Григорий Горин - Избранное
Ягужинский. Не берусь судить… Я по-немецки не очень.
Петр (вглядываясь в записку, что-то бормочет по-немецки). «…унд кюссен, – «целую» значит, – зих ихре цартхайте халз»… Что за «цархайте халз»?
Ягужинский. «Твою нежную шею»… По словарю сверял.
Петр (гневно). Смотри, Паша! С огнем играешь… Ты зачем эти записки мне принес? Может, он и не посылал их вовсе?
Ягужинский. Посылал, государь. Это копии. Да там и ответы царицы имеются… Я их просто переводить не решился…
Петр (смял записки). Не верю! Все вы, сукины дети, царя обманываете, но чтоб и Катя? Не верю! Что у ней до меня было, того, считай, не было. При мне живом – ничего нет и не будет!! Это Монс, подлец, специально подстроил, чтоб, если на взятках царице попадется, отступного требовать… Где он? Вези к нему!!
Ягужинский. Я его уже сюда доставил. Только сам допроси, государь. Тет на тет. Без свидетелей. Чтоб даже я не знал…
Петр. Ишь какой! Все вокруг царя вьетесь, а как ему трудно – пусть сам выкручивается? Будешь свидетелем! За то тебе прокурорское жалованье плачу! Кто еще про эти письма мог знать?
Ягужинский. Ванька Балакирев. Он на посылках был, цидульки разносил… Но, думаю, не читал… Вроде парень честный.
Петр. На дыбе проверишь!! А сейчас – приведи Монса!
Ягужинский быстро выходит. Петр молча сидит, уставившись в одну точку.
Где-то далеко шуты запевают протяжную песню…
Сопровождаемый Ягужинским, появляется Монс. Он не замечает Петра.
Ягужинский. Сюда, пожалуйте, Виллим Иванович! Проходите, не опасайтесь.
Монс. Опасаться следует вам, сударь! О вашем самоуправстве немедленно доложу государю, как только представится случай!
Ягужинский (с улыбкой). Представится, Виллим Иванович! Непременно представится! (Улыбается.)
Монс (резко). И вот уж улыбок ваших бессмысленных, Павел Иванович, я более терпеть не намерен! Вам это не личит, поскольку для шуток потребна свобода мышления, а вы сим качеством не обладаете!
Ягужинский. Да уж извините, Виллим Иванович… Я уж и стараюсь улыбку сдерживать, да не всегда выходит… А покуда обернитесь, голубчик, с вами поговорить хотят…
Монс. Кто еще? (Резко оборачивается.)
Петр подходит к Монсу, долго смотрит ему в глаза. Монс не выдерживает взгляда, неожиданно падает в обморок. Петр устало опускается на стул, быстро подставленный Ягужинским.
Петр. Вот ты ничего лишнего и не услыхал, Паша! Верно?
Ягужинский. Нет, государь. Спасибо тебе!
Появляется Екатерина с двумя стаканами чая.
Екатерина. Я тебе, Петруша, сюда решила принесть… (Осекается, увидев лежащего Монса.)
Петр. Спасибо, мутер! Горло пересохло… Садись! Выпьем с тобой чайку!
Ягужинский быстро ставит второй стул. Екатерина садится напротив.
Несколько мгновений они молча пьют чай над распростертым на полу Монсом.
Где-то далеко шуты запевают унылую песню.
Петр. Чего-то скушно они поют… Паша? Сходи! Попроси, чтоб повеселей…
Ягужинский. Непременно, государь… И опять спасибо тебе. (Быстро уходит.)
Екатерина (испуганным шепотом). Чего со мной теперь будет?..
Петр…Письма твои, Катя, всегда любил читать… Неграмотно, и каракули вроде по-русски рисовала, а уж так-то потешно получалось…
Екатерина. Казнить надумал?..
Петр…«Гораздо о тебе скучаю, друг мой сердечный Питер… Пожалуй в забвение нас не учини, к нам пребывай али забирай к себе…» (Усмехнулся.)
Екатерина. Не говори сейчас так, Петя. Скажи по-другому… Как умеешь! «Блядва! – скажи. – Сука!»
Петр. Нельзя! С царицей на Руси так не разговаривают!
Екатерина (кричит). А ты порви завещание! Прошу тебя, Петя! Сделай милость, сам живи да царствуй!
Петр. Я мертвый уже, Катя. Неужто не видишь?
С шумом и песней врываются шуты. Впереди Балакирев.
Шуты (поют).
Ой, судари-судари
Ой, дури-дури-дури!
Как на елке, на ели,
Пташки свадьбу завели,
На самой на макушечке,
Венчались две кукушечки!
Ягужинский (подошел к Петру, тихо). Балакирева когда брать?
Петр. Ну не сейчас же… Экий ты жестокий, Павел! Пусть допоют…
Балакирев и шуты (поют).
Заплетается язык,
Языкнулся заплетык!
Говорят, мол, в бабах худо.
В девках хуже и того:
Повернешься с боку на бок —
Рядом нету никого…
Ой, судари-судари!
Ой, дури-дури-дури!..
Часть вторая
Музыкальная интермедия
Шуты запевают протяжную песню про то, что от сумы и тюрьмы в России зарекаться нельзя. Песня сопровождается аккомпанементом кандального перезвона.
Картина пятая
Тюремное помещение. За столом – Ягужинский. Охранник вводит Балакирева. Тот в тюремной робе, на ногах кандалы.
Охранник. Ваше превосходительство! Каторжанин Иван Балакирев доставлен!
Ягужинский (недовольно). Зачем кандалы?
Охранник. Ранее замечен был в попытках к бегству!
Ягужинский. Снять немедленно! (Охранник поспешно достал ключ, отстегнул кандальный замок.) Ступай! (Охранник вышел.) Ну, здравствуй, Балакирев!
Балакирев. Здравия желаю, ваше сиятельство!
Ягужинский. Молодец. Отвечаешь бодро. Выглядишь хуже… Тяжела, видно, жизнь каторжная?..
Балакирев (поспешно). Никак нет. Жалоб не имеем. Все хорошо.
Ягужинский (с усмешкой). Врешь… Коли хорошо, зачем убегал?
Балакирев. Осмелюсь доложить, ваше сиятельство, – я только во сне убегал. Наяву сидел как положено.
Ягужинский. Как это – во сне? Куда во сне?..
Балакирев. В Тверь. Домой… Дуню повидать…
Ягужинский. И кто ж тебя там поймал… во сне?
Балакирев. Посидельцу одному про сон поведал, а он охране пересказал… Меня сразу в кандалы!
Ягужинский. Дурачье! Не понимают, что во сне и в кандалах убегать можно…
Балакирев. Осмелюсь возразить. С умом все сделано: в кандалах человек вообще не спит…
Ягужинский (недовольно). Ах дикость российская! Уж сколько с ней покойный царь Петр Алексеевич боролся, дубиной вышибал, а она все в нравах наших. (Заметив удивление Балакирева.) Чего вылупился? Не знал про смерть царя?
Балакирев. Нет… Когда ж сия беда случилась?
Ягужинский. Уж боле двух месяцев, как государь Петр Алексеевич скончался… Упокой Бог его душу! (Крестится.) А кто сейчас правит на Руси, знаешь?
Балакирев. Никак нет.
Ягужинский. И охрана не сказывала?
Балакирев. Так не спрашивал…
Ягужинский. Да что ж это у нас за народ такой? По каторгам сидят и даже не интересуются, при каком таком правлении страдают? Знай же: царица Екатерина Первая нынче на троне… При ней делами управляет специальная коллегия сенаторов. Впоследствии же российский трон перейдет либо ее дочери Анне Петровне с принцем Голштинским, либо внуку Петру Алексеевичу, сыну Алексея Петровича, либо дочерям Иоанна, брата Петра Алексеевича, Анне Иоанновне, Прасковье Иоанновне, Катерине Иоанновне, либо их тетке Анне Леопольдовне… Чего заморгал-то?
Балакирев. Леопольдовне… Запоминаю, ваше сиятельство!
Ягужинский (усмехнулся). Не забивай голову! Главное запомни: помилование к тебе пришло от прокурора Павла Ивановича…
Балакирев. От кого ж каторжанину добра ждать, как не от прокурора? Век вам благодарные!..
Ягужинский. Ты это сейчас с подгребкой сказал? (Улыбнулся.) Молодец! Я теперь подгребки понимаю и сам ими пользуюсь… Вот, к примеру, Иван, ты ведь не знаешь, что в столице зимой творилось… Царь в страшный гнев тогда вошел. Монсу голову отрубил. А потом и другие головы полетели. Министры… Генералы! Шутовская команда ваша тоже под руку попала! Педрилку-итальянца помнишь? Финита ему вышла!! Царь лично палкой прибил!.. Карлика, что про курей пел, – того тоже прибил! Вместе с курями! Короче, в живых из старой команды остались Ушастый, Лакоста да ты! А почему? А потому, что я по доброте душевной вовремя вас всех в тюрьму посадил! (Смеется.) Во, какая прокурорская шутка получилась. Чего ж не смеешься?
Балакирев. С первого раза не забрало, ваше сиятельство. Тонковато! Ежели еще разок каторгой облагодетельствуете, оно веселей и пойдет…
