Леонид Треер - Происшествие в Утиноозерске
Артем Кондратьевич насторожился.
— Ладно, — сказал он, — сейчас пошлем шофера узнать, где находится Шацкий, у скотников-то работа сменная.
Он вышел в приемную, но о чем говорил с секретаршей, Бандуилов не слышал.
Минут через двадцать председательский шофер, долговязый рыжий парень, доложил, что Шацкий отдыхает после смены.
— Отвезешь, Саня, товарища домой к Феде! — приказал Артем Кондратьевич. — А вечером доставишь его к электричке. Ясно?
— Доставим в целости, — кивнул Саня. — Как себя!
— Жаль, что торопитесь, — сказал председатель, прощаясь с Бандуиловым. — Такую рыбалку упускаете…
Алексей только развел руками, показывая всем своим видом, что он и рад бы, да обстоятельства не позволяют.
Садясь в машину, он бросил взгляд на второй этаж. У окна маячил Артем Кондратьевич. Покручивая ус, он следил за отъездом гостя. На лице его было выражение человека, который чувствует, что его надули, но не знает — в чем именно и насколько…
Машина долго петляла по деревне, потом, вроде бы, забарахлил мотор, и водитель Саня стал в нем ковыряться. Алексей догадался, что Саня умышленно «тянет время». Наконец «газик» остановился у высокого, в человеческий рост, забора, за которым внушительно лаяла собака.
— Прибыли! — сообщил шофер, ухмыльнулся и, высадив пассажира, умчался. Алексей постучал в калитку, она открылась, и Бандуилов увидел щуплого на вид мужичка с морщинистым лицом. На нем были надеты темно-синие выглаженные брюки и белая праздничная рубаха. Смущенно улыбаясь и стесняясь своего наряда, человек молча смотрел на Бандуилова.
— Федор Иванович? — спросил Алексей.
— Он самый, — кивнул Шацкий. — Заходите…
Алексей вошел, представился, объяснил, зачем пожаловал. Шацкий совершенно не удивился, и Бандуилов понял, что белая рубаха на нем не случайно: председатель, видно, присылал гонца, чтобы Федор Иванович готовился к встрече. Из летней кухни, вытирая руки полотенцем, вышла распаренная женщина. Она была выше Шацкого на полголовы.
— Супруга моя Любовь Тимофеевна, — Федор Иванович почему-то хихикнул и повернулся к жене. — Вот, Люба, знакомься — товарищ корреспондент…
— Алексей Николаевич, — назвал себя Бандуилов.
Наступила неловкая пауза. Все трое, напряженно улыбаясь, смотрели друг на друга и не знали, о чем говорить.
— Федя, что ж ты гостя в дом не пускаешь?! — спохватилась Любовь Тимофеевна. — У меня тут уже все дожаривается!
Они поднялись по ступенькам в избу. Дом был просторный, из четырех комнат. В самой большой комнате уже был накрыт стол. Бандуилов, который не ел с самого утра, при виде аппетитных закусок сглотнул слюну, но для приличия поломался, впрочем, недолго. А Любовь Тимофеевна все несла и несла к обеду замечательные блюда. Была тут и домашняя колбаса, и жареная птица, и холодец, и редька, и блины с маслом, и соленые помидорчики, полные холодного сока, — словом, было чем порадовать глаз горожанина.
— А где-то у нас, кажись, стояла бутылочка… — многозначительно произнес Федор Иванович.
— Лучше бы без нее, — сказал Алексей, — у нас ведь впереди разговор…
— А чтоб разговор-то получился, как раз и надо принять! — пояснил Шацкий. — Я в трезвом виде рассказчик никудышный, так что для пользы дела придется выпить.
На столе появилась бутылка водки, и обед начался. Ели много и с удовольствием. Пили за знакомство, за гостя, за хозяев, отдельно выпили за Любовь Тимофеевну. Говорили на разные темы, но главного вопроса пока не касались. От водки Федор Иванович оживился, перестал стесняться гостя, и обед, можно сказать, проходил в дружеской и непринужденной обстановке.
Отяжелев от пищи, они вышли на свежий воздух, уселись на скамеечку, закурили.
— С чего начать-то? — спросил Шацкий.
— С самого начала, — Бандуилов улыбнулся. — С того момента, как вы прибыли в город.
Некоторое время Федор Иванович молчал, собираясь с мыслями, затем приступил к рассказу.
РАССКАЗ ШАЦКОГО
Закололи мы с Любой кабана, хороший такой кабан, и повез я, значит, больше ста кило в город. Летом, понятно, скотину не забивают, но зато и на базаре она идет подороже. То же самое — свинина. Ну, прибыл я в город, стал торговать. Расхватали за два часа, я даже пожалел, что мало привез. Припрятал свой доход — и на вокзал. А до электрички еще полтора часа. Взял я, значит, в гастрономе пару бутылок «Жигулевского», устроился в садике, недалеко от вокзала, сижу себе, попиваю. Да… Тут приземляется рядышком на скамейку гражданин с портфелем, одет культурно, при галстуке, волосы с сединой. Когда садился, спросил, мол, не занято ли место. Словом, мужик образованный и с воспитанием. Достал из портфеля бутылку пива и газету, пьет, значит, и читает. Я его не трогаю, он меня не трогает, обоим хорошо. Да… — Федор Иванович не спеша достал коричневыми пальцами папиросу, покрутил ее и так же не спеша закурил. — Прочитал этот товарищ газету, поворачивается ко мне и говорит: «Мафия в Италии просто обнаглела!» Я ему киваю, мол, согласен, распоясались… Ну, слово за слово — познакомились. Назвался он Анатолием Борисовичем, профессором по космическим телам. Я тоже представился. Стал он меня расспрашивать про сельское хозяйство, с толком так расспрашивал, мне даже понравилось, как он вникает. Потом, значит, перешли на редких животных. Тут профессор оказался посильней меня. То про кенгуру факт сообщит, то про пауков. Короче, заливал по высшему классу. Но я ведь, между прочим, «В мире животных» смотрю регулярно, так что тоже могу в тупик загнать. Поспорили мы с ним насчет дельфинов. А после на космос перекинулись.
Тут он меня и спрашивает: «Уж не думаете ли вы, Федор Иванович, что во всей Вселенной мы самые разумные существа?» — «Ну, за всю Вселенную, — говорю, — ручаться не могу, это пока что дело темное, хотя, появись кто посмышленей человека, он бы с нами давно связался бы…» А профессор смеется: «Зачем им с нами, дескать, связываться, если они и так делают с землянами что захотят!» Я сначала решил, что он шутит, даже маленько обиделся. «Не надо так шутить, — говорю, — мы же серьезные люди.» А профессор свое гнет. «Бог с вами, — говорит, — какие уж тут шутки, когда это натуральный факт, открытый наукой.» У меня, понятно, глаза на лоб.
Федор Иванович вздохнул, огорченный воспоминаниями, и продолжил рассказ:
— Разобрало меня любопытство, и давай я этого Анатолия Борисовича уламывать. По-всякому упрашивал, и клялся, и божился — словом, уговорил. «Только одно условие, — говорит. — Ни жене, ни друзьям ни слова, иначе вы меня подведете…»
И рассказал он мне вот что.
Оказывается, год назад ученые, значит, засекли где- то в космосе неизвестную циви… как там ее… цивизацию. И вот эти самые существа действуют на людей особыми сигналами, как вроде приказы посылают. А люди-то об этом и не догадываются, потому как думают, что исполняют свои желания. А на самом деле все эти желания вызываются оттуда, из космоса! Хитро-то как придумано! И сколько лет они нами играют — неизвестно. Может, тысячу, а может — и миллион…
Бандуилов, не выдержав, улыбнулся, но тут же вернул лицу серьезное выражение. Впрочем, Шацкий его улыбку заметил.
— Вам, конечно, теперь смешно, — сказал он, — а я как представил себе, что всю свою жизнь пляшу под ихнюю дудку, аж в груди заныло. Ох, как обидно стало за себя, за весь род человеческий! Да… Ну, профессор видит мое расстройство и хлопает меня по плечу. «Есть, — говорит, — Федор Иванович, одно средство, как от них ускользнуть, и я вам его открою под вашу честность. На себе, — говорит, — проверял. Вся штука в том, что они управляют нашими желаниями, а наша задача спутать им все карты! Получаете вы, к примеру, сигнал: «Сходи в баню», а вместо бани садитесь и смотрите телевизор. Или, скажем, прислали тебе желание купить корову, а ты хлесть их — и купил мотоцикл. Вот так! И ежели, говорит, вы, Федор Иванович, будете постоянно соблюдать это правило, они вас оставят в покое…»
Шацкий усмехнулся, покачал головой.
— Славная получилась брехня… Услышал я про это средство, и будто от души отлегло. Даже не знал, как профессора отблагодарить, хотя он такой же профессор, как я английская королева… Правда, меня сразу удивило, почему такое открытие держат в тайне. Но Анатолий Борисович объяснил, что иначе может начаться паника и никакое средство не спасет! Словом, убедил он меня на все сто, и решил я, значит, действовать по- новому. Надо было мне топать на электричку, а я им — шиш! «Идемте, — говорю, — профессор, в кафе «Садко» путать карты этим сигнальщикам из космоса». У Анатолия Борисовича желания не было, но он тоже пошел согласно своей теории. Поломался для виду, но пошел.
Шацкий вздохнул, помолчал.
— Ну а дальше известное дело… Надрался я в кафе капитально. Помню, угощал каких-то мужиков, с кем-то спорил. А что дальше было — не помню, хоть убей… Очухался я под вечер. Голова раскалывается, по лицу муравьи ползают, и лежу я на берегу Утиного озера, один как перст. Ни часов на руке, ни копейки в кармане — все выгребли.
