Леонид Треер - Происшествие в Утиноозерске
— Ну а дальше известное дело… Надрался я в кафе капитально. Помню, угощал каких-то мужиков, с кем-то спорил. А что дальше было — не помню, хоть убей… Очухался я под вечер. Голова раскалывается, по лицу муравьи ползают, и лежу я на берегу Утиного озера, один как перст. Ни часов на руке, ни копейки в кармане — все выгребли.
Сижу я, значит, на бережку и что делать — ума не приложу. Как представлю, что вернусь домой без свинины и без денег, так хоть топись в озере. Решил все же сначала добраться до милиции — вдруг им жулик попадется… Только я собрался встать с земли, как вдруг вижу, метрах в пятидесяти от берега вода забурлила и что-то начало подниматься, как вроде подводная лодка. Ну, думаю, крепко же я выпил, коль в озере подводная лодка появилась… А оно все прет наверх! Вижу, значит, змеиную голову на длинной шее, дальше туловище показалось, но не все, только спину видать — три таких горбика. Я себя давай щипать, мол, что за чертовщина! А змей не исчезает, торчит на том же месте и смотрит на меня своими черными глазищами. Честно скажу, меня от страха будто паралич хватил. Сижу, не шелохнусь, а сердце стучит на всю округу. Хоть бы, думаю, зверь этот принял меня за камень. Тут чудище вздохнуло, а может, мне и померещилось, и начало уходить под воду. Я еще минут десять камнем притворялся на случай, если змей за мной следил. Ну, а после как чесанул от озера — тока треск стоял. Добрался кое-как до милиции, ну а дальше обычные дела, вам они, как я понимаю, не понадобятся…
Закончив свой рассказ, Шацкий полез за очередной папиросой.
— Извините меня, Федор Иванович, за один неделикатный вопрос, — сказал Алексей. — Может, это была все-таки галлюцинация на почве сильного опьянения? Кого только не видят в горячке! И чертей, и ведьм, и разных драконов… Верно?
— Верно, — согласился Шацкий, — но только у меня никакой белой горячки сроду не было. Бывает, конечно, что с похмелья голова трещит, так это совсем другое дело. Да вы и сами посудите: если бы я напился до чертиков, разве смог бы своим ходом добраться до милиции?
Аргумент Федора Ивановича выглядел убедительно.
— Нет, видеть-то его я видел, это точно… — Шацкий вздохнул: — А что вы сомневаетесь, так это и ежу понятно. Я и сам сомневаюсь… Ну откуда вдруг в озере такое чудо-юдо? — Он придвинулся к Алексею и тихо сказал: — Я грешным делом вот что подумал: может, это ученые какую-нибудь тварь вывели и пустили в Утиное озеро… А?
— Ученые тут ни при чем, — ответил Бандуилов, — они сейчас сами голову ломают…
За воротами заурчал мотор подъехавшей машины, потом раздались частые гудки. Шацкий пошел к калитке и, вернувшись, сообщил, что Саня уже ждет, чтобы везти гостя на станцию.
— Большое вам спасибо, Федор Иванович, за рассказ и за радушие, — сказал Алексей, — может, придется снова к вам обратиться…
— Всегда рад, — Шацкий проводил Бандуилова до ворот и, прежде, чем расстаться с журналистом, сказал, смущаясь: — У меня к вам такая просьба. Ежели будете писать про эту историю, уж вы, пожалуйста, насчет сигналов из космоса не пишите…
Вскоре председательский «газик» запрыгал по проселку, спеша доставить Алексея к последней электричке.
УЙТИ НА «ВОЛЬНЫЕ ХЛЕБА»
Бывает так: в пустом вагоне электрички, бегущей по ночной равнине, вдруг остро почувствует человек одиночество и усталость. Тогда подступает к человеку грусть и становится жаль промелькнувших лет, и все, что удалось совершить, кажется ему мелким и пустяковым по сравнению с тем, что можно и нужно было сделать…
Если бы кто-нибудь из близких друзей Бандуилова спросил бы его, доволен ли он своей жизнью, он, пожалуй, не знал бы, что ответить. На первый взгляд, причин для недовольства у Алексея не было. Ему нравилась его работа, и он справедливо считался талантливым журналистом, пишущим на научно-популярные темы. Сам Алексей не сомневался в том, что входит в десятку лучших, работающих в этом жанре. Вслух он об этом, разумеется, не говорил, но если кто-то такое произносил при нем, Бандуилов не опровергал.
Семейная жизнь Алексея также сложилась удачно и хорошо. Была Рита на семь лет моложе его, была настолько умна, что могла дать дельный совет и в то же время не лишать мужа ощущения превосходства. Внешность у Риты была броская. Мужчины всегда обращали внимание на супругу Алексея, но женой она была верной и глупостей себе не позволяла. Главное же ее достоинство, которое особенно ценил Бандуилов, была доброта. Она умела утешать, успокаивать, и ее подруги по работе вечно изливали Рите душу, что частенько раздражало Алексея. Единственное, что ему не нравилось в жене, это ее привычка курить. Бандуилов безуспешно пытался отучить Риту от сигарет, но, в конце концов, вынужден был смириться.
Десять лет назад у них родился сын. Они назвали его Костей. Мальчик был очень похож на мать, так что судьба его, согласно примете, должна была быть счастливой. С пяти лет Костя занимался английским, с шести лет посещал музыкальную школу, с семи — плавал в бассейне два раза в неделю.
После работы Алексей с удовольствием возвращался домой, целовал жену, ребенка и падал в кресло с газетой в руках. Это был его удобный мир, его уютная нора, где можно было отдышаться и успокоиться. Семья поддерживала в нем душевное равновесие, давала ощущение устойчивости, была его крепким тылом. Интересная работа, благополучная семья — чего еще желать человеку! И все же была у Бандуилова причина быть недовольным собой и своей жизнью…
Дело в том, что уже несколько лет он мечтал засесть за роман. Не за рассказ, не за повесть, а именно за крупное «полотно». Рассказы Алексей писал и раньше, некоторые из них были опубликованы. Но это сооружения малоформатные, как ему казалось, легкие, напоминающие летние дачки. И даже самая прекрасная дачка все равно остается жильем временным, недолговечным. Другое дело — роман. Это уже капитальное здание! Пусть даже не очень ладное и уютное, пусть с недостатками, но зато простоит такой домище не один десяток лег. И автор романа просто не может не вызвать уважения, ибо труд его выглядит гораздо солидней худосочных брошюрок, шевелящихся от дыхания читателя.
Разумеется, Бандуилов мечтал написать не просто роман, а вещь, которая станет событием и позволит ему ворваться в литературу. Он чувствовал, что это ему под силу. Однажды, когда Алексей весенним вечером мчался в такси по широкому проспекту, он вдруг почувствовал себя воронкой, в которую вливается окружающий мир. И багровый шар солнца, в который упирался проспект, и неподвижные лица, прижатые к заднему окну автобуса, и женщина с ребенком под красным глазом светофора, и старик, гуляющий с карликовой собачкой на тонких, как веточки, ножках, и троллейбус, преследуемый легковыми машинами, словно олень стаей волков, и бегущие по своим делам прохожие, и огромная цирковая реклама с тигром, брезгливо принимающим в пасть набриолиненную голову дрессировщика — все это стремительно врывалось в Алексея, оставляя в нем раз и навсегда четкие отпечатки. В эти минуты ему казалось, что взгляд его просвечивает предметы и людей, подобно рентгеновским лучам, так что он способен увидеть и понять самое главное, самое сокровенное…
Он хотел писать о том, что знал лучше всего — о жизни ученых в небольшом городе. У него было достаточно материала и наблюдений, имел он в запасе и несколько интересных конфликтов, которые можно было бы связать сюжетом. Словом, оставалось лишь сесть и начать. Несколько раз Бандуилов уже готов был приступить, но так получалось, что всегда находилось срочное дело, и он все откладывал, откладывал, откладывал… От этого в нем временами возникала тоска, и он с горечью жаловался супруге, что годы идут, а он так и не заявил о себе «во весь голос». Рита неизменно успокаивала его, повторяла, что верит в него и не сомневается, что он все равно осуществит свою цель.
«Ты должен создать великую вещь! — твердо говорила жена. — Чтоб люди плакали и смеялись и спрашивали друг друга, кто такой этот Бандуилов? Я мечтаю об этом больше всего на свете!»
Она искренне верила, что Алексей создаст шедевр, и он был благодарен ей за это. Он понимал, что для осуществления замысла необходимо отбросить все второстепенное и полностью переключиться на роман. Но так не получалось. Будучи любящим мужем, он считал своим долгом зарабатывать столько, сколько требовалось Рите, чтобы она не чувствовала себя ущемленной. Запросы у Риты были не так уж и велики, но она была женщиной, причем женщиной красивой, и как всякая женщина нуждалась в гарнире из побрякушек и барахла. Да и сам Бандуилов с удовольствием надевал добротные, хорошо сшитые вещи. Чтобы заработать, он писал сценарии документальных фильмов, какие-то необязательные брошюрки, рекламные буклеты. Он успокаивал себя тем, что вот еще немного покрутится, почистит «авгиевы конюшни», чтоб ничего над душой не висело, и уж затем, с чистой совестью, засядет за настоящую работу… Но время шло, суета продолжалась, и Алексей чувствовал, что постепенно теряет остроту зрения и растрачивает впустую ту жизненную силу, без которой не создать ничего серьезного…