Сергей Власов - Фестиваль
– Так она у меня дома забаррикадировалась и отказывается выходить. Причем сидит там на кровати без одежды.
– Тогда дай ей в морду и выстави на улицу в чем мать родила.
– Я так не могу.
– Ага, я так понимаю, что ты пришел не за советом. Ты, скотина, пришел подбить меня, чтобы это я выгнал бедную обесчещенную девушку на простор площадей из твоего чума. Правильно?
– Ну, в общем, да.
– Нет, Мишаня, я больше не хочу участвовать в ваших грязных делишках. И способствовать дальнейшему твоему растлению тоже не буду.
Жигульский исчез так же быстро, как и появился.
– Во, опять звонок! Давайте, суки, добивайте классика по полной программе! – Сергей подошел к телефону и, взяв трубку, аккуратно прижал ее к натруженному уху.
– Салют, старик, – услышал он в трубке невыспавшийся бас Льва Новоженова. – Сто лет тебя не слышал. Где ты пропадаешь?
– Лева, долго рассказывать. И я тебя умоляю, не надо впредь никаких прелюдий. Если тебе нужны ключи от моей квартиры, так и скажи.
Лев Юрьевич, вероятно, был с похмелья, так как ни с того ни с сего замандражировал:
– Да нет, так, чтобы особенно нужны были – такого нет. Но если ты все равно куда-нибудь поедешь, тогда – да.
– Хорошо, давай созвонимся тогда через пару часов и четко оговорим, где встретимся.
– Заметано, старик. Обнимаю.
Целый час Сергей простоял под горячими струями душа, весело насвистывая. Он радовался зеркалу, блестящим никелированным кранам, стеклянной полочке, на которой лежала мыльница, как может радоваться подобным вещам только человек, проживший длительное время в какой-нибудь глуши без малейших элементарных признаков цивилизации.
Выйдя из ванной, он с удивлением услышал, что во входную дверь кто-то методично долбит ногой.
– Это еще кто?!
Неизвестным стукачом оказалась девушка Лена.
– Прошу меня извинить, я зашла попрощаться, – сказала она незнакомым от волнения голосом. Она быстро дышала, губы ее дрожали. – Это даже хорошо, что наши дороги разошлись.
– Конечно, хорошо.
– Я не умею красиво говорить, но ты должен понять меня. Потому что на прощание я прошу лишь немного участия, человеческого тепла. – В голосе девушки прозвучали слезы.
– Конечно, конечно. Тепло тебе я просто обязан обеспечить.
– И мы останемся добрыми друзьями?
– Ну, а какими? Не злыми же, на самом-то деле.
Добрая улыбка тут же мелькнула на лице Лены и тотчас исчезла, сменившись выражением растерянности. Сергей некоторое время подумал, а потом осторожно предложил:
– А может, чаю попьем?
– Да-да, именно чаю. Я согласна… – Девушка опрометью бросилась на кухню, по дороге задев и уронив в задумчивости стоящий стул.
– Аккуратней, Леночка!
Она не услышала хозяйского окрика, она вообще сейчас ничего вокруг себя не слышала и не видела.
Начало чаепития ознаменовалось временным перемирием, а его конец – страстными поцелуями и клятвами в вечной любви.
– Это я удачно сегодня зашла. А еще утром хотела броситься под поезд.
– А чего ж не бросилась?
– Не нашла достойного.
– Кого? – не понял писатель.
– Как кого? Поезда. Но это было утром, а сейчас я чувствую себя абсолютно счастливой.
– Основное заблуждение человечества состоит именно в том, что все считают, будто мы живем для того, чтобы быть счастливыми. А в понятие «счастье» люди вкладывают лишь дурацкий бытовой смысл – последовательное удовлетворение всех желаний.
– Только и всего?
– Да, дорогая, как бы противно все это ни звучало. Ну вот, опять звонит телефон. Раз уж ты здесь, я назначаю тебя главной телефонисткой с возложением обязанностей периодически снимать трубку и говорить «Алле».
– Алле… – Через секунду Лена зажала рукой нижнюю часть трубки и шепотом начала тараторить: – Это звонит какой-то мужчина, по интонациям и манере разговора похож на Канделяброва.
– Да, Валера, я слушаю. Это не Валера? А кто? А-а… Валерий Пименович. Все шутите, господин Канделябров. Как там наш фильм?
Телеведущий на другом конце провода закашлялся, подавившись остатками песочного пирожного, и, извинившись, начал доклад:
– Монтаж фильма практически завершен. Премьера состоится на днях в Малом зале заседаний Государственной думы.
– Приятно слышать.
– Я хотел уточнить, как тебя обозвать в титрах.
– Да никак, Валера, не надо. Ты же знаешь, я не люблю светиться в подобного рода проектах.
– Хорошо, я все понял, теперь перехожу к главному.
– Неужели для тебя есть что-то важнее кинематографа?
– Есть, это – деньги.
– Ты хочешь попросить в долг?
– Я мечтаю об этом.
– А если не секрет, для чего они тебе понадобились?
Здесь Канделябров по всем законам драматического искусства сделал глубокую паузу и начал перечислять позиции, мероприятия и желания, для реализации и удовлетворения которых ему в срочном порядке просто необходимы значительные денежные средства. Его речь была настолько убедительна и зажигательна, что Сергей почувствовал у себя на щеке искрящиеся на солнце частицы канделябровской слюны.
– Хорошо, заезжай завтра – получишь.
– В морду?
– Нет, в карман.
– Дружище, я всегда знал.
Флюсов громко хлопнул в ладоши и сурово сказал:
– Телефонистка Лена, сейчас же отсоедините меня. Эти телезвезды порой бывают так невыносимы…
Девушка с удовольствием взяла у хозяина трубку, водрузила ее на место и, услышав очередной звонок, опять приложила к уху:
– Алле… Кого? Кто? А-а-а… Привет, Светка. У меня – нормально. Что у тебя? Как Иван Григорьевич? Все в порядке? Сейчас позову.
Расстроенная Света поведала бывшему начальству о том, что девичий коллектив организации «Фестиваль» по-прежнему находится под впечатлением только что завершенной титанической работы.
– Сергей Сергеевич, а больше у вас ничего подобного не намечается?
– Светик, неужели тебе не надоело так активно работать?
Было слышно, как еще вчерашняя секретарша нервно всхлипнула:
– Ну что вы. Это были лучшие дни моей жизни. Вы уж не бросайте нас, а то мы – я имею в виду себя, Валерию, Наталью, Тамару, Галину и Аню – сопьемся и во всем обвиним вас, Бизневского и двух Гастарбайтеров.
– Это шутка?
– Да, только очень грустная. Наташе предложили работу в магазине.
– Кем же это?
– Продавцом-консультантом. Так она тому мужику, который предлагал, всю рожу в негодовании расцарапала.
– Ясное дело. После общения с элитой страны кто же захочет за прилавок.
– Да-да, Сергей Сергеевич, никто не захочет. Вы уж придумайте что-нибудь еще эдакое… С Ваней посоветуйтесь, с Бизневским…
– Хорошо, Света, я подумаю.
Писатель действительно сел на стул и задумался: «А не пора ли завязывать с благотворительностью? Многодеятельность жизни, основанная на простом здравом смысле и в целом неплохом отношении к окружающим, достаточно приятна, но сколько же можно?.. Пора бы подумать о многодеятельности в духовном понимании».
– Ленок! На моих часах девятнадцать ноль-ноль, это может обозначать лишь одно – наступил вечер, а значит, пришло время вечерних восхвалений писателя-сатирика.
– Я к ним готова. – Девушка выскочила на середину комнаты, открыла было рот, но тут в очередной раз телефонный аппарат возвестил миру о том, что кто-то еще рвется пообщаться с хозяином малогабаритной квартиры – Сергеем Сергеевичем Флюсовым.
Звонил Евгений Алексеевич Лабухов и просил организовать билет на поезд до Санкт-Петербурга.
– Для кого стараешься? – недовольно проурчал Флюсов.
– Для Мурая с Плотицыным из «Вокруг смеха».
– Самое смешное, что четыре часа назад я, находясь в Питере, звонил им, но не застал на месте.
– Было бы странно, если бы застал, так как они вторые сутки пьют здесь, в Москве.
– Ладно, хрен с тобой. Пусть подойдут в воинскую кассу Ленинградского вокзала. На мою фамилию там будет бронь на два билета на один из вечерних поездов.
– Слушай, и еще.
Сергей с силой дернул за провод, телефонная розетка выскочила из гнезда, связь оборвалась.
– Финита ля комедия. Пора заканчивать этот круговорот ненужных вещей и знакомств.
– Что ты сказал, милый?
– Ничего…
…Ощущая, что все его естество в силу неизвестных причин наполняется необычным, непонятным и до сей поры незнакомым новым смыслом, Сергей в задумчивости решил выйти на улицу.
– Я скоро буду… – Резким движением он рванул ворот рубашки – ему стало не хватать воздуха.
Необходимо было срочно понять что-то очень важное, сообразить. А вот что именно…
Добредя до станции метро «Сокольники», писатель-сатирик резко повернул направо и направился в сторону гордо возвышающегося невдалеке родного храма, где он крестился в год Тысячелетия Крещения Руси, убежав для этого на несколько дней с воинской службы.
