Павел Мартынов - Пограничное состояние (сборник)
— А между прочим, товарищи офицеры, у этого, — тычет себя в грудь, — офицера имя-отчество есть.
И, опустив голову, уходит.
Вечером трудного дня в помещениях отдела долго не гасли окна и слышалось то и дело:
— Федор Михалыч, ну вы тут не правы!
— Молчать, салаги! В отделе «дед» должен быть только один — это я! Леша, давай, не тормози, еще по маленькой — и спать всем. Завтра в 9.00 все как штык на оперативку…
Я сказал…
Канат и «Чемен»
О, Туркмения! О, дивная, сказочная страна не менее сказочных персонажей! О, родина песка и саксаулов, газовая сокровищница Али-Бабы и когда-то зимнее стойбище бомжей всея Советского Союза! О, Фирюза моей души! Помолиться б над прахом десятков тысяч моих земляков, чьи кости покоятся под Турксибом и Каракумским каналом, да ныне уж нет ровно никакой возможности и паче того никакого желания.
Великий туркменский поэт Махтумкули написал когда-то очень давно:
«О, мой народ, ты глуп, ленив и жаден…»
Но я, как толерантный и тактичный человек, ни слова о народе писать не буду. Своя у них жизнь, своя орбита, не моему Богу их судить и уж тем более не мне.
А расскажу-ка я вам лучше о чудном напитке животворящем под маркой «Чемен», который в годы славной боевой моей молодости на туркменской земле с переменным успехом заменял рубежному воинству в зеленых фуражках исконный русский напиток с фряжскими корнями.
Видел ли ты, мой в Запад устремленный соотечественник, пробовал ли ты когда-нибудь обычное среднерусское «плодово-выгодное» вино? Портвейн «Кавказ» или «Агдам», в годы оные разливавшийся в «огнетушители» а-ля бутылка из-под советского шампанского? Если да, тогда ты знаешь, о чем пойдет речь. Если нет — спроси у своих старших товарищей. Они знают и помнят, они смогут передать тебе изустно все вкусовые ощущения, послевкусия и нюансы этого изысканного, божественного пойла пэтэушного и студенческого братства.
Но в Туркмении «Чемен» всегда был больше чем «Чемен». Дешевый и доступный, не то что там какой-нибудь гашиш, он не вдохновлял, он не открывал двери подсознания и психоделических фантазий. Нет. Зато он прекрасно снимал стресс и изумительно сокращал расстояния, дистанции и дороги.
От Тахта-Базара до Кушки больше сотни километров. Умножим на +45 в тени (а на солнце можно яйца варить вкрутую… и куриные тоже…), разделим на военную скорость уазика, отнимем отсутствие кондиционера в этом супер-комфортабельном, по меркам отечественного автопрома, ландо да добавим мал-мала тряски, шума, пыли, гари и песка. В общем, часа два, а если повезет, и три сплошного «удовольствия». И неизменный «сериал» за окном — опять пустыня, одна тысяча первый бархан.
Канат Алимджанович Атабеков не мог ездить по этой дороге один. То есть просто вот так, с водителем и без группы сослуживцев. Не потому, что не мог ездить один. А потому…
Однако все по порядку. В очередной выезд с Канатом поехал Женя. Ничто не предвещало очередного захода — Канат сел в машину пустой, с одной только тощей папкой в руках. Женя вздохнул: «Слава богу! Может быть, хоть в этот раз… Хотя бы раз… Разочек».
На выезде у последнего тахта-базарского дукана, сиречь магазина, Канат резко обернулся к Жене и, виновато улыбаясь, спросил:
— Женя, давайте остановимся?
— Зачем, Канат Алимджанович? Может, не будем? А то поздно уже, а нам пилить и пилить.
— Я… сигарет забыл купить.
«Господи! За что?!!» — обреченно подумал Женя.
В магазине Канат, суетливо шаря по карманам, попросил у продавца блок «Родопи», расплатился и было уже рванул к выходу. Потом, вроде как что-то вспомнив, сбавил ход, скользнул взглядом по полкам и замер, уставившись на полки с «Чеменом».
— Женя, это что это?
— Где, Канат Алимджанович?
— Да вон, вон, смотри! Что это? Масло, что ли?
— Да где?
— Да вон, — начинал волноваться Канат, — вон, на полке слева! Это масло, что ли?! Ну, видишь?
— Да (ой, мамочки!) вижу… Э-то, Канат Алимджанович, «Че-мен»!
— «Чемен»?!! Да ты что?! Не может быть…
— Почему же не может? — мрачнея лицом, рубанул Женя. — Очень даже может. Он это…
— Вал-ла, облисполком рахман-рахим! Возьмем?
— А надо?
— Что ты? Обязательно. Да мы немножко, так. Сколько берем? Одну? Две?
— Давайте… одну лучше…
— Да ну… Что одну-то брать? — огорчился Канат. — Давай две?
— Ну, давайте две.
— Так, дорогой, дай-ка нам «Чемену». Сколько? Пять!!!
Километров через двадцать водитель без всяких команд остановил машину и заглушил двигатель. Вылезая, обронил:
— Пиалушки там, в «собачнике».
А потом угрюмо поднял капот и прилег в тени растущего у придорожного колодца карагача.
Доехали до Кушки быстро. Практически незаметно. И Каната донесли до «каюты» легко. Вдвоем-то оно не так трудно.
«Чемен», однако…
ЗОНА ОТВЕТСТВЕННОСТИ ПОГРАНВОЙСК
Я — живой
Строй только что прибывших в отряд молодых лейтенантов, привычно переминаясь с ноги на ногу, ждал командира.
— Здравствуйте, товарищи офицеры!
— Зд-ра… ж-ла, т-р-щ под-п-л-к-ник!!!
— Буду краток, но начну с главного: кто подаст рапорт в Афганистан, ити мать, десять суток ареста моими правами гарантирую!
Строй загудел. В воздухе повис вопрос: «А почему, собственно?..»
— Читаю ваши мысли, товарищи офицеры. И отвечаю на ваш немой вопрос — а потому, в корягу вашу маму, что мне тут границу охранять не с кем! Еще вопросы? Нет вопросов? Все, служите, сынки! А слава, етитская сила, вас и здесь найдет. Да, и напоследок о главном — берегите людей! Чтоб каждой маме вернулось обратно по ее чаду! Живыми, товарищи офицеры, ити мать, живыми!
А почти через два года (когда уже совсем не ждешь и планов громадье) — звонок кадровика. И голосом таким елейно-медовым, ласково так, по-отечески:
— Товарищ лейтенант, не желаете ли в командировочку в Афган?
Если честно — не сильно, нас и здесь неплохо кормят. Но скажи попробуй, что не желаешь. Нет, конечно, сказать-то можно. Почему нет? Только после этого сразу можно забыть о:
а) нормальной должности;
б) шансах на академию;
в) нормальном прохождении очередных воинских званий.
И будешь ты долго (очень долго, до самого «дембеля»!) Никем, и звать тебя будут Никак.
— Так точно, всегда готов по приказу моей Родины, Союза Советских Социалистических Республик. Когда за предписанием?
И вот славный город Термез (любой конец города на такси — рубль, аэропорт — три; четыре главных ресторана и несколько мелких баров; население — смешанное: «звери», «озверевшие русаки» и военные всех родов войск). Отряд, оперативная группа — мозг и центральная нервная система наших спецобъектов. Самая центральная и очень нервная.
Женя Потехин, начальник опергруппы, озадаченно вертит перед глазами предписание.
— Ну и что мне с тобой делать, лейтенант? Кто и на кой хрен тебя сюда прислал?
— Там все написано, товарищ подполковник!
Женя (начиная нервничать):
— Да написано-то, конечно, да только у меня вроде никто по сроку не заменяется.
Встревает дежурный офицер опергруппы:
— Товарищ подполковник, в четвертой, в Бариабафе, вроде зам со второй заставы должен меняться?
— Товарищ подполковник, а мне говорили в Мормоль…
— Отставить! Кто разрешал говорить? — взрывается Потехин. — М-о-р-моль?! Вам сказали? Вы что заканчивали? Где служили? Голицы-но?! Балетно-паркетное? Понятно! Служили в Хороге? Да вы жизни не видели! Да меня не волнуют даже пятна на Солнце и кольца Сатурна! И кто, и где, и что там вам говорил, меня интересует не больше, чем национальное примирение там, куда вы, лейтенант, в конце концов поедете, полетите, поползете. Бариабаф, лейтенант, Бариабаф! А кстати, служебный паспорт ваш где?
— А мне никто…
— Вот! Вот видите, красавец, про Мормоль вам сказали, а про самое главное — нет! Оформляйте паспорт в кадрах, а пока он придет — будете дежурить по опергруппе… И не дай вам бог!
(Жаль, но мне уже никогда не узнать, чего бог мне не должен был дать. А может, и к лучшему?)
Дежурство по опергруппе — рутинное дело: поддержание связи, контроль обстановки. Обстановка — это противник (все, что становится известным, разумеется), это борты (люди, грузы), это рейды, колонны в движении и прочая суета. И мега-гектолитры зеленого чая… К концу дежурства уши опухают от трубки ЗАСа[14].
— Один, два, три, четыре, «Риборза», «Риборза», к вам «чаечки», пара, с ними группа, 10 карандашей, встречайте, плюс пятнадцать, как понял?
— …десять… понял тебя… наша «пружина»… минус 20 были на мосту… прием.
— Один, два, три, ля, семьсот, восемьсот… «Риборза», «Риборза», я — «Окантус», тебя не понял, повтори, прием.
