Борис Ласкин - Друзья и соседи
— Из зоопарка, что ли?
— С Северного полюса через Москву в детский сад.
— Не может быть! — удивился регулировщик. От былой его суровости не осталось и следа. — Не боязно?..
— Боязно, — серьёзно сказал Бережков. — Прямо вам скажу: боюсь, как бы его там ребятишки не обидели.
Достав из кармана бутылку с соской, Бережков протянул её медвежонку. Тот принялся сосать, сопя и причмокивая.
— Можно ехать? — спросил Бережков.
Улыбаясь детской улыбкой, регулировщик решил было погладить медвежонка, но почему-то раздумал и, козырнув, сказал:
— Пожалуйста.
Проводив взглядом машину, регулировщик прошёл вперёд до следующего поста, где нёс службу усатый, чёрный от загара старшина.
— Вот был сейчас номер. Машина шла с недозволенной. Подхожу, а там, понимаешь, белый медведь.
Старшина не удивился:
— Ничего. Это у тебя от жары. Вроде как в пустыне — мираж.
Бережков, ведя машину, взглянул на часы. Он уже целую неделю на Большой земле. Сутки, проведённые в столице, промелькнули с непостижимой быстротой. Среди поручений, которыми его, холостяка, закидали друзья, было одно — наиважнейшее и обязательное; заехать в детский сад «Советский полярник» и глянуть на ребят. Об этом просили и начальник экспедиции Ряженцеа, и гидролог Поцелуйко, и доктор Матвеев, и магнитолог-астроном Гармаш. Все они жили и работали на самой вершине мира на одной из дрейфующих станций, а их ребятишки проводили знойное лето в сосновом лесу в сорока километрах от Москвы.
За окном машины проносились разноцветные домики, огороды, серебряные мачты высоковольтной линии. Потом шоссе свернуло в лес и в машине сразу запахло хвоей.
Бережков посмотрел на своего пассажира. Медвежонка томила жара. Опустошив бутылку, он уныло мотал головой и тихонько повизгивал.
— Что, недоволен? — усмехнулся Бережков. — Только без паники. Привыкай к новой обстановке. Нет тебе здесь ни стужи, ни пурги, ни торосов. Быть тебе до поры до времени, Мишка, подмосковным дачником…
Сбросив скорость, Бережков повёл машину по просеке. За невысоким забором начались владения детского сада.
У ворот Бережков посигналил. Из калитки вышел старик.
— Ну что ты гудишь? — строго сказал он. — Не понимаешь?.. Тихий час.
— Простите, папаша, не знал. Ребят мне надо повидать.
— Приезжайте в родительский день, тогда и повидаете.
— Вот что, попросите, пожалуйста, директора.
Старик покачал головой — «ох уж эти родители», — после чего ушёл, закрыв за собой калитку.
Бережков ждал долго — минут десять. Наконец калитка открылась.
— Машину оставьте здесь. Пройдёте со мной.
— Слушаюсь.
Бережков запер машину и в сопровождении старика проследовал на территорию.
Они вошли в голубой домик, крытый черепицей.
— Сейчас придёт директор, — сказал старик, — посидите.
Бережков начал рассматривать развешанные на стенах ребячьи рисунки. Тут было всё — и всадники на лихих конях, и причудливые натюрморты, и пёстрые хороводы.
Один из рисунков привлёк его внимание — на синей ледяной глыбе рядом с палаткой стоял легкомысленно, по-летнему одетый мужчина, держа в вытянутой руке алый флаг. Под рисунком печатные буквы составляли имя и фамилию автора — Женя Поцелуйко.
Бережков улыбнулся. «Попрошу это произведение искусства и отвезу туда. Пусть отец возрадуется — какой у него в семье выдающийся живописец растёт». Бережков не догадывался, что он любуется авторской копией. Подлинник был уже отправлен с очередной почтой в Арктику.
Увлечённый осмотром выставки, Бережков не заметил, как за его спиной открылась дверь и в комнату вошла молодая женщина в белом халате.
— Вы ко мне? — спросила она.
Бережков обернулся.
— Здравствуйте. Да, я к вам.
— Синицына, — представилась женщина, — директор детского сада. Слушаю вас.
— Бережков Андрей Николаевич. Чрезвычайный и полномочный посол.
— Какой державы? — улыбнулась Синицына.
— Ледяной. Посол дрейфующей станции «Северный полюс — пять».
Он посмотрел на Синицыну. «Какие у неё яркие озорные глаза, — подумал он. — А вся эта её официальность напускная. Небось, когда ребятишки спят, она на детских качелях качается».
— Вы правду говорите? — спросила Синицына.
— Истинную правду. Отцы поручили мне проверить, как относятся к их ребятишкам в вашем детском саду, не обижает ли их дирекция…
— А если обижает?
— В таком случае придётся на дирекцию наложить взыскание.
— А если вы убедитесь, товарищ посол, что у нас всё хорошо. Что будет тогда?..
«Тогда я вас поцелую», — хотелось сказать Бережкову, но он благоразумно воздержался и ответил:
— Тогда я объявлю вам благодарность и премирую вас.
— Чем?.. Ещё не решили?
— Решил. Я даже привёз премию. Сейчас я вам её принесу…
Он вышел к машине и, открыв дверцу, извлёк оттуда медвежонка.
— Пойдём, Мишка. Познакомлю тебя с местным руководством. Идём, идём, не бойся, оно тебе понравится…
Когда Бережков с медвежонком на поводке вошёл в кабинет Синицыной, он увидел её стоящей у открытого окна.
— Нина, не уводите ребят на озеро, — сказала она, — пусть пока побудут здесь.
— Хорошо, Ксения Александровна, — послышалось в ответ.
Бережков водворил медвежонка под стол.
— Пожалуйста, Ксения Александровна, — сказал он, — получайте премию…
Синицына обернулась и пожала плечами — посол вернулся с пустыми руками.
Вдруг из-под стола появился медвежонок и побежал к ней.
Ойкнув, Синицына вскочила на подоконник.
— Боже мой, как я перепугалась!..
Бережков взял медвежонка на руки и с укоризной взглянул на Синицыну:
— Были бы вы председателем месткома, тогда ещё понятно, но директору так пугаться просто несолидно.
— Верно я говорю, Мишка?..
— Какой очаровательный, — всплеснула руками Синицына, — просто прелесть. Ребята будут в восторге.
Осмелев, она погладила медвежонка по пушистой шёрстке.
— Здравствуй, Мишенька!.. Здравствуй, мой хороший!..
«Ради одного этого стоило его везти», — подумал Бережков.
А медвежонок уже освоился с новой обстановкой. Ковыляя по кабинету, он совал нос во все углы, урчал и всем своим видом давал понять, что ему здесь очень нравится.
В дверь постучали, и в кабинет вошёл завхоз — полный мужчина в полотняном костюме.
— Ксения Александровна, — начал он с порога, перелистывая какие-то бумаги, — я бы хотел…
Что именно хотел завхоз, осталось невыясненным. Рассыпая бумаги и толкнув задом дверь, он вывалился из кабинета.
Через полчаса, когда медвежонок был водворён в чулан, Бережков и Синицына сидели, окружённые ребятами.
Здесь были и начинающий художник Женя Поцелуйко, и курносая, страшно похожая на отца, Люба Ряженцева, и серьёзный черноглазый Витя Матвеев, и маленькая Наташа Гармаш, о которой её друзья снисходительно говорили: «Наташка-Гармашка, не видать из кармашка».
Весёлые, загорелые, они с любопытством разглядывали гостя, который, как выяснилось, знал уйму разных увлекательных вещей.
Бережков рассказывал о том, как сверлят толстенный лёд, как разбивают палатки, как делают кирпичи из снега, как по радио принимают Москву.
— А как поживает мой папа? — спрашивали все по очереди, и Бережков, искренне жалея, что у него нет под рукой вахтенного журнала, обстоятельно докладывал каждому, украшая свой рассказ весьма интересными деталями.
Узнав о том, что на полюсе солнце светит день и ночь, Витя Матвеев вздохнул:
— Красота. Если бы наш детский сад был там, нас бы никогда спать не уводили…
Витя был активным человеком, весь в отца. Часы сна он считал прожитыми абсолютно бесцельно. Это ему говорила рассудительная няня:
— Матвеев Витя, присядь, отдохни. В то время когда твой папа трудится аж на самом Северном полюсе, ты ловишь панамкой головастиков. Хорошо это? Красиво?..
На Витю укоризненные речи не действовали — одно занятие у него сменялось другим. Сейчас он сидел и, затаив дыхание, слушал о том, как Любин папа, самый главный на полюсе, вместе с Жениным, с Наташкиным и с его папой делали площадку для посадки самолётов. И ещё ему было очень интересно узнать, что папа, который научился готовить не хуже мамы, варит для всех украинский борщ на газовой плите, которая стоит на льдине…
А Бережков всё рассказывал и рассказывал. Иногда вопросы задавала Синицына. Слушая его, она вдруг поймала себя на мысли о том, что этот приятный, полюбившийся ребятам гость уйдёт, уедет, улетит и, может быть, она… Может быть, она никогда его больше не увидит. В самом деле, зачем ему сюда приезжать?.. Если бы у него здесь были дети, другое дело. Но он не женат, он об этом случайно сказал, значит, нечего ему делать в детском саду…
