Виктор Белько - Легенды о славном мичмане Егоркине
Вот так, благодушно-философски размышляя, мысленно беседуя с собой о том, о сем, Егоркин неспешно шел к своему дому. В его коричневом безразмерном портфеле из отличной дорогой кожи (дань уже забытой морской моде-традиции) лежала привезенная отпускником-земляком передача от брата из далекой старинной казачьей станицы, что под Краснодаром. В этой посылке, заботливо упакованный родственниками в картонную коробку, перевязанную старомодным шпагатом, был, несомненно, неизменный вот уже много лет новогодний набор. В него входили (Александр Павлович это точно знал, даже не вскрывая!): – увесистый кусок домашнего, отлично засоленного, с чесночком и перцем, розового сала. А кусок был толщиной с мужскую ладонь, поставленную на ребро. Надо сказать, ладонь у Егоркина была с совковую лопату. Здесь, на Севере такого сала просто не бывает! А еще (к Новому году – обязательно!) – обработанная, белая тушка не то здоровенной индоутки, не то среднего гуся. Вот из нее ненаглядная его Светлана Сергеевна, первая и единственная (пока – тут Егоркин хмыкнул про себя, ибо какой же женатый иногда не возмечтает стать холостяком?) супруга, приготовит к новогоднему столу такое блюдо, что пальчики оближешь. Он ярко, в красках, представил себе процесс и его результаты. Острый, пряный запах жареного мяса, существовавшего пока лишь в воображении, защекотал ноздри и густо повис прямо на улице. Егоркин тряхнул головой, как он всегда делал, отгоняя созданное им же наваждение.
Да, таких теперь не выпускают, гордо подумалось заслуженному мичману. В смысле – таких жен, да и вообще – женщин. Так она дом держит, такая расчетливая да хозяйственная, мать заботливая, и так здорово и вкусно готовит – все завидуют, да рецепты у нее берут. И мужики знакомые, (на словах, во всяком случае!) завидуют, и особенно так, чтобы она сама это слышала. Или – те, кто ее не знают! Вот бы язык бы ей только покороче, да нрав бы не такой занудный – так вообще цены бы ей не было. Но такое счастье еще никому не попадало, чтобы красавица, рукодельница, да еще бы без языка и без любознательной и общественно-активной мамаши! Как правило, лишь что-то одно бывает, как выясняется по прошествию ряда лет после женитьбы … Сказка чем заканчивается? Ага, “честным пирком да за свадебку”! А далше – грубая проза или драма, скучная рутинная. Тут мысли Палыча обратно вернулись от философии к содержимому посылки.
А вот еще, чего, конечно же, не забыли положить родственники из родной станицы своему блудному брату, – так это – пару больших бутылок. И при подробном размышлении об их содержимом, живое воображение Егоркина нарисовало ему такие картины, прямо натюрморты из выпивки и закуски, что он сглотнул сладкую слюну, неожиданно заполнившую весь рот.
Он свернул к своему микрорайону, названного когда-то в честь одного из героев минувшей войны, но со временем, из-за древности проекта домостроительства в древне – “хрущевском” архитектурно-строительном стиле, и некоторой заброшенности и “отшибистости” от более-менее благоустроенного центра города, получившего народное прозвище, созвучное с официальным названием, но известное как “Кобрино”.
И тут ему навстречу, из магазина, неожиданно буквально выкатилась его кругленькая, пышная, но очень подвижная жена Светлана. “Здрасьте! Легка на помине! Помяни черта – он уже тут как тут!” – проворчал Палыч, (мысленно, конечно). Заметив мужа, она, вместо этого самого “здрасьте”, с ходу завалила его вопросами, с интенсивностью примерно сто двадцать слов в минуту и всучила ему в руку увесистую хозяйственную сумищу. (Килограмм двенадцать, определил Егоркин).
“Ну что, получил от Николая посылку? Как там они? Как Олег доехал?...” И так далее, и тому подобное… Палыч выслушал еще с десяток вопросов, на которые и не собирался отвечать. Все равно жена это не даст сделать, просто в ее речь, когда она уже начата, вставить уже невозможно даже слово. Что-что, а вот это он уже точно знал! И вообще, женщины больше любят молчаливых мужчин – они почему-то считают, что те их действительно слушают. Егоркин взглянул сверху на эту тяжелую, ярко-желтую сумку с торчащим из ее темных недр рыбьим хвостом и выпирающими оттуда какими-то цветными пакетами и недовольно поморщился. Сказалась закалка старого служаки – она просто морально не позволяла ему таскать всякие цветные штатские сумки при флотской форме. Но делать было нечего и он неспешно пошел рядом с боевой подругой. И так вот, под трескотню жены, о каких-то Таньках и Людках и их проблемах, (впопад и невпопад, Александр периодически поддакивал и говорил: “да-да”, или: “конечно-конечно”. А какая ей разница?), они дошли до их дома. Из его окон открывался живописный вид на забитый каким-то военным имуществом овраг и на колючую проволоку по его склонам, бараки каких-то складов внутри него. Через овраг был перекинут деревянный Бесов мост, еще недавно тренировавший жителей города по альпинизму, а теперь вот уже и памятник старины глубокой. Так проходит слава мира… – вздохнул Егоркин. Ну, тянуло его сегодня на мысли о великом и вечном, хоть ты тресни!
А на самом склоне оврага, на скальном выходе, тесно притулились один к другому несколько рядов личных гаражей. Вот туда-то и направлялись замеченные им трое друзей-приятелей автомобилистов, чьи гаражи стояли в одном ряду с его же собственным. Они тоже заметили Егоркина и радостно-приветливо замахали ему руками.
Один из них, старый знакомец Николай Григорьевич Рюмин, военный врач, подполковник запаса, привыкающий уже пару месяцев после увольнения к гражданской жизни, тащил в одной руке новенький карбюратор, а в другой – потрепанный, плотно набитый чем-то существенным, пузатый портфель. “Этот портфель, по всему видно, ровесник лейтенантской юности нашего доктора” – хмыкнул про себя Егоркин. Он наблюдательно отметил, что эта железяка почему-то в руке Николая, а не лежит в вышеназванном раритете, как должна бы, по логике и по идее… Он также оценил пузатость портфеля, а также слегка блестящие в вожделении глаза его спутников, сложил в уме наблюдения и сделал верные, как два плюс два, выводы. Это было просто! Он еще раз хмыкнул и … ему до зубной боли захотелось к ним присоединиться.
– Здорово, Палыч! Ты мне сегодня карбюратор поставить не поможешь? – жизнерадостно поприветствовал его Рюмин. Остальные, давние сослуживцы и друзья-приятели Слава Коромыслин и Костя Курочкин, строили из-за спины загадочные рожи.
– Иди ты … себе с Богом, вон у тебя уже есть сегодня помощники, Рюмочкин – опережая супруга, огрызнулась дражайшая половина Егоркина, с прозрачным намеком переиначив фамилию доктора. Такой повод освобождения приятеля из-под очей жены – в форме соседской взаимовыручки, был стар, как сам мир! То шкаф передвинуть, то железку какую подержать при ремонте машины. Ничего нового в этом мире придумать нельзя, просто про некоторые уловки, может быть, не все еще знают! Во всяком случае, они всерьез полагают, что изобрели что-то новое. Но со Светланой это давно не проходило! Опыт – сын ошибок трудных, научил ее работать на опережение уловок заслуженного мичмана и его друзей. Она не поддавалась и на более оригинальные приемы… Егоркин с сожалением поглядел вслед удаляющейся троице…
Поднявшись вместе с женой в свою квартиру на втором этаже, Александр Павлович переоделся в домашнее, и стал подчеркнуто бесцельно слоняться по квартире. Жена, понаблюдав, сжалилась над ним и отправила в гараж, якобы за хранящимися там домашними соленьями-вареньями к надвигающемуся празднику. Иллюзии, что он не посетит “кафе на капоте” у Рюмина, она не питала. Умная, и практичная женщина! Поэтому она просто сказала:
– Да, вон, Саша, возьми и отлей себе из гостинцев-то, бутылочку. Приятелей своих угости, и, если меньше в тебя в Новогоднюю-то ночь этой самой чачи вольется, то ничего плохого в этом не будет, а даже и наоборот! Да там сала кусок тоже возьми, пусть попробуют, а то опять Рюмочкин водки, наверное, вволю запас, а на закуске – сэкономил! – беззлобно ворчала жена.
Повеселевший Егоркин провел необходимые приготовления к мероприятию, влез в теплую камуфляжную рабочую куртку, на которой балбес-сынуля, ныне капитан-лейтенант на атомоходе в соседнем гарнизоне, неисправимый юморист-террорист, на новенькой куртке набил краской через трафарет: “Ты за кого, такой пятнистый?”.
“Это, кажется, из “одностиший” Вишневского. Действительно, сейчас в этих “жабьих шкурках” ходят все, кому не лень!” – улыбнулся Палыч. Он быстро собрал увесистый пакет с угощением для своих приятелей и вышел на улицу – пока не передумала жена. Когда же он добрался до места, на ходу определяя перспективы борьбы со снегом у ворот гаража, то у Рюмина процесс уже пошел. На звук его шагов, из соседних ворот выглянули сразу все трое.
– Давай – давай, старый, мы тебя уже ждем, – обрадовано замахал руками новоявленный пенсионер: все-таки последняя суббота в этом году! Надо отметить, проводить, так сказать, старичка!
