Виктор Суворов - Золотой эшелон
Не лучше было и в Европе. Румынская армия сражалась в Трансильвании с местным населением и частями венгерских добровольцев, болгары и турки резали друг друга вдоль всей границы, Югославия распалась на шесть частей, и даже на границе между Польшей и Германией продолжала нарастать напряженность, вызванная движением польских граждан немецкого происхождения за полную отмену Ялтинских соглашений. Совет Безопасности ООН заседал практически непрерывно, но никакого решения найти не мог. Все стороны разом требовали посылки войск ООН в зоны своих конфликтов и, таким образом, ничего не получали, блокируя друг друга.
Впрочем, Совет Безопасности и не спешил посылать наблюдателей в эти регионы, особенно после того, как несколько таиландских и финских частей, посланных занять позицию между Арменией и Азербайджаном несколько месяцев назад, исчезли совершенно бесследно. Попытки отыскать их не привели абсолютно ни к чему. Армянское радио неизменно заявляло, что «ныкакыми свэдэниями о наблюдатэлях ООН Армянскый радыо нэ распалагаэт» и убедительно просило не задавать больше вопросов. Вот и все. Только правительство Ирака неожиданно сообщило, что у некоторых пленных иранских солдат были обнаружены голубые каски.
Изумленный всем этим шквалом новостей Брусникин пошарил в эфире, пытаясь выяснить, что же происходит в Союзе, но ничего утешительного не обнаружил. Эфир был заполнен военными маршами, призывами и сводками военных действий в разных уголках страны.
«Що за шум, що за гам учинився?
То Савела на Вкраине появився» —
слышалось откуда-то с юга разудалое пение.
«Так за Царя, за Русь, за нашу веру
Мы грянем громкое ура! ура! ура!» —
откликались с севера монархисты, а из Калининграда тем временем неслось:
«Смело товарищи в ногу
Духом окрепнем в борьбе…»
То «интернационалисты-ленинцы» начали военные действия против «ревизионистов и ренегатов».
«Сегодня на рассвете, после продолжительной артподготовки части победоносной 6-й Ударной армии штурмом взяли город Караганду. Противник отступил, понеся тяжелые потери», — доносилось из Средней Азии.
«Под перезвон колоколов и дружное пение горожан выступило сегодня из города в поход Новгородское народное ополчение с хоругвями в руках и с молитвой в сердце», — вещала далекая северная станция. Но понять, куда же двинулось ополчение, с кем воевать, было невозможно. А в то же время зажатые в Карпатах два полка войск КГБ, прихватившие с собой несколько межконтинентальных баллистических ракет с ядерными боеголовками, грозились взорвать весь мир к чертовой матери, если им не обеспечат беспрепятственный проход в Албанию.
«Боже ты мой! — с ужасом думал Брусникин. — Что же делается? Где же Москва, Генштаб, ЦК?» И лихорадочно крутил ручки установки, пытаясь, наконец, выяснить, что же предпринимает в сложившейся обстановке центральное руководство? Но попадалось ему все, что угодно, кроме Москвы. Самара насморочным голосом диктовала проект новой Конституции, предложенной Временным правительством социалистов-реформаторов:
«…за исключением двенадцатого параграфа статьи девяносто девятой. В целях достижения абсолютного равноправия всех граждан перед законом…» Тьфу, провались ты! Но вместо Самары возник бойкий говорок, не то вологодский, не то костромской, затолковал, сильно окая, о Поморье и русском Севере, исконных славянских землях. Да что ж это, мать честная? Куда запропастилась Москва? Уж не взорвалась ли? И, точно пожалев его, возник и заполнил все пространство приветливый радостный голос:
«В эфире радиостанция «Маяк». С большим успехом завершился визит Президента СССР, Генерального секретаря ЦК КПСС Михаила Сергеевича в Индию. Позади многочисленные встречи с руководством страны и ее общественностью, выступления перед студентами и деловыми кругами. Выражая всенародное восхищение революционными переменами, вызванными в нашей стране перестройкой, мэр города Дели подарил на прощание советскому Президенту белого слона, традиционно являющегося в Индии символом глубочайшего уважения».
Брусникин так и сел, разводя руками. А в это время в далекой Москве точно так же недоуменно разводил руками Хардинг: «И что же, черт их всех возьми, писать теперь в отчете Госдепу?»
Глава 9
Стоп машина! Рельса поперек пути. Только тормознул Золотой эшелон, как в чистом поле перед ним парламентер с белым флагом возник.
— Парламентера ко мне.
Входит в командирскую рубку поручик, точно как из фильма о Первой мировой войне, только настоящий. Лихо козырнул и представился:
— Господин полковник, поручик Смоленский, честь имею.
— Что угодно, поручик? — спрашивает Зубров, а сам сообразить пытается, не во сне ли это. Уж лет семьдесят, как нет у нас поручиков. Нет таких вот щеголей, весельем разрываемых. Нет того офицерства. Всех извели. А ведь были времена, когда каждый офицер гордился своим полком, а полк гордое имя имел и вековую историю. Нет уж тех полков и не принято спрашивать офицера, какого полка: тайна. Да и сами полки, кроме номеров, ничем друг от друга не отличаются.
— Господин полковник, я пропущу ваш эшелон по своим территориям с условием: вы оставите мне всех коммунистов.
— Нет у меня в поезде коммунистов. Можете проверить.
— Зачем проверять? — удивился поручик. — В России, господин полковник, офицер офицеру всегда на слово верил.
В словах поручика прозвучало такое превосходство, что Зуброву стало неуютно в своей собственной рубке.
— Господин поручик, я еще раз сам проверю свой эшелон и сам разберусь с коммунистами, если они обнаружатся.
— Великолепное решение, господин полковник. Проезжайте. Желаю вам счастливой дороги, особенно в самом ее конце.
На том и раскланялись. Щелкнул поручик каблуками так, как щелкали в те давние времена, и уже в спину ему Зубров, вспомнив фильм о старине, в шутку спросил:
— Вы какого полка, поручик?
Развернулся поручик лицом к полковнику Зуброву и ответил, не шутя:
— Лейб-гвардии Преображенского, господин полковник.
— Поручик, не окажете ли честь выпить со мной водки?
— Благодарю, господин полковник, не откажусь.
— Садитесь. Что изволите?
— «Адмиралтейскую», если окажется.
— Окажется. Ваше здравие.
— Благодарю, господин полковник.
— Поручик, лейб-гвардии Преображенский полк может существовать только при условии, что найдено полковое знамя.
— Оно никогда не терялось. Русские офицеры вывезли его в свое время и передали на хранение старейшему из полков британской армии.
— И британцы его сохранили?
— Конечно. Более семидесяти лет они хранили полковое знамя вместе со своими знаменами.
— И теперь оно… У вас?
— Теперь оно у полка.
— Со всеми четырьмя датами?
— 1683—1700—1850—1883, — без запинки отрубил красавец.
— Поручик, а не согласитесь ли вы принять от меня в подарок партию оружия?
— Нет, господин полковник, благодарю. Лейб-гвардии Преображенский полк или добывает оружие в боях с врагом, или получает его из рук того, кому полк присягнул.
— Но полк присягает только коронованным особам…
— Это правда, но не вся. Действительно, особы коронованные всегда были полковниками в нашем полку. Впервые полк присягал своему создателю, одиннадцатилетнему мальчику, и мальчик был коронованным, а потом бывало всякое. Полк много раз менял судьбу России, меняя правителя.
Вместо коронованного ставим некоронованного, а уж потом ему присягаем. Но не каждому: вот Николаю Палкину полк присягать отказался. Полк присягал последний раз Временному правительству, о чем до сих пор сожалеет, а с тех пор нет никого, нет нам достойного полковника, которому мы могли бы присягнуть.
— А жаль, поручик.
— Жаль, господин полковник.
— Ничем в этой ситуации не поможешь. До свидания.
— До свидания, господин полковник. Вам никто не помешает до самого Днепра. Пересечете Днепр у Запорожья, а дальше уж не наша территория.
— А кто там за Днепром?
— Там Савела.
— Любка, а Любка!
В дверь купе просунулась рожица Зинки.
— Не пропустите цирк! Побежали скорей!
— Это еще куда? Скоро трогаться будем, сумасшедшая!
— Не, теперь задержимся — точно! Вожди к Зуброву направились. Чтоб меня покрасили — будут права качать! Я только из туалета вылезла — вижу, идут. Загривок, Ушастик и еще один, я рожу не разглядела. Пока поезд стоит — пошли посмотрим сеанс. А вырядились как, видела бы ты! При галстуках, в пиджаках, Загривок с портфелем даже.
Возле командирского вагона стояли Зубров и Драч. Кухня уже свернулась и загружена была обратно, эшелонный люд стягивался к вагонам. Подбежал Росс — в одних джинсах, с полотенцем вокруг пояса. Ему очень нравилась процедура обливания у колонки, и он всегда уходил от нее последним.
