Сергей Власов - Фестиваль
– А куда же умчалась наша очаровательная Светочка? – Савотин ухватил тонкими губами кончик сигареты. – Мы же без нее начать не можем.
– Поперлась искать своего Ванечку.
– Да? – удивился Дмитрий Григорьевич. – А чего ему делать в такое время вдалеке от своих конспиративных квартир и тайных совещаний?
– Ей Михаил Викторович сказал.
– Померещилось. Ладно, давайте пока по первой без нее.
После первого тоста настроение у всех еще более ухудшилось.
– Вчера по ящику смотрела какую-то политическую передачу. – Поэтесса ухватила со стола бутерброд с килькой. – Ничего не поняла.
– Это там, где Женька Компотов все время заикается, что-то невнятно мямлит и делает неправильные ударения?
– Я не знаю, как его зовут, помню, у него усы обвислые и рожа кислая.
– Это наш один из лучших секретных сотрудников, – пояснил Савотин. – А то, что он при своей отвратительности все время в эфире, – говорит о всесилии нашей организации.
– А при чем здесь летчики? – не поняла Маша.
– Да никакой я не летчик, киска. – Пьяненький Дмитрий понял, что пора раскрывать карты. – Я работаю в контрразведке.
Первым испугался Алик Бырдин, но виду не показал и попытался перевести разговор в другое русло:
– Друзья, мы сегодня достаточно уже говорили о серьезных вещах, я предлагаю немного развеяться, потанцевать, похихикать. Короче, провести время с пользой для нашего организма.
– Послушай, Кабан, а я ведь за многие годы и не подозревал, что ты можешь излагать нормальным языком. Сегодня ты меня поразил в самое сердце.
– Ты, Мишаня, думал, что я страдаю по этому поводу комплексом?
– Ну, да – комплексом неполноценности.
– Так вот знай, никакого комплекса у меня не было и нет. Просто я на самом деле слегка неполноценен. Но к моей привычке говорить на сленге это не имеет абсолютно никакого отношения.
Кабан махнул бокал с шампанским, предназначенный для Светы, и, мастерски отрыгнув, запел:
На тот большак,
На перекресток
Уже не надо больше мне спешить.
Жить без любви,
Быть может, просто,
Но как на свете без любви прожить?
– Кабанейрос, – Жигульский был просто вне себя, – я знаю тебя сто двадцать тысяч лет, но никогда не слышал, чтобы ты пел подобные песни… Что с тобой случилось?
– Я влюбился.
– Не понял… В кого?
Бырдин плеснул себе еще немного вина, задумчиво посмотрел через бокал на люстру, еще раз мастерски отрыгнул и смачно произнес:
– Я влюблен в поэтессу Машу. В ее талант.
По интонации старого фарцовщика было ясно, что он не шутит. Кабан запел дальше:
Пускай любовь
Сто раз обманет,
Пускай не стоит ею дорожить,
Пускай она
Печалью станет,
Но как на свете без любви прожить?!
После второго пропетого им куплета Маша поперхнулась, Савотин задумался, Лена загрустила, а Жигульский отвратительно заорал:
– Блин, сука, я ж совсем забыл о котлетах!
Он стремительно умчался на кухню, по дороге открыв туда дверь, и все сразу же ощутили горьковатый привкус дыма с элементами угарного газа.
Бырдин между тем подсел к поэтессе, взял ее миниатюрные ручонки в свои и попытался объяснить свои чувства:
– Познакомиться с девушкой – счастье недостижимое! Сколько раз я лишал себя его… Со сколькими очаровательницами колесница судьбы разлучала меня, так и не дав насладиться ни красотой души, ни особенностями строения тела… Сиюминутность существ, вырывающих нас из привычного течения жизни, кажется мне порой летальной. Поэтому последние годы по отношению к женщинам я живу в воображаемом мире.
– Алик, вы не нервничайте. Я согласна сегодня быть с вами.
– Да? – удивился Алик. – Тогда я вам откажу. Я откажу всем. – Он поднялся от поэтессы и подсел к Лене. – И вам, Леночка, я тоже откажу. – Он опять встал, подсел к Савотину. – И тебе, Дима, откажу, и Жигульскому…
– Почему? – автоматически спросила Лена.
– Да потому что я – не Олег Бырдин, как вы все думаете.
– А кто? – протянул чекист.
– Я – Шерлок Холмс! Ха-ха-ха!!!
Обалдевшие собравшиеся неожиданно услышали голосовые интонации артиста Ливанова, игравшего в известном сериале. Алик спародировал талантливого актера один в один.
– Вдруг он упал на пол, на его губах появилась пена.
– Быстро «Скорую»! – Профессионал Савотин тут же преобразился.
Приехавшие врачи констатировали наличие диагноза, понять суть которого так никто и не смог.
– Короче, пить ему надо меньше или совсем не пить. Иначе сдохнет, – жестко, но справедливо сообщил доктор.
– А в каких пределах? – спросила умная поэтесса Маша.
– На самом деле это чисто индивидуально, – начал объяснять эскулап. – Понимаете, для его стадии – или пусть каждый день пьет по чуть-чуть, или совсем завязывает. Но надолго, ибо недлительные воздержания, прерываемые порой запоями, особенно опасны.
– Спасибо, доктор. Скажите, а вы сами-то махнете на дорожку? – предложил чекист.
– Ну, а чего ж не махнуть, если с хорошими-то людьми… – Доктор и его помощник в нетерпении прошли в большую комнату.
Когда Светлана выбежала на улицу и никого поблизости не обнаружила, первым делом она решила, что Жигульский ошибся. Но пробежав два квартала и увидев долговязую и нескладную фигуру суперагента, закричала на всю Большую Черкизовскую:
– Ваня, Иван! Иван Григорьевич!!!
Через секунду из близрастущих кустов донесся важный, не терпящий возражений голос:
– Что ты орешь, дура? Заткнись.
– Кто дура? – не поняла Светлана.
– Да ты. Возвращайся туда, откуда пришла, выверни в подъезде все лампочки, сиди в нем и жди. Иван Григорьевич к тебе подойдет.
Светлана ошарашенно поинтересовалась:
– Так он что, не за мной приехал?
– Конечно нет.
– А я думала, это он меня здесь выслеживает.
– Идите, куда я вам сказал. Иван – здесь на работе.
Вдруг видневшийся вдалеке долговязый силуэт развернулся и направился в сторону девушки. С каждым пройденным шагом она узнавала его все больше и больше. Наконец суперагент подошел вплотную.
Иван Григорьевич был плохо одет, в нечищенных ботинках и в грязном помятом костюме, отчего чувствовал себя крайне смущенным, одновременно досадуя на себя же за это чувство. Повернув голову к кустам, откуда совсем недавно доносился чей-то голос, он сказал:
– Никифорович, брысь отсюда! А вы, Светлана, возвращайтесь в квартиру Жигульского и ничего не бойтесь.
– Почему я должна бояться?
– Потому что здесь готовилось преступление.
– И что?
– Мы смогли его предотвратить, – сказал Райлян, покраснел и внезапно почувствовал себя героем.
«Врет, – подумала Светлана, – а врет – значит любит».
Поскольку Ваня не нагнулся для прощального поцелуя, Светлане пришлось чмокнуть его в прыжке. После чего она сразу заторопилась, появившись через несколько мгновений в известной квартире в состоянии крайне приятного возбуждения.
– Ну что там, Светка? Ну как? – спросила подругу выбежавшая открывать ей дверь Лена и, увидев ее сияющие счастьем глаза, сама же и ответила: – Ничего не говори, вижу, что у тебя все в порядке. А у нас тут такое!..
– А чего внизу «Скорая» стоит?
– Бырдину плохо стало.
– Кошмар… А что говорят врачи?
– Они уже сами еле языком ворочают. Поди глянь.
Как известно в медицине, главным лекарством является сам врач, поэтому, сделав Бырдину укол но-шпы, оба доктора окончательно успокоились.
– В больницу его с таким диагнозом не возьмут, а других лекарств у нас все равно нет, – пояснил тот, кто поглавней, Николай Николаевич.
– Мы вам это говорим не в качестве оправдания, а для того, чтобы вы понимали условия, в которых нам приходится работать, – помощник Николая Николаевича – Степан – с удовольствием отхлебнул из бокала. – А покрепче у вас ничего не будет?
– К сожалению, мы не рассчитывали на подобную ситуацию. Но если надо организовать – подумаем.
– А чего думать? У нас вот есть закрытая поллитровая банка медицинского спирта. Но она не наша. Вот если бы вы у нас ее купили.
Савотин, моментально отреагировав, достал из внутреннего кармана пиджака портмоне, отсчитал несколько купюр, в результате чего тут же стал счастливым обладателем банки, содержащей целительную жидкость девяносто шести градусов; Степан передал ему ее и нервно спросил:
– А вы знаете, как спирт правильно разбавлять?
– Ну, так… В общих чертах…
Николай Николаевич засмеялся:
– Эх, молодость, молодость… С этим напитком надо вести себя крайне осторожно. Здесь ничего в общих чертах предпринимать нельзя.
Дмитрий Григорьевич внимательно посмотрел в глаза доктору:
