Сергей Власов - Фестиваль
Златопольский остолбенело икнул:
– Кого?
– Ну, Махмуда. Лысый такой… Помните?
– Еще бы. – Казимир попросил у таксиста сигарету.
– Ну, так вот… – продолжила незнакомка. – Этот Махмуд, то есть мой папа, сказал о вас: «Вика, ты должна познакомиться с этим человеком. Это, – сказал он, – скала. Это матерый человечище!»
– Значит, вас Викой зовут?
– Да. А вас Казимиром. Я знаю.
Карапетян перебил:
– Матерый человечище. Это уже говорили о Толстом. Значит, вы тоже матерый. А с виду совсем не толстый.
Все рассмеялись.
Немазаной скрижалью скрипнули тормоза, и Казимир, рассчитавшись, начал процесс вылезания из машины. Вырвавшись на свободу, он отдышался и, подхватив оба чемодана – свой и попутчицы, пошел к знакомому подъезду. Пока поднимались по лестнице, Вика крутилась под ногами, щебеча разную дребедень о талантах Златопольского, своих творческих планах и какой-то старой дубленке.
– И все-таки, я вас не очень этим затрудню, что оставлю до завтра у вас свои вещи?
– Да нет, конечно, не очень.
«Что она хочет? – размышлял на ходу Казимир. – Может, новую дубленку? Ладно, посмотрим».
Квартира под номером сто тринадцать встретила хозяина с гостьей унынием и грустью.
– Что значит месяц отсутствовать. – Златик поставил на пол поклажу и со слезами на глазах пошел обходить слегка забытые владения. Вика сразу поспешила в туалет. – Да… – Хозяин высморкался. – Теперь год никуда не поеду! И целую неделю буду сидеть дома! Один буду сидеть! – Он улыбнулся, опускаясь на стул.
«Стоп. Как же один? А эта девушка? Что-то она, по-моему, не очень торопится покинуть мое гостеприимное жилище…»
– Вика!
В коридоре хлопнула входная дверь. Казимир нехотя поднялся и пошел в прихожую, где на полу обнаружил мятый кусочек туалетной бумаги, оказавшийся запиской: «Буду к вечеру. Целую. Твоя» – гласили начертанные зеленой пастой каракули.
– …С тех пор вот и мучаемся на пару, – резюмировал вслух воспоминания вождь. – Михалыч, во сколько прибываем в град Петров?
Глава сорок пятая
Наутро члены делегации МППР, наскоро умывшись и позатракав, во главе со своим лидером отправились по заводам, фабрикам, школам, вузам и прочим общественным многочисленным организациям для внедрения в скудные умы населения Петербурга передовых мануально-партократических идей.
Сергей Сергеевич, все же пообещав пригласить вечером на встречу в гостиницу «Октябрьская» представителей творческой интеллигенции, уселся в своем номере за телефон и принялся обзванивать знакомых и не очень питерских артистов с писателями.
– И на хрена мы подписались сюда лететь? – Иван Григорьевич отхлебнул из горлышка лимонаду. – Это все твой порыв.
– Ничего страшного, – спокойно отреагировал Сергей. – Да… Алле, алле…Здравствуйте, будьте любезны, позовите, пожалуйста, к телефону главного редактора. Что? Его нет на месте? Ну, тем лучше.
– Ты правда решил нагнать сюда так называемую интеллигенцию?
– А что в этом плохого?
– Да нет. Это я так. Просто я подумал о последствиях.
– Что ты имеешь в виду?
– Ну, не все же знают о твоих тесных контактах с Карловичем. А после подобной встречи…
– Да плевать мне на них на всех. Златопольский уже вошел в силу. Это года четыре назад находиться рядом с ним было по меньшей мере небезо пасно в смысле репутации, а сейчас…
– Ну, смотри. Я тебя предупредил.
– Ладно, ладно. Я оценил.
– Ну, хорошо. На все звонки тебе двадцать минут. Я жду тебя в ресторане.
Минуты ожидания своего приятеля крайне отрицательно подействовали на суперагента. Когда писатель вошел в питейное заведение, лицо Райляна не только не выражало оптимизма, а даже наоборот, имело все оттенки настроения грозовой тучи.
– В чем дело, товарищ? Оглянитесь вокруг – действительность прекрасна и по-прежнему завораживающа! Обратите внимание на эти одухотворенные интеллигентные лица. – Флюсов указал рукой на ближайший столик, за которым сидели три опухшие пропитые рожи, похмеляясь несвежим пивом.
– Я все-таки никак не могу взять в толк, как я согласился на эту безумную авантюру… – продолжил нудить Райлян.
– Вы, уважаемый, имеете в виду наши экспромтное путешествие?
Вместо ответа Иван демонстративно повернулся в противоположную от писателя сторону и громко закричал:
– Эй, официантка, иди-ка сюда!
Флюсов мерзко захихикал:
– Зачем же так грубо, товарищ? Эта прелестная синьора наверняка является прямой наследницей по мужской линии королевы Великобритании. Я это сразу определил, когда вошел, по ее благородному изгибу спины и призывно смотрящему вдаль немигающему тупорылому взгляду.
Девушка в переднике наконец подошла, быстро записала в несвежем блокноте пожелания посетителей и, зачем-то пожелав приятного аппетита, отвалила.
– По-моему, она с похмелья, иначе зачем нам желать приятного аппетита, когда еще нечего есть?
– Да она просто дура… – Иван Григорьевич схватил со стола массивную вилку и согнул ее посередине, под углом девяносто градусов. – Ну как, дозвонился кому-нибудь? Будет сегодня на улице МППР светлый праздник?
– Ты знаешь, вряд ли. Народ не то чтобы категорически отказывается, все просто прямо на ходу выдумывают тысячи причин, чтобы вечером сюда не приезжать. У кого спектакли, у кого репетиции, у кого еще что-то. Но ничего, как-нибудь выкрутимся. В крайнем случае плюнем на все и уедем домой. Какой с нас спрос?
– Вон, смотри, к нам направляется реальное воплощение очередной твоей флюктуации. У окружения Карловича просто какой-то особый нюх на твои мысли.
– Ба! Да это же никто иной, как Валенитин Николаевич Финаков! – Сергей поднялся со стула и громко заверещал: – Сюда, сюда! Мы тута! Тута мы…
Помощник Златопольского был, как всегда, деловит и краток:
– Здравствуйте, друзья!.. Сергей Сергеевич, у меня к тебе дело.
– Слушаю вас внимательно!
Финаков собрался с мыслями:
– Вечером у нас, как известно, намечена встреча с творческой интеллигенцией. Нельзя ли сделать так, чтобы лучшая ее часть – я имею в виду женщин или девушек из числа актрис или певиц – после нее поучаствовала в некоем спецпроекте?
– Имеется в виду застолье, переходящее в эротику?
– Вот именно.
– Валентин Николаевич, тебе скажу честно, как родному: пока у меня нет твердой уверенности, что встреча вообще состоится. А уж насчет эротики…
– А в чем дело?
– Понимаешь, какое дело… Отказывается творческий народец общаться с Казимиром Карловичем. Почему – не знаю. Может, это происки городских властей…
– А может, и не городских, а федеральных, – поддакнул Иван Григорьевич.
– Вот сволочи, – беззлобно произнес Финаков и попросил: Друзья, закажите мне двести грамм простой обычной водки, а то у меня командировочные закончились.
Через пятнадцать минут Финаков, опохмелившись, попросил еще двести грамм водки, потом еще сто пятьдесят.
– Серега, а ты Карловичу обещал встречу с разными там писателями?
– Обещал.
– А хочешь, я вместо них выступлю? Расскажу что-нибудь или прочитаю.
– А почему бы и нет?
– Ты думаешь, я с поэзией не знаком? – Валентин Николаевич, блеснув глазами, поправил на шее ярко-красный галстук. – Пожалуйста:
Я голубой на звероферме серой,
но цветом обреченный на убой,
за непрогрызной проволочной сеткой
не утешаюсь тем, что голубой.
И я бросаюсь в линьку, я лютую,
себя сдирая яростно с себя,
со голубое, брызжа и ликуя,
сквозь шкуру прет, предательски слепя.
И вою я, ознобно, тонко вою
трубой косматой Страшного суда,
прося у звезд или навеки волю,
или хотя бы линьку навсегда.
Заезжий мистер на магнитофоне
Запечатлелел мой вой. Какой простак!
Он просто сам не выл, а мог бы тоже
завыть, сюда попав, – еще не так…
…Суета бессонной ночи сказалась – дочитав последнее четверостишие, Валентин Николаевич Финаков уснул прямо за столом.
– Слушай, а что это он нам про голубых вдруг читать стал? – с подозрением спросил Иван Григорьевич.
– Может, у них произошла в партии массовая переориентация актива по указке вождя?
– Надо будет с этой публикой быть поаккуратнее.
Обладая образцово-показательной нервной системой, обычно снов Валентин Николаевич не видел, но сейчас – вероятнее всего, в силу физической утомленности организма – с одной стороны, а с другой – нервного перенапряжения, – его внутреннему взору предстала красочная картина огромного цветущего бескрайнего колхозного поля. Почему-то в подсознании натужно звучала всепоглощающая мысль, что это поле совсем недавно было футбольным. Невдалеке возились какие-то люди в оранжевых спецовках, обсуждающие будущее расположение на нем железнодорожных путей.
