Раймон Кено - Зази в метро
— Не знаю — и все!
— Как же так?
— Как же так? А вот так! Я свое имя наизусть не заучивал. (Молчание.)
— Вы что, издеваетесь? — спросил Подшаффэ.
— Почему? Отнюдь нет.
— Неужели имя обязательно заучивать наизусть?
— Вот вас, вас как зовут? — спросил хмырь.
— Подшаффэ, — неосторожно ответил Подшаффэ.
— Вот видите! Вы же знаете свое имя «Подшаффэ» наизусть!
— И в самом деле, — пробормотал Подшаффэ.
— Но что в моем случае самое ужасное, так это то, что я даже не знаю, было ли у меня таковое раньше, — продолжал хмырь.
— Имя?
— Имя.
— Этого не может быть, — пробормотал вконец подавленный Подшаффэ.
— Может, может, и вообще, что значит «не может», когда так оно и есть?
— Вы хотите сказать, что у вас никогда не было имени?
— По всей видимости, нет.
— А это вам жить не мешало?
— Не слишком. (Молчание.)
Хмырь повторил:
— Не слишком. (Молчание.)
— А возраст! — вдруг встрепенулся Подшаффэ. — Вы что, и сколько вам лет не знаете?
— Нет, — ответил хмырь. — Конечно, не знаю.
Подшаффэ внимательно изучал лицо собеседника.
— Вам, наверное, лет...
И тут же замолчал.
— Трудно сказать, — пробормотал он.
— Правда ведь? Так что, когда вы меня спросили, чем я занимаюсь, я действительно не мог вам ответить.
— Понимаю, — нервно кивнул Подшаффэ. Послышались жидкие хлопки мотора. Хмырь обернулся. Мимо проехало старое такси с открытым верхом, из которого выглядывали Габриель и Зази.
— Гулять отправились, — сказал хмырь.
Подшаффэ промолчал. Он хотел, чтобы хмырь тоже куда-нибудь отправился. А точнее — куда подальше.
— Остается только поблагодарить вас, — сказал хмырь.
— Не за что, — ответил Подшаффэ.
— Так, значит, метро где-то там? (Жест.)
— Да-да. Туда.
— Очень полезно это знать, — сказал хмырь. — Тем более что сейчас забастовка.
— Ну, схему-то вы можете посмотреть и не заходя внутрь, — сказал Подшаффэ.
И начал громко стучать по какой-то подошве. Хмырюшел.
VIII
— Ах! Париж! — воскликнул Габриель, с энтузиазмом потирая руки. И вдруг осекся. — Смотри, Зази! Смотри! Это метро!! — показал он куда-то вдаль.
— Метро? — переспросила Зази. Нахмурилась.
— Наземный участок, разумеется, — добавил он слащаво.
Зази уже хотела было возмутиться, но Габриель опередил ее:
— Вон там! Посмотри!! Это Пантеон!!! — прокричал он.
— Это не Пантеон, — сказал Шарль. — Это Дом Инвалидов.
— Опять за свое? — воскликнула Зази.
— Ты что, совсем спятил? — заорал Габриель. — Ты хочешь сказать, что это не Пантеон?
— Нет, это — Дом Инвалидов, — сказал Шарль.
Габриель обернулся и посмотрел ему прямо в роговицу глаза.
— Ты в этом уверен? — спросил он. — Ты так уж в этом уверен?
Шарль молчал.
— Так в чем же ты так уверен? — не унимался Габриель.
— Я все понял, — вдруг заорал Шарль. — Это вовсе не Дом Инвалидов, это храм Сакре-Кер.
— А ты случайно не хам Крысомор? — игриво поинтересовался Габриель.
— Мне больно слушать, когда люди в вашем возрасте так шутят, — сказала Зази.
Они молча любовались открывшейся панорамой, потом Зази принялась рассматривать то, что находилось тремястами метрами ниже, если, конечно, мерить отвесом.
— Не так-то и высоко, — заметила она.
— Да, но разглядеть людей отсюда трудно, — сказал Шарль.
— Да, — сказал Габриель, принюхиваясь, — видно их плохо, но запах все равно чувствуется.
— Меньше, чем в метро, — сказал Шарль.
— Ты ведь никогда в метро не ездишь, — сказал Габриель. — Я, кстати говоря, тоже.
Желая избежать обсуждения этой травмирующей ее темы, Зази обратилась к дядюшке:
— Что же ты не смотришь? Наклонись — интересно же!
Габриель сделал попытку заглянуть в зияющую бездну.
— Черт, — сказал он, отпрянув от края. — У меня от этого голова кружится.
Он вытер пот со лба и заблагоухал.
— Я пошел, — сказал он. — Если вам это занятие еще не надоело, я подожду вас внизу.
Он исчез так быстро, что Зази и Шарль не успели даже рты пораскрывать.
— Я здесь, наверху, уже лет двадцать не был, — сказал Шарль, — хотя людей сюда возил ой как часто.
Но Зази не слушала.
— Вы почему-то очень редко смеетесь, — сказала она. — Сколько вам лет?
— А сколько дашь?
— Молодым вас никак не назовешь: лет тридцать.
— Накинь еще пятнадцать.
— Значит, вы еще хорошо сохранились. А дяде Габриелю сколько?
— Тридцать два.
— А выглядит он старше.
— Ты ему только этого не говори, а то он заплачет.
— Почему? Потому что он занимается гормосес-суализмом?
— Откуда ты взяла?
— Я слышала, как хмырь, который меня домой привел, сказал об этом дядюшке Габриелю. Хмырь этот так и сказал, дескать, недолго за это и за решетку угодить. Ну за гормосессуализм то есть. А что это такое?
— Это неправда.
— Правда, так и сказал, — возмущенно возразила Зази: она не могла допустить, чтобы хоть одно ее слово ставилось под сомнение.
— Я не об этом. Неправда то, что этот хмырь говорил о Габриеле.
— Что он гормосессуалист? Так что же это все-таки значит? Что он обливается духами?
— Вот именно. Это и имелось в виду.
— За это в тюрьму не сажают.
— Конечно, нет.
Они замолчали и на мгновение предались мечтаниям, глядя на Сакре-Кер.
— Ну а вы, вы — гормосессуалист?
— Что, по-твоему, я похож на гомосека?
— Да нет, какой же вы дровосек, вы — шофер!
— Ты же понимаешь!
— Ничего не понимаю.
— Что, тебе нарисовать, чтоб ты наконец поняла?
— Вы что, хорошо рисуете?
Шарль отвернулся и целиком ушел в созерцание шпилей церкви Святой Клотильды, построенной по проекту Брокгауза и Ефрона. А потом вдруг предложил:
— Давай спустимся вниз.
— Послушайте, — сказала Зази, не трогаясь с места, — почему вы не женаты?
— Так уж получилось.
— Тогда почему вы не женитесь?
— Мне никто не нравится.
Зази даже присвистнула от восхищения.
— А вы страшный сноб, — сказала она.
— Может быть! Но а вот ты, когда ты вырастешь, ты что думаешь, будет много мужчин, за которых тебе захочется выйти замуж?
— Минуточку, — сказала Зази, — о чем мы, собственно, говорим, о мужчинах или о женщинах?
— В моем случае — о женщинах, в твоем — о мужчинах.
— Это совершенно разные вещи, — сказала Зази.
— Где-то ты права.
— Странный вы человек, — сказала Зази. — Сами толком не знаете, что думаете. Наверное, это страшно утомительно. У вас поэтому все время такой серьезный вид?
Шарль снизошел до улыбки.
— Ну а я бы вам понравилась?
— Ты еще ребенок.
— Некоторые уже в пятнадцать лет выходят замуж, даже в четырнадцать. Есть мужчины, которым это нравится.
— Ну а я? Я бы тебе понравился?
— Конечно, нет, — простодушно ответила Зази.
Откушав этой фундаментальной истины, Шарль сделал следующее заявление:
— Странно, что тебе в твоем возрасте такое приходит в голову.
— Действительно странно, я и сама не знаю, откуда все это берется.
— Ну этого я не могу тебе сказать.
— Почему люди говорят именно то, что говорят, а не что-нибудь другое?
— Если б человек говорил не то, что хочет сказать, его б никто не понял.
— А вы всегда говорите то, что хотите сказать, чтоб вас поняли? ...(Жест.)
— Все-таки совсем не обязательно говорить то, что говоришь, можно было бы сказать что-нибудь совсем другое.
...(Жест.)
— Ну ответьте мне, скажите хоть что-нибудь!
— У меня от тебя голова болит, и вообще ты меня ни о чем не спрашиваешь.
— Нет, спрашиваю! Просто вы не знаете, что ответить.
— По-моему, я еще не готов к семейной жизни, — задумчиво сказал Шарль.
— Вы же понимаете, — сказала Зази, — не все женщины задают такие вопросы, как я.
— «Не все женщины»! Нет, вы только послушайте! Не все женщины! Да ты еще совсем ребенок.
— Нет уж, извините, я уже достигла половой зрелости.
— Хватит. Это уже совсем непристойно.
— Чего тут непристойного? Это жизнь.
— Хорошенькая жизнь!
Пощипывая усы, он опять вяло уставился на Сакре-Кер.
— У кого-кого, а у вас должен быть богатый жизненный опыт. Говорят, в такси чего только не насмотришься.
— Откуда ты взяла?
— Это я в нашей газете прочитала, в «Воскресном санмонтронце», очень клевая газетенка, даже для провинции: там все есть, и знаменитые любовные истории, и гороскоп, в общем — все. Ну и вот там писали, что шоферы какой только сессуальности не повидали, всех видов, всех сортов. Начиная с пассажирок, которые хотят расплачиваться натурой. С вами такое часто бывало?
— Ладно! Хватит!
— На все один ответ: «Ладно! Хватит!» Наверное, вы индивид с подавленным сессуальным влечением.
