Александр Маленков - Красные огурцы
— Очень интересно! — горячо возразила Дуня, усугубляя нарциссизм ничего не угадавшего архитектора. — Ты что, был там?
— Дитя мое, — снисходительно ответил Антон, — чтобы что‑то знать про предмет, не обязательно с ним знакомиться. Вот ты, например, хоть в чем‑нибудь наверняка разбираешься?
— Ну, в грибах…
— Прекрасно! Когда ты видишь белый гриб, ты сразу можешь кое‑что о нем сказать, хотя не встречала его раньше.
— Но я много других встречала.
— Ну вот, а я много усадеб перевидал. И некоторые даже сам построил.
— Много?
На самом деле Антон участвовал в проектировке и строительстве всего пары объектов, которые можно было бы с натяжкой назвать усадьбами. И все они строились с нуля в отчаянных попытках стилизации. Но Антон решил не углубляться в детали и сказал:
— Достаточно, чтобы разбираться в них не хуже, чем ты в грибах.
— Ты такой умный… — восхищенно выдохнула Дуня.
— Нет, я не очень умный, — сказал Антон тоном уставшего философа, который за неимением достойного собеседника разговаривает с самим собой. — Есть люди поумнее меня. И вообще ум — это вопрос образования, то есть, попросту говоря, прочитанных и понятых книг.
— Я тоже читаю книги! — радостно воскликнула Дуня.
— И что же, интересно, ты читаешь?
В последнее время Дуня сражалась с «Бытием и временем» Хайдеггера, надеясь, что он повлияет на нее таким же решительным образом, как и на всю философскую традицию ХХ века. Но искоса глянув на Антона, вышагивающего рядом, она сказала:
— Ну всякое… Вот Куприн у нас стоит, я его читала.
— «Яму», надо полагать?
— «Яму» тоже.
— Рановато тебе это. Да и вообще Куприн — не лучший из русских писателей. Первый среди вторых, — вынес диагноз Антон, слышавший когда‑то такую формулировку и посчитавший ее достойной заменой чтению этого автора.
— А кто твой любимый писатель?
Больше всего Антон любил Ильфа и Петрова, но планка его авторитета забралась уже так высоко, что пришлось сказать «Сартр».
— А что он написал? — не унималась Дуня.
— «Посторонний». Только не спрашивай про что это.
Она с трудом подавила усмешку. Несмотря на литературную кашу в голове Антона, вопрос «про что?» применительно к экзистенциалистам, с обывательской точки зрения, действительно не имел смысла.
— Почему? — воскликнула Дуня и сделала большие глаза.
— Потому что такие книги не бывают про что‑то. Про жизнь. И вообще мне нужно подумать, так что предлагаю немного помолчать.
Дуня послушно замолкла. Она получала профессиональное наслаждение от этой ситуации, но раздражение, звучавшее в репликах объекта, было совсем не той эмоцией, которой она ждала. Пожалуй что настало время переключаться на заботу и вытягивать любовь за ее прагматичные отростки.
23
Облака прикрыли распоясавшееся солнце, по обеим сторонам дороги разливались поля чего‑то злакового, что Антон, любивший порядок, решил считать пшеницей. В пшенице стрекотало что‑то, что с куда большей уверенностью можно было считать кузнечиками. Сзади послышалось тарахтение, их догонял трактор.
— До города далеко, уважаемый? — крикнул Антон водителю, лихому парню в телогрейке на голое тело и бейсболке набекрень, когда трактор поравнялся с ними.
— Километров пятнадцать! — крикнул в ответ уважаемый тракторист. — Подвезти?
— Вот спасибо! — сказала Дуня, взбираясь на сиденье. — А то мы уж умаялись.
— Двести рублей, — сухо ответил тракторист.
— Поехали, — сказал Антон.
Они быстро проехали пшеницу и через пару километров окунулись в кукурузу. Справа и слева тянулись зеленые поля, пока еще короткие стебли густо торчали из земли и видно было далеко. Трактор трясло, он шел не сильно быстрее пешехода. Дуня открыла саквояж, проворно расстелила на коленях тряпочку, смастерила бутерброд с сыром и сунула его под нос Антону.
— Ешь, Антон! — перекрикивая грохот мотора, скомандовала она.
Потом из саквояжа очень кстати возник бутерброд с колбасой, огурец и бутылка компота.
— У тебя там что, одна еда? — спросил Антон с набитым ртом.
— А кто ж тебя покормит? Тебе силы нужны.
Дорога вырвалась из поля, пошла вдоль леска, стали попадаться домишки, сгустившиеся в деревеньку. Перед поворотом, возле бревенчатого дома с ветхим забором, тракторист внезапно остановил машину.
— У меня тут дела, — объявил он. — На полчаса, не больше.
— Вообще‑то нам нужно в город, — попытался возразить Антон.
— Не убежит ваш город. Сказано — на полчаса.
Бесцеремонный владелец транспорта спрыгнул на траву и, тяжело топая резиновыми сапогами, ушел в дом. Трактор остался работать на холостом ходу, противно грохоча.
— Тоже мне, лимузин‑сервис, — пробормотал Антон, слезая и помогая слезть Дуне.
— Мы колодец проехали, — сказала Дуня, — я пойду воды наберу.
— Я с тобой схожу. Я же за тебя теперь отвечаю, как выясняется.
— А трактор?
— Да что с ним будет? — Антон взял корзинку и пошел впереди.
Дуня сделал вид, что замешкалась, и отбила деду оптимистичное смс‑сообщение: «Все по плану. Готовься к свадьбе». Ей в голову пришла очередная коварная мысль.
— Антон, а Антон! — Она догнала его и возбужденно подергала за капюшон. — Может за него?
— Что за него?
— За него замуж, за тракториста?
Антон остановился.
— Дуня, ты сейчас серьезно?
Дуня смотрела на него своими огромными васильковыми глазами, и, глядя в эти глаза, Антон понял, что надо раз и навсегда перестать уточнять, серьезно или не серьезно.
— Ты готова выйти замуж за какого‑то… гопника, даже не зная, кто он, что он? Дуня, это серьезное дело!
— Ну ладно, я просто спросила…
— То есть если бы я согласился, ты бы пошла за него, да? Так?
— Ты же решаешь.
— Ничего я не решаю!
Дуня насупилась и пошла вперед.
— Сам говорил, что не хочешь этим заниматься. Выдал бы меня сейчас и отвязался. Сам не знаешь, чего хочешь.
— За тракториста не пойдешь! — твердо сказал Антон.
— А за кого тогда?
— За баяниста!
«Сработало!» — подумала Дуня.
У колодца суетилась энергично‑немощная бабушка. Она силилась поднять коромысло с двумя ведрами.
— Бабуля, давайте я помогу! — воскликнул Антон, подбегая.
— Ты что, неместный? — недоверчиво спросила бабушка, но все же высунулась из‑под коромысла и пропустила Антона.
— Неместный… А что, местные не помогают?
— Была коптилка да свеча — теперь лампа Ильича, — загадочно отвечала бабушка.
«Какая у меня жизнь пошла исконно‑русская», — думал Антон, не без напряжения шагая под тяжестью ведер. То прялка, то коромысло, еще корзинка эта. Стоит отъехать от Москвы — и как в машине времени… Сколько же весят эти ведра? Килограмм по десять… Как она их таскает?
Дуня набрала воды в пластиковую бутылку и шла рядом.
— Ездют тут на машинах своих, — рассуждала бабушка, — а что ездют? Кто их сюда зовет? Повесила вчерась тряпку на забор — сегодня нету тряпки.
— Да кому нужна тряпка? — подал голос Антон. — Далеко идти‑то еще, мамаша?
— Ехал бы далече, да болят плечи… Хорошую тряпку сейчас не купишь, вот они и повадились.
— А что, женихи у вас дома есть? — спросил Антон и подмигнул Дуне.
— Наши женихи на том свете козлов пасут. Смотри не расплескай воду‑то, приезжий.
Наконец бабушка остановилась возле открытой калитки, на которой висела серая тряпка.
— Сюда заходи, помощничек, вот за мной.
— Вон и тряпка ваша. Обратно повесили, наверное, — предположил Антон.
— Видать совесть заела, — согласилась бабушка.
Процессия вошла на запущенный участок, и Антон увидел мрачноватую женщину, которая наполняла лейку из крана, торчавшего из земли. Из лужи возле крана пили гуси и куры.
— Сюда вот, солдатик, возле крантика ставь.
— Так у вас же есть вода! На фиг еще из колодца таскать?! — воскликнул Антон, стаскивая я с плеча коромысло.
— Часом с квасом, порой с водой, — объяснила парадоксальная бабушка.
Мрачная женщина, не обращая внимания на гостей, удалилась с лейкой в сторону грядок. Бабушка склонилась над сетчатым загоном для птицы.
— До свиданья, — сказал Антон и развернулся, чтобы уходить.
— Постой, солдатик. Это тебе за то, что помог. — Бабушка подошла и стала совать Антону вялого гусенка.
— Что это? Спасибо, бабуля… но мне не надо, куда я его дену?
— Возьми, возьми, заслужил. Он все равно больной, завтра помрет, нам не нужен, а тебе пригодится.
Кое‑как отбившись от щедрого дара, Антон с Дуней вышли на улицу. «Хмыль под ворота, суконна борода», — донеслось им вслед.
— Жалко гусенка, — сказала Дуня.
— Странная картина мира у него сложится в этой семейке за его короткую жизнь.
