Виктор Суворов - Золотой эшелон
Несется Салымон по улице, и уже чует душа его недоброе. Люди попадаются, да суматошные все, глаза у каждого с мелкой ненормальностью. И уже чувствует Салымон, что Зуброву негде быть, как в самой свалке.
— А ну разойдись! — гребет Салымон народ вправо да влево. Ледоколом арктическим прет. Лопатой своей над головой крутит, как вертолет. Вон командир! Вон он!
— Ах, разойдись, зашибу! — И шибет Салымон. Ухватил Зуброва, из толпы тащит. А Зубров девку за собой потянул.
— Да вы, товарищ полковник, девку-то бросьте!
Не реагирует полковник. Вроде ум у него отшибло.
Что ж, потащил Салымон обоих из толпы. Вот и Аспид с машиною, вот и Чирва-Козырь с другой. В первую прыгаем! Влетели Салымон с Зубровым в газик, девку прихватя. А уж Аспид педаль в пол вдавил. Тут и стрельнуть можно. Салымон длинной очередью привет толпе шлет. Не по головам, конечно, а чуть выше. Жалко людей кровянить: благородным делом заняты, обком штурмуют. Ну, конечно, не без перегибов — так ведь столько лет терпели! Эх, другой бы расклад — Салымон и сам бы с удовольствием поучаствовал. Кто маму-папу сгноил, кто меня в интернате куском попрекал, а?
Но, с другой стороны, не на детях же отыгрываться! Глянул Салымон на девку, которую Зубров все еще придерживал за плечо — нет никакой девки! Как котенок за шкирку — висит на руке командира детеныш женского пола. Ей еще до девки года три из лифчиков-трусиков вырастать. Скинул Салымон куртку, да того детеныша замотал, как пеленашечкой: не сиди голой среди мужиков. Тут Зубров голос подал:
— Салымон!
— Я, товарищ полковник!
— Связь давай.
— Есть связь.
— Брусникин, Брусникин! Слышишь, я Зубров!
— Слышу!
— Погоня за нами, пару взводов навстречу гони!
— Понял!
— Свяжись с Драчом, матерни от моего имени, пусть тылы мне прикроет. У него, гада, броня и мощь огневая.
— Понял.
— Как там у тебя?
— Отбиваемся, товарищ полковник.
— Этого еще не хватало! От кого?
— Да прут какие-то, видно, бронепоезд наш понравился.
Тут вдали пару раз ухнула танковая пушка, подтверждая, что идет нешуточный бой.
— Брусникин!
— Я!
— На месте не стой! Маневрируй! Цель из себя хорошую не делай.
— Понял.
— Да далеко не уходи.
— Понял.
— И врача наготове держи.
— Нету врача, товарищ полковник. Короткой очередью насквозь прошило. Три входных — три выходных. Прием.
Но не было на это больше времени: за ними с гиком и свистом неслись тачанки, велосипеды, древние мотоциклы и даже почтенного возраста БТР-152.
— Жми, Аспид!
Аспид жал. Уже ясно было: ушли. Салымон, распираемый радостью, поинтересовался:
— А что это вы, товарищ полковник, бледный такой?
— А ты на себя посмотри!
Эшелон рванул с места назад немедленно, как только прибыли все три машины. Ясно было: тут не прорваться, надо идти через Ростов. Груз был цел. Американец тоже. По словам Брусникина, он держался молодцом: не паниковал и под ногами не путался. Задние вагоны вообще не пострадали: нападали спереди. Мертвых и раненых подсчитывали уже на ходу.
Трудно задом наперед тяжелому эшелону. Вновь на горизонт выплывают недавно еще смрадно дымившие, а теперь мертвые трубы химкомбината. Плывут мирно корпуса заводские, чахлые деревца, хрущевские пятиэтажки и снова корпуса. Кусок оборванного троса на ветру скрежещет по металлическому боку ржавого резервуара. Ветер гонит по степи пыльные смерчи. Копоть, дым, смрад, тоска.
— Говорит первый. Всех командиров подразделений на селектор. В вагонах осмотреться. О потерях доложить. Железнодорожный взвод?..
— Тепловоз и цистерна в порядке. На бронеплощадке вмятины. Расход боеприпасов — шесть стодвадцатипятимиллиметровых и восемьсот девяносто пять двадцатитрехмиллиметровых снарядов. Убит — один, командир первой башни. Ранено трое: наводчик первой башни и двое сцепщиков.
— Со сцепщиками ясно. А как же их в башне угораздило?
— Они из люков высунулись посмотреть на результаты своей работы.
— Салымон!
— Я!
— Подберешь в девятом взводе пару толковых ребят в первую башню. Тренировки день и ночь. Чтоб освоили!
— Есть.
— Саперный взвод?
— Потерь нет.
— Взвод связи?
— Погнута пара антенн. Устраняем.
— Транспортный взвод?
— Трое убито, семь ранено. Обе БМД и девять ГАЗ-166 — в порядке. БМД грузили с трудом. Все потери людей — на погрузке. Один ГАЗ-166 сильно поврежден и брошен у полотна. Грузить не было смысла и времени.
— Правильно. Отделение обеспечения?
— Убит врач и все трое санитаров. Они пытались оказать помощь сцепщикам, но в этих местах повязку с красным крестом не признают.
— В боевых взводах? Первый? Второй? Третий?.. Девятый?
— Потерь нет. Нет. Нет. Нет…
— Батальону! Нам всем крупно повезло. В этой выемке достаточно было позади бревно на рельсы бросить, а после весь батальон огнеметами изжарить. Повезло. Действовали все хорошо. Командирам подразделений к вечеру представить списки отличившихся. Лично я в бою видел только несколько человек Кого следует наказать, накажу. А отличаю сержанта Салымона. Сержант Салымон!
— Я! — звякнул селектор.
— За проявленную инициативу и храбрость, за спасение жизни командира объявляю благодарность с присвоением воинского звания старший сержант!
— Служ. Сов. Союзу!
— За все годы службы ни одного повышения, а тут за одну неделю — сразу три. Ох, Салымон, быть тебе генералом.
— Рад стараться!
— Батальону! У вокзала — остановка. Все взводы с четными номерами — оборона правее эшелона. С нечетными — левее. Расцепляем эшелон. Перегоняем тепловоз в самый хвост. Бронеплощадку — на поворотный круг и вперед тепловоза. Затем полное переформирование состава: платформы с БМД и ГАЗ-166 должны оказаться в самом конце. Обе БМД обложить мешками с песком и по возможности больше снимать с платформ не будем: использовать как огневые точки. Вопросы?
— Нет.
— Приближаемся к станции. Батальон — к бою!
Много Драчу работы. И то не забыть, и это сделать, там углядеть, тут не прозевать. Носится он по вагонам, кричит, ругается, наставляет, подсказывает. А как только свободная минутка выпадет, так и вспомнит капитан, что не наказан еще.
Хорошо служить с дурным командиром, с таким, который психологии не понимает. Провинился, а дурной командир сразу взысканием тебя — хрясь по загривку, оно и легче. А еще дурной командир сразу кричать начинает, тут и огрызнуться не грех. А вот как попадешь к такому Зуброву — и мучайся. Драч уж пару раз на командирском пути показывался, словно айсберг по курсу «Титаника». Хочет хитрющий Драч поскорее узнать, как его Зубров накажет, чтоб не маяться, значит. Но Зубров тоже слегка в психологии понимал. Не наказывает, и все тут, и не кричит. Ходит мимо, вроде айсберга и не замечает. Приходится айсбергу при приближении «Титаника» в сторону отскакивать, оставаясь незамеченным.
Долго мучился Драч, наконец не выдержал, стукнул в командирскую дверь.
— Разрешите войти, товарищ полковник?
— Ну, войди.
Помялся Драч у входа, не зная, как и начать, но и Зубров молчит.
— Вы б, товарищ полковник, наказали меня…
— А за что?
— Увлекся я на этой фабрике проклятой…
— Как же тебя наказать?
— Расстреляйте меня, товарищ полковник, — говорит Драч, а сам думает: это ж надо таким змеем быть!
Мне ж самому и наказание себе выбирать приказал, а маленькое выбирать неудобно…
— Ладно, Ваня, хитрый ты мужик, мне тебя, видать, не перехитрить. Если бы ты выговора попросил, так я б тебя расстрелял. А раз расстрела просишь, так даже и выговор объявлять неудобно. Под арест тебя сажать некуда. Держать в купе под домашним арестом тоже не очень удобно, кто ж тылом править будет? В общем, так, вес тебе все равно надо сбрасывать: девчонки, как я наблюдаю, на тебя поглядывают. Так вот для этой твоей же пользы наказанием будет трое суток лечебного голодания.
— Есть десять суток лечебного голодания! Разрешите идти?
— Разрешаю!
Глава 8
Утро раннее. Свежее. Еще и солнце не выкатилось. Роса по травам, и эшелон весь в росе, и рельсы. Будто и не было недавнего боя, будто и кровь не лилась, просыпается эшелон — с улыбкой. Да и как в такое утро не улыбнуться? Ишь как птицы галдят! Это значит: вот сейчас уже взойдет наше красное-круглобокое, и еще поживем, братцы, еще поживем!
— Поливай, поливай, воды не жалей!
Каждая остановка используется до упора: надо и оружие чистить, и умыть народ, и накормить, и караулы развести. И спешит народ военный вдоль поезда. Каждый по своему делу — по самому срочному. И котелки уже загремели, и ноздри солдатские настроились на волну запаха: что там Тарасыч сегодня умудрил?
— Поливай же, змей, поливай!
Много ли намоешься в том вагонном умывальнике! Не привык солдат воду горсточкой черпать. И потому высыпал весь батальон к водокачке станционной, льет воду на себя ведрами, льет брандспойтами. Тесно, да весело.
