Irag Pezechk-zod - Дядюшка Наполеон (пер. Н.Кондырева, А.Михалев)
– Я дал указание… приказ… сопротивление прекратить… Великий полководец… великий полководец в вашем распоряжении.
И со счастливым видом лишился чувств. Асадолла-мирза опустил его на диван и сказал:
– Теперь, я думаю, вы можете отдохнуть.
Отец пощупал пульс дядюшки и встревоженно сказал:
– Пульс очень слабый и неровный… Хоть бы скорее врач пришел… Я, пожалуй, еще позвоню доктору Сеид-таги-хану.
Он пошел к телефону, а я, уставившись на английского солдата, вдруг заметил, что Асадолла-мирза знаками просит его выйти из комнаты.
Не в силах разгадать, что происходит, я выглянул в переднюю и сразу наткнулся на Асадолла-мирзу. Князь пытался сунуть солдату деньги, а тот ломался:
– Рад служить вашему высочеству… Я вам очень обязан… Вы же сами за все изволили заплатить, и за рубашку, и за брюки, и за шапку…
– Ну, прошу вас, господин Ардавас! Это так, мелочь – плата за английское знамя. Не отказывайтесь!
– Знамя-то из обыкновенной бязи, я сам его выкрасил. Ну, если и взять, то только чтобы вас не обидеть…
– Вы меня убиваете, барон Ардавас!
– Ну, не дай бог… За такую малость стыдно и деньги брать.
– Пожалуйста, жизнью вас заклинаю! Друг ты мне или нет?
– Помилуйте, я вам очень благодарен. Я ведь ничего особенного не сделал. Надел в саду эту рубашку, брюки, зашел, два слова сказал…
– Ардавас, я рассержусь.
– Ну, как прикажете, как вам угодно, только неудобно мне.
– Вот молодец! Но пусть это дело останется между нами. Переоденься и ступай, а попозже еще увидимся.
– Счастливо оставаться, ваше высочество, до свидания.
– До свидания, Ардавас, счастливо!
На пороге, прислушиваясь к их разговору, показался отец. Армянин, быстро переменив защитную гимнастерку и бриджи на обычную одежду, забрал английскую форму и удалился. Отец покачал головой:
– Ну, князь, виртуозно! Где вы только разыскали такого? Он настолько похож на англичанина, что я уж подумал, будто вы наняли настоящего британца.
– Этот Ардавас – официант в одном кафе на проспекте Лалезар… Его с давних пор прозвали Ардавас-англичанин. И живет он здесь неподалеку. Я со вчерашнего дня готовил подарок аге. Как он?
– Да, кажется, заснул, но все такой же бледный.
– Ну, пусть полежит немного. А что же доктор?
– С доктором Сеид-таги-ханом я договорился, он сейчас приедет.
Через минуту появился кардиолог в сопровождении Маш-Касема, и почти тотчас прибыл доктор Сеид-таги-хан.
Дядюшка лежал неподвижно, во все время осмотра не подавая признаков жизни. Оба врача считали, что его срочно нужно отправить в больницу. Больше всех горячился Маш-Касем:
– Пусть господь покарает их всех! Одно зло ага от них видел…
– Моменто, Маш-Касем, довольно – теперь эту песню не заводи, – строго сказал Асадолла-мирза.
– Нет, ваша милость, зачем врать?! До могилы-то… Меня ежели спросить, так я скажу: собственными ушами слыхал, что они агу отравили.
Доктор Сеид-таги-хан, запиравший саквояж, насторожился и со своим грубым тебризским акцентом произнес:
– Что? Вы сказали «отравили»?
– Ей-богу, зачем врать? До могилы…
– Маш-Касем, почтенный! Что за глупости… – разом закричали Асадолла-мирза и отец.
– Дайте ему сказать! – воскликнул доктор Сеид-таги-хан. – Я тоже наблюдаю у этого больного признаки опиумного отравления.
Кардиолог рассмеялся:
– Дорогой коллега… Я давно уже пользую этого больного… Подобные признаки появляются при каждом сердечном приступе.
Доктор Сеид-таги-хан, человек с дурным характером, резко ответил:
– Больного вы, возможно, знаете лучше меня, но я врач государственной больницы, передо мной каждый день проходит по сто человек с подобным отравлением.
– Да хоть тысяча – говорю вам, это типичные признаки сердечной аритмии.
– Прошу вас не учить меня медицине! Моя обязанность, если у больного обнаружены признаки отравления, сообщить об этом в органы здравоохранения, что я и собираюсь сделать.
Несмотря на громкие протесты Асадолла-мирзы и отца, доктор Сеид-таги-хан не желал отступиться от своих слов. Асадолла-мирза, стараясь не выходить из себя, сказал:
– Господин доктор, вы пришли к такому выводу только после слов этого глупого слуги! Почему же вы раньше не заметили признаков отравления?
Потом он обратился к Маш-Касему:
– Кто же, по-твоему, Маш-Касем, отравил агу?
– Ей-богу, зачем врать? До могилы-то… Я сам-то не видел. Но я так думаю, англичаны это.
– Вы слышите, господин доктор? – повернулся Асадолла-мирза к врачу. – Маш-Касем уверен, что британский король дал аге яд.
– Кто?… Британский король?… В любом случае в больнице все выяснится.
Кардиолог фыркнул:
– Надо извлечь опиум из желудка больного и отдать на анализ в государственную больницу. Конечно, если опиум окажется британским, это дело рук англичан. Тогда надо посылать полицейского к Черчиллю!
Доктор Сеид-таги-хан бросил на своего коллегу злобный взгляд и, если бы не вмешательство Асадолла-мирзы, несомненно обрушил бы на него поток брани.
– Моменто, моменто… Господа, ваш человеческий и профессиональный долг требует, чтобы вы заботились о больном, а не дискутировали по частным вопросам… Маш-Касем! Беги за такси, повезем агу в больницу.
Полчаса спустя дядюшка, несмотря на сделанную ему инъекцию, все еще не пришел в сознание. Его перенесли в машину. Было решено, что Маш-Касем срочно поедет на другом такси за дядей Полковником и попросит, чтобы он, оставив детей на даче, сам вернулся в город. Асадолла-мирза давал Маш-Касему последние наставления:
– Ты только осторожней, чтобы они не очень перепугались. Скажи господину Полковнику, что ага сам просил его вернуться! Ханум, если захочет, тоже пусть приедет, а детям – незачем.
У кардиолога была своя машина, а мы кое-как погрузились в то же такси, куда уложили дядюшку, и отправились в больницу.
Около полудня я сидел на скамейке в больничном коридоре, наблюдая за суетой родственников, число которых все прибывало.
Дядюшке давали кислород, к нему никого не пускали. Конечно, гипотеза об отравлении, которая так увлекла доктора Сеид-таги-хана, была отвергнута при первом же осмотре больного, и доктор покинул нас в самом скверном расположении духа.
Я думал о Лейли, и порой мысли заводили меня так далеко, что я становился гадок сам себе.
«Если дядюшка… а что, если дядюшка не поправится?… Сколько ему лет? Сам он говорит, что чуть больше шестидесяти, но отец утверждает, что ему все семьдесят! Семьдесят лет – ведь это уже старость!… Нет, не дай бог, пусть до ста лет проживет! Но… но если он выздоровеет, то непременно отдаст Лейли за Пури… И мы оба будем несчастны, и я, и она… Ох, о чем я думаю?… Значит, я хочу, чтобы дядюшка не поправился?… Нет, сохрани бог! Господи, пошли ему исцеление! И вообще, разве можно лезть в дела божьи? Как господь пожелает… Лучше о другом думать. Правда, почему это Асадолла-мирза велел Маш-Касему не привозить детей? А может, Лейли захочет повидать отца в последний раз… Опять я говорю „в последний раз“! Господи, прости меня грешного…»
Родственники собрались в кружок и переговаривались тихими голосами. Моя мать и тетки не находили себе места от волнения, мужчины пытались их успокоить. Я подошел поближе, чтобы послушать, какие новости.
Последнее слово медиков было: если больной протянет до вечера, возможно, удастся его спасти.
Один из врачей с удивлением рассказывал, что, когда дядюшка на несколько минут пришел в себя, он лишь пробормотал что-то про какую-то святую Елену и про инвалидов – больше не удалось разобрать ни слова.
Наконец я увидел Асадолла-мирзу, сидевшего в стороне. Я направился к нему:
– Дядя Асадолла, как вы думаете, что будет? Ну, доктора говорят, что если до вечера…
– Так и есть, – тихо сказал Асадолла-мирза. – Ты прав. Твой диагноз верен.
В этот момент по легкой улыбке и устремленному куда-то поверх моей головы взгляду я понял, что мысли его далеко от меня. Я проследил, куда он смотрит. Молоденькая медсестра раскладывала на передвижном медицинском столике инструменты и лекарства. Кокетливо улыбаясь, она поглядывала на князя и всецело завладела его вниманием.
Я подождал немного, пока девушка вошла в палату. Теперь с Асадолла-мирзой можно было поговорить.
– Дядя Асадолла, как вы считаете, жизнь дядюшки в опасности?
– Все от бога, сынок. Нам теперь только и остается, что молиться.
– А вы не думаете, дядя Асадолла… Я просто спросить хочу…
– Так спрашивай, дружок.
– Я хотел спросить, когда вы говорили Маш-Касему, чтобы он дядю Полковника привез, а детей – нет, это вы из-за меня, да?
– Как это из-за тебя? Не понял…
– Ну, вы, наверно, не хотели, чтобы Лейли и Пури здесь оказались, чтобы дядюшка не мог, если очнется, послать за нотариусом и оформить их брак.
