Ф. Илин - Маленькие повести о большом мичмане Егоркине и его друзьях
– Может, мне угля выпить? – с надежной спросил Сумин
– А времени сколько прошло? Больше получаса?
– Да, наверное…
– Поздравляю! Можешь пить, можешь не пить этот самый уголь – это уже все равно! Сейчас начнется! Ага, небось, бурлит в животе-то?
– Ой! Кажется!
– Ничего-ничего! – успокоил его добрый доктор. – Это где-то даже полезно – походить какое-то время с очистившимся кишечником…
Бросив трубку, он оставил мнительного Петю Сумина в состоянии легкой паники. Анвар злорадно улыбался. «Пусть его, мучается…». Доктор тоже любил молоко, и, было дело – делился с тем же Суминым своей собственной пайковой сгущенкой, а этот…
В бронированную дверь робко постучали. Доктор отложил мысли о втором акте мести за жадность «на потом».
– Валяйте, не заперто! – повысив голос, пригласил старший лейтенант.
Щурясь на яркий свет полного комплекта ламп, отраженного от снежно-белого подволока и таких же переборок крохотного помещения, робко вошел, неловко споткнувшись о комингс, матрос Масленкин, из числа последнего молодого пополнения. Он служил в БЧ-V и ему там явно не нравилось. Поэтому, матрос был частым гостем у врача, постоянно жалуясь все на новые «недуги и телесные немощи», и был неоднократно Гайнутдиновым направляем к разным специалистам гарнизонной поликлиники. Те не могли найти у него никаких расстройств – кроме стремления угодить на койку госпиталя в любом отделении. Старшие коллеги упрекали Анвара, но вполне понимали сомнения корабельного врача – а вдруг чего проглядел?
«Впрочем» – поправил сам себя Анвар – «ему бы не понравилось в любой боевой части». Даже с камбуза сбежал бы, хотя именно для этой службы он и не подходил – из-за неряшливости.
– Здравия желаю, товарищ старший лейтенант! – заискивающе улыбаясь, поздоровался молодой матрос. На его круглом лице, сплошь покрытом рыжими веснушками, отражалось страдание, а каждое движение его длинного несуразно-тощего тела демонстрировало всем, как тяжело передвигаться по этой жизни матросу Масленкину.
Обречено вздохнув, врач спросил скучным тоном: – Ну что, Масленкин, на этот раз стряслось?
– Да я, это, упал нынче с трапа, товарищ старший лейтенант. Теперь спина болит, перелом позвоночника, наверное…
– Сразу перелом? Позвоночника? – не поверил Гайнутдинов. – Ну, снимай «голландку» и тельник, я тебя сейчас посмотрю. Кстати, а задница-то чешется? Нет? Да что ты – это же самый первый симптом при переломе позвоночника!
Осматривая его абсолютно гладкую белую спину, понятное дело, «перелома» и даже ссадин врач не обнаружил. Он взял пузырек с йодом, намотал не пинцет кусочек бинта, обмакнул его в раствор и размашисто написал на спине Масленкина: «Д/з: ОНС (острое нежелание служить) Сачок, 1 стадия Трудотерапия, Cito!» (срочно, безотлагательно). Закончив, и привычно моя руки в умывальнике с сияющей белизной раковиной, он сказал:
– Ну, сейчас у тебя все болеть перестанет! И сразу покажи свою спину своему старшине команды, он тебе определит режим работы по болезни. Он знает!
– А в лазарет вы меня не положите? – с явной надеждой спросил матрос.
– Нет необходимости пока. Да и мичман тебе сейчас поможет, облегчит страдания!
– Есть, а еще товарищ доктор…
– Старший лейтенант – поправил его Анвар, не раздражаясь. Почти…
– Виноват, товарищ старший лейтенант – извинился тот и продолжал – а еще у меня депрессия…
– Да-а-а? Ух, ты! – восхитился врач, – А ты что, у психиатра наблюдался на гражданке-то?
– Нет, я Санта-Барбару смотрел!
– Молодец, слушай! – обрадовано позавидовал матросу Анвар, – посмотрел эту муть и сразу диагнозы ставишь! Другие этому долго в институтах учатся! Хорошо, хоть самому себе, диагнозы-то! Но от депрессии тоже твой мичман вылечит. У нас тут воздух целебный, морской, здоровая пища и сколько хочешь физических упражнений! Волшебные слова у него тоже есть, опять же! Давай, иди! С Богом! И пусть потом мичман ко мне зайдет – по возможности, но обязательно!
Начав что-то понимать, Масленкин открыл было рот что-то сказать, но офицер развернул его кругом к двери и слегка поддал коленом пониже спины.
Не успел Анвар перевести дух, соображая, не пойти ли перекурить, как немедленно раздался новый стук дверь.
– Войдите! – громко сказал он, вздохнув про себя. Видно, не судьба покурить и прогуляться в кают-компанию за бутербродом! Вестовые побаивались его визитов, и охотно платили дань котлетами и бутербродами – так было дешевле.
Из-за двери – молчок, только кто-то неуверенно дергал ручку прочной двери. Выругавшись, доктор подскочил к двери и рванул ручку, толкнув тяжелую металлическую дверь от себя.
В амбулаторию почти влетел матрос Синичкин со страдальческой гримасой на лице. Говорить он ничего не мог, только мычал. Одного взгляда хватило Анвару, чтобы признать диагноз – явный перелом челюсти со смещением.
– Ну, вашу мать, и подвиг на пороге! – вслух подумал доктор. Нет, удивительная скотина – человек! Он не знает никогда, чего точно хочет! Хочется чего-то, вот бы сбылось, а как свершится, так и ну его к черту! Ожидание праздника, как обычно, явно лучше самого праздника.
Осторожно взяв пальцами поврежденную челюсть, он предпринял кое-какие положенные меры, но без госпитализации – понятное дело – было не обойтись. Но до базы еще полдня хода! Нет, все-таки удивительно! В такие, иной раз, человек попадает переделки, под машины влетает, падает черт знает – откуда, и – хоть бы хны. А какой-то дурацкий тычок – и все, перелом, челюсти, ключицы, ребра, и остановка сердца, да! Бывали-с такие случаи, знаем! Все учебники и директивы ими полны!
А все началось в результате борьбы за повышение безопасности. Да-да!
Дождавшись, когда Русленев после обеда займет свое привычное место в кресле на ходовом посту, командир корабля Кочанов решил пробежаться по кораблю. Не то, чтобы он не доверял своим офицерам, нет, но нормальный командир обладает внутренним чувством гиперответственности, и, если он сам в чем-то лично не убедился – в душе его начинают потихонечку, исподволь, скрести невидимые кошки. И этого не устранить никакими антидепрессантами – надо встать, пройти и убедиться в отсутствии угрозы, или принять меры к ее устранению. Командир зрит с ходового поста, или – мостика, если по традиции, вперед и во всю ширину морского горизонта и видит все, но часто, очень часто фатальные опасности зарождаются где-то внутри корабля…
Поэтому, чутье заставило Георгия Кочанова начать свой беглый обход с носового машинного отделения. И – точно, работая с техникой, турбинисты поснимали некоторые кожуха с механизмов, а поставить на место не удосужились. А между тем, кто-то мог и влезть в «железо», сунув свой любопытный нос или шаловливую руку. И их бы ему тогда враз оттяпало! Пройдя в ПЭЖ, командир сделал внушение находившемуся там механику. Дождавшись, когда командир пойдет дальше, командир БЧ-5 «навтыкал» командиру группы и старшине команды. Почему-то механик оч-ч-ень не любил чувствовать себя разгильдяем и лопоухим наблюдателем. А старшину команды просто подвели, он поручил ответственному командиру отделения Лехе Лунькову все завершить и привести в исходное, но как раз именно тогда объявили обед. Все перенесли на потом, а после обеда – кто на вахту, кто – в кубрик.
– Эх, Леха, распротак твою бригаду крабом через полуклюз вокруг брашпиля! – только и сказал мичман, обманутый в своем доверии. Сплюнул с досадой и пошел в машинное отделение. «Уж лучше бы наорали, обматерили, чем эдак-то!» – подумал честный деревенский парень Леха. Но он точно знал, кто за всё это должен ответить!
«Ну, все! Сейчас Птица за все сразу получит!». Птица – а в миру старший матрос Синичкин, был его земляком и годком одного с ним призыва. Нормальный турбинист, знающий и умный – но лентяй, чисто шланг гофрированный. Он должен был заняться сборкой кожухов, пока Луньков подменял мичмана на вахте. А Синичкину вдруг захотелось спать и он, мысленно махнув рукой, пошел в кубрик, залег на койку и через три минуты сладко спал, легкомысленно решив, что работа от него никуда не убежит.
– Вставай, Аркаша! – тряс его за плечо Луньков. А тот только мычал и не хотел просыпаться. Потом, спросонья, вскочил на ноги и замахнулся. Луньков оказался быстрее, и, в сердцах, ткнул Синичкина встречным в лицо. Совсем не сильно, чисто рефлекторно – сказался кое-какой боксерский опыт. По теории подлости, попал в челюсть. Кость сразу приняла причудливое положение, не оставляя сомнений о последствиях.
Испугались оба. Версия родилась сама собой – Синичкин сначала промычал ее, а потом написал на замасленном листе бумаги огрызком карандаша. Чем это все грозило Лунькову – было известно. Тем более, подлецом Птица не был, и вполне понимал, что, в принципе, вполне честно заработал. А такие последствия – просто дурацкая случайность!
