальше свидетели необычного зрелища в мельчайших подробностях описали свои приключения, начиная с ухода от праздничного стола. В самой пикантной части рассказа недостаток словарного запаса кумы восполняли наглядной демонстрацией увиденного, используя друг друга в качестве подручных средств. Естественно, оживлённо жестикулирующий председатель сельсовета, исполняющий при этом почти акробатические трюки в паре со своим кумом, не мог не привлекать внимание проходящих. Вокруг докладчиков собралась толпа. Войдя в раж от собственного выступления, Степан Хижняк вылез на телегу и возглавил стихийно собравшийся митинг, обратившись к селянам с пламенной речью. Во время краткого, но очень эмоционального выступления часто указывающий рукой в сторону Лезиного кафе председатель показался сельчанам похожим на вождя мирового пролетариата, как известно, любившего выступать с броневиков. Призывы и лозунги Хижняка носили нравственно-моральный характер. Осуждая инакомыслие, он призвал односельчан к борьбе с любыми проявлениями чуждой нашему менталитету западной идеологией. Всё это он выразил гораздо более простыми, очень понятными для каждого словами. Сельчане согласились с мнением оратора и в скором времени разошлись по домам.
Известие о нетрадиционной ориентации Лези за ночь обошло все хаты. Люди по-разному реагировали на новость. Женщины села, узнавая о произошедшем, испуганно всхлипывали, прикрыв рот рукой, и сердобольно покачивали головой в разные стороны. Реакция мужчин носила более жесткий характер, особенно это выражалось в высказываниях. Тем временем друг Олега, если, конечно, его можно так назвать, скоропостижно покинул Дубище в одиночестве. Лезя остался один на один с целым селом. Он закрылся в своей комнате и не появлялся на улице целые сутки. Но на следующий день всё же появился на рабочем месте, поменяв табличку «Закрыто» на «Открыто». Лезя занял позицию за холодильной витриной и, не включая свет, в довольно тёмном помещении без окон, повернулся лицом к входу, взяв в руку огромный тесак для резки хлеба. Посетителей он не ждал, но прятаться от всего села дома не хотел. Если придётся отвечать за содеянное, то пусть приходят и здесь казнят его за гомосексуальные взгляды. Ожидание расправы разъярённой толпы бросило тело в дрожь и вызвало холодный пот. Лезе стало страшно. Даже если его и не убьют, что, конечно, вряд ли, то дальнейшая жизнь в постоянных насмешках и презрении ещё хуже, чем смерть. Мужики, пережившие с новостью больше суток, по традиции стали собираться возле единственной пивной для обсуждения новостей. Видя открытую дверь, они недоверчиво косились в темный проем, но никто не входил во внутрь. Тема разговоров собравшихся уже давно не менялась и, похоже, могла перерасти в вечную. Выражая общее презрение, больше всех выступал Чубак с бредовыми идеями наказания и последующего перевоспитания. Неожиданно на терраске возле «Дубка» появился Микола, зашедший с противоположной от собравшихся стороны. Микола уверенно уселся за выносной столик и громко крикнул :
– Принеси мені пивка, Лєзя!.
Собравшаяся толпа притихла. Огромных размеров зоотехник в селе был неоспоримым авторитетом. Но его поведение сейчас вызывало подозрение. Первым очнулся Василь Чубак:
– Ти що, Микола, збираєшся[28] пити пиво в цього… пєдіка? Тьху! Пробач, Господь.
В этот момент из темного проёма молниеносно выбежал Лезя с бокалом пива. Микола молча взял бокал из рук бармена и, не отрывая от губ, опустошил.
– Ще принеси.
Лезя мгновенно исчез в обратном направлении. Селяне замерли в недоумении.
– Я вам так скажу. Пєдікі, гомікі і всякі різні тварюкі – це ті люди, які були обрані нами, і тепер кожного дня обкрадають нас з вами, прикриваючись законодавством. А Лєзя в людей не крав! Лєзя свої гроші чесно заробляє! А решта мене не хвилює. Особисте життя нехай залишиться йому. Аби в людей не крав! Може, в кого інша думка? Скажіть![29]
Спорить с исполином – дело безнадёжное. В селе поговаривали, что даже племенные быки трусовато отводили глаза от взгляда огромного зоотехника. Среди собравшихся началось перешептывание, но все продолжали оставаться на своих местах:
– Лєзя не крадій! Це точно. Хлопчина сам собі на життя заробляє.[30]
Ситуацию резко изменил колхозный конюх, изрядно вспотевший и уже давно мечтавший о бокале пива, поданного хоть самим сатаной:
– В людей Лєзя дійсно не крав! Ну, якщо ти так вважаєш, Микола, то нехай Лєзя і мені бокальчик накидає.[31]
Говоря эти слова, он важно уселся возле Миколы и замер в предвкушении наслаждения. В свою очередь Лезя метнулся за очередной порцией пенного напитка, а настроения селян, кажется, начали меняться.
– Тоді вже і мені, – подхватил приёмщик молока, постоянно работающий в паре с конюхом.
Через минуту уже все собравшиеся ввалились в любимую забегаловку с криками и весельем. Лезю поняли и простили. Так, за короткое время, в сознании простых деревенских мужиков произошла настоящая революция, изменившая их отношение к людям с другими взглядами на жизнь. Лезя даже стал самым главным экзотическим достоянием села. Рассказывая о единственном гее в деревне, мужики, поднимая его статус, гордо заявляли:
