Раймон Кено - Зази в метро
— Боже! — сказал Турандот. — Простите меня, я о вас совсем забыл.
— Пустяки, — вежливо вымолвил хмырь.
— Как бы вы отнеслись к ферне-бранка?
— С удовольствием последовал бы вашему совету.
В этот момент позеленевший Габриель вяло сполз на пол.
— Итак, два ферне-бранка, — сказал Шарль, подхватывая на лету своего друга.
— Два ферне-бранка, два, — машинально повторил Турандот.
Из-за этих событий он совсем разнервничался. Руки его дрожали, и ему никак не удавалось наполнить стаканы. Вокруг них то здесь, то там образовывались коричневые лужицы, которые при помощи своих псевдоножек разбегались в разные стороны и пачкали уже не цинковую, а деревянную (со времен оккупации) стойку.
«Давайте лучше я», — сказала Мадо Ножка-Крошка, вырывая из рук взволнованного хозяина бутылку.
Турандот вытер пот со лба. Хмырь мирно высосал наконец-то поданный ему тонизирующий напиток. Зажав Габриелю нос, Шарль залил ему в рот немного гранатового сиропа. Несколько капель вытекло из уголков рта. Габриель встряхнулся.
— Ах ты недоносок! — с нежностью сказал ему Шарль.
— Слабак, — сказал взбодрившийся хмырь.
— Не нужно так говорить, — вмешался Турандот. — Во время войны он доказал, на что способен.
— А что он такого сделал? — небрежно поинтересовался хмырь.
— Он был на принудительных работах в Германии, — ответил владелец кабачка, разливая по кругу новые порции ферне.
— А... — сказал хмырь безразлично.
— Мошт, вы уже забыли, — сказал Турандот. — Все-таки до чего быстро люди забывают! Принудительные работы. В Германии. Что, не помните?
— Это еще не значит, что он — герой, — ответил хмырь.
— А бомбежки? — ответил Турандот. — Вы забыли про бомбежки?
— Ну и что же делал ваш герой во время бомбежек? Хватал снаряды голыми руками, чтобы они не взрывались?
— Плоско шутите, — сказал уже начавший нервничать Шарль.
— Не ссорьтесь, — прошептал Габриель, восстанавливая контакт с окружающей действительностью.
Походкой, слишком нетвердой для того, чтобы называться уверенной, Габриель подошел к столику, за которым сидел хмырь, и грохнулся на стул. Он извлек из кармана небольшую сиреневую простынку и вытер ею лицо, наполняя бистро ароматом лунной амбры и серебристого мускуса.
— Фу, — фукнул хмырь. — Ну и запашок у вашего постельного белья.
— Неужели вы опять будете ко мне цепляться? — страдальчески произнес Габриель. — Это духи от Кристиана Фиора.
— Да ты просто не понимаешь, с кем имеешь дело. Некоторые дикари вовсе не выносят изысков.
— И это изыск? — произнес хмырь. — Вы изыскали ваши изыски на говноочистительной изыскарне, вот что.
— Вы угадали, — радостно произнес Габриель. — Говорят, что в духи самых лучших марок добавляют для запаха немного этой субстанции.
— И в одеколоны тоже? — с робостью спросил! Турандот, приближаясь к этому столь изысканному обществу.
— Какой же ты осел! — сказал Шарль. — Ты что, не видишь, что Габриель как какую глупость услышит, тут же повторяет, даже не удосужившись понять, о чем идет речь.
— Действительно, чтобы повторить, нужно как минимум услышать, — парировал Габриель. — А что, тебе когда-нибудь удавалось щегольнуть глупостью собственного изобретения?
— Ну это уже чересчур, — сказал хмырь.
— Что чересчур? — спросил Шарль. Хмырь не дрогнул.
— Вы что, никогда глупостей не говорили? — спросил он ехидно.
— Он их приберегает лично для себя, — сказал Шарль двум другим участникам беседы. — Больно важный! Типичный выпендряла.
— Что-то я совсем запутался, — вмешался Турандот.
— А о чем мы говорили? — спросил Габриель.
— Я тебе сказал, что ты не в состоянии сам придумать все изрыгаемые тобою глупости, — ответил Шарль.
— А что я такого изрог?
— Уже не помню. Ты их сотнями изрыгаешь!
— В таком случае тебе должно быть совсем не трудно назвать мне хотя бы одну.
— Предоставляю вас вашей дискуссии, — произнес Турандот, окончательно потерявший нить рассуждения. — Мне нужно обслуживать клиентов. Народ валит.
Полуденные обедатели стремительно прибывали, некоторые со своими обедами в солдатских котелках. То и дело раздавался голос Зеленуды с его вечным «Болтай, болтай, вот все, на что ты годен».
— Так вот, — задумчиво произнес Габриель, — о чем, бишь, мы там говорили?
— Ни-а-чем, — ответил хмырь. — Ни-а-чем.
Габриель с отвращением посмотрел на него.
— Тогда, — ответил Габриель, — не понимаю, какого хрена мне здесь надо?!
— Ты пришел за мной, — сказал Шарль. — Что, забыл? Мы идем к тебе обедать, а потом я повезу малышку на Эйфелеву башню.
— Ладно, пошли.
Габриель поднялся и в сопровождении Шарля удалился, не попрощавшись с хмырем. Хмырь подозвал (жест) Мадо Ножку-Крошку.
— Раз уж я все равно здесь оказался, можно и пообедать, — сказал он.
На лестнице Габриель остановился. Он хотел посоветоваться с Шарлем.
— Тебе не кажется, что я обошелся с ним недостаточно учтиво? Может, стоило и его пригласить на обед?
VII
Обычно Подшаффэ обедал прямо у себя в мастерской. чтобы не упустить клиента, если таковой объявится. Было известно, однако, что в это время дня такого не случалось никогда. Таким образом, обед в мастерской таил в себе двойное преимущество: во-первых, клиент отсутствовал, а во-вторых, благодаря во-первых, Подшаффе мог спокойно заморить червячка. Последний, как правило, безропотно отдавал концы от горячей порции рубленого мяса с картофельным пюре которую приносила Мадо Ножка-Крошка около часу дня, сразу после схлыва нахлыва посетителей.
— А я думал, сегодня будет требуха, — сказал Подшаффэ, наклоняясь за спрятанной в углу бутылкой красного вина.
Мадо Ножка-Крошка только пожала плечами:
— Требуха? Размечтался!
Подшаффэ и сам это прекрасно знал.
— Ну, что там хмырь?
— Доедает. Молчит пока.
— Вопросов не задает?
— Нет.
— А Турандот с ним не разговаривал?
— Нет, робеет.
— Какой-то он нелюбопытный.
— Да любопытный, любопытный! Только не решается.
— Мда.
Подшаффэ приступил к уничтожению своего месива, температура которого тем временем понизилась до разумных пределов.
— Что-нибудь еще принести? — спросила Мадо Ножка-Крошка. — Сыр бри? Камамбер?
— А бри — хороший?
— Не так чтобы очень.
— Тогда этого — того.
Мадо Ножка-Крошка уже направилась было к выходу, когда Подшаффе спросил:
— А что он ел?
— То же, что и вы. Нуфточнасти.
И Мадо молниеносно преодолела десять метров, отделявшие мастерскую от «Погребка». Более обстоятельно она ответит потом. Подшаффэ счел поступившую информацию в высшей степени недостаточной. Но создавалось впечатление, что до возвращения Мадо пищи для размышления ему тем не менее хватило. Официантка протянула ему тарелку с тоскливым кусочком сыра.
— Ну что? — спросил Подшаффэ. — Что хмырь?
— Кофе допивает.
— Чего говорит?
— Молчит по-прежнему.
— Хорошо поел? Как у него с аппетитом?
— Нормально. Глотает не жуя.
— А с чего он начал? С большой сардины или салата из помидор?
— Я же вам сказала, фточнасти, как вы, нуфточности. Нисчего ни начал.
— А пил что?
— Красное.
— Маленький стакан или большой?
— Большой. Все выпил.
— Мда, — сказал Подшаффэ с явным интересом. Перед тем как приступить к сыру, он ловким сосательным движением не спеша извлек пук говяжьих волокон, застрявших у него в нескольких местах между зубами.
— Ну а в туалет? — спросил он еще. — Он в туалет ходил?
— Нет.
— Даже не писал?
— Нет.
— И руки не мыл?
— Нет.
— А выражение лица какое?
— Никакого.
Подшаффэ принялся за объемистый бутерброд с сыром, которые был приготовлен им с чрезвычайной тщательностью. Он отодвинул корочку камамбера к дальнему краю ломтя, оставляя, таким образом, лучшее на потом.
Мадо Ножка-Крошка рассеянно наблюдала за ним. Она почему-то уже никуда не спешила, хотя ее рабочее время еще не истекло. В «Погребке» наверняка сидели клиенты и требовали счет. Одним из них мог быть и хмырь. Она прислонилась к будочке и, пользуясь тем, что рот у Подшаффэ был набит и он тем самым был лишен дара речи, перешла к обсуждению своих личных проблем.
— Человек он серьезный, — сказала она. — Со специальностью. И специальность хорошая — таксист, правда ведь?
...(Жест.)
— Не слишком стар. И не слишком молод. Здоровье в порядке. Крепкий парень. И денежки наверняка водятся. Одно плохо — романтик он.
— Этушточно, — едва успел вымолвить Подшаффэ между двумя заглатываниями пищи.
— Но как он все-таки меня бесит! Копается в этих брачных объявлениях, упивается письмами читательниц в каких-то дурацких женских журналах. Я ему говорю: «Ниужелишвы думаете, ниужелишвы думаете, что откопаете там птичку вашей мечты?» Если бы птичка действительно была так хороша, ее б без всяких объявлений откопали, правда ведь?
