Владимир Каминер - Russendisko. Рассказы
Через пять месяцев по квартире носились пять милейших щенков. Уход за шарпеями очень сложен. Им постоянно нужно подрезать веки, а еще они не могут самостоятельно спускаться по лестнице — большая голова перевешивает крошечный задик, и они немедленно летят вверх тормашками. Катя ухаживала за шарпеями чуть ли не круглосуточно, но продать ей не удалось ни одного. Когда из пяти щенков получились громадные псины, Катя совершенно к ним охладела. Она перегородила квартиру при помощи железных решеток и металлической сетки. В одной части оказались собаки и санузел, в другой разместилась сама Катя с экзотическими растениями, которые она к тому времени накупила в невероятных количествах. В конце концов ей удалось совершить невозможное — за полгода Катя превратила свою комнату в девственный лес. Не хватало только певчих птиц — они пали жертвой незапланированной молниеносной атаки шарпеев.
Выжить в девственном лесу непросто, и Катя занялась деторождением. Без борьбы деторождения не бывает. Сначала Катя боролась с врачами — на одного она даже подала в суд. За то, что он осмелился усомниться в ее плодовитости. Кроме того, Катя боролась с мужем, который уже давно боялся близко подойти к квартире и уже год как не был в туалете. Но Катя с блеском преодолела все препятствия. Теперь в девственном лесу подрастают два младенца, две милейшие девочки — Дебора и Сузанна. Если они когда-нибудь вырастут, то несомненно будут отличаться фантастической выживаемостью. А Тарзан и Джейн повесятся от зависти на первой же лиане.
Перевод Н. Клименюка
Коммерческая маскировка
Однажды судьба занесла меня в Вильмерсдорф. Я как раз собирался показать моему другу, московскому поэту Илье Китупу, типично берлинские места. К полуночи мы проголодались и зашли в турецкую забегаловку. Продавцы, их было двое, томились скукой и попивали чай. Музыка, которую они слушали, показалась моему другу знакомой. Он узнал голос знаменитой болгарской певицы, и даже подпел пару строф.
«А что, турки всегда слушают по ночам болгарскую музыку?» — обратился я с вопросом к Китупу, который изучал в Москве антропологию и потому хорошо разбирался в обычаях народов мира. Китуп, в свою очередь, разговорился с продавцами.
«Никакие они не турки, а вовсе болгары, — просветил меня Китуп, который и сам немножечко болгарин. — А турками они только притворяются. Это у них такая маскировка с коммерческими целями». — «На что это им?» — недоумевал я. «Берлин — город многогранный. Не надо усложнять и без того сложное положение. Покупатель привык, что в турецкой закусочной его обслуживают турки, даже если эти турки на самом деле — болгары», — объяснили нам продавцы.
На следующий день я отправился в болгарский ресторан, который обнаружил недалеко от дома. Я почему-то вообразил, что тамошние болгары в действительности окажутся турками. Но эти болгары были настоящие. Зато итальянцы из соседнего итальянского ресторана оказались греками. Когда они купили ресторан, то срочно отправились на муниципальные курсы итальянского языка. Посетители хотят, чтобы в итальянском ресторане с ними разговаривали по-итальянски, хотя бы чуть-чуть. А потом я пошел в греческую таверну. Предчувствия меня не обманули — там меня обслуживали арабы.
Берлин — город загадочный. В суши-баре на Ораниенбургер штрассе работает девушка из Бурятии. От нее я узнал, что всеми берлинскими суши-барами заправляют евреи, но не японские, а американские. В сфере общественного питания это дело обычное. Точно так же в ином заведении вам продают консервированную морковку из Альди, а в меню пишут — «морковь от шеф-повара по-гасконски». Кругом — оптический обман, а каждый человек — одновременно он сам и еще кто-нибудь другой.
Я продолжал исследовать вопрос и все глубже погружался в пучину иллюзий. Каждый день приносил новые открытия. Китайцы из кафе напротив моего дома оказались вьетнамцами. Индийцы из ресторана на Рюкештрассе — тунисцами из Карфагена, а хозяин афро-американского заведения, увешанного побрякушками вуду, — так и вовсе бельгийцем. Даже последний оплот подлинности — вьетнамские продавцы контрабандных сигарет — миф, порожденный телевизионными новостями и полицейскими сводками. И все делают вид, что верят, хотя каждому полицейскому отлично известно: большинство так называемых вьетнамцев — выходцы из Внутренней Монголии.
Я был так потрясен результатами своих изысканий, что продолжал прочесывать город в поисках последней нефальсифицированной правды. Больше всего меня занимал вопрос — кто же на самом деле те так называемые немцы, которые заправляют типичными немецкими заведениями, маленькими уютными забегаловками, называющимися, как правило, «У Олли» или «У Шолли», в которых подают рульку с квашеной капустой и наливают пиво за полцены. Но там я натолкнулся на непробиваемую стену молчания. Интуиция подсказывает мне, что я вышел на след великой тайны. Но сам я с расследованием не справляюсь. Если кто-нибудь в курсе, что скрывается за вывеской «немецкого» заведения, пусть немедленно мне об этом сообщит. Я буду чрезвычайно благодарен за любую информацию.
Перевод Н. Клименюка
Профессор
Когда профессор приехал в Германию, денег у него было значительно больше, чем у рядового среднестатистического эмигранта. Он и не собирался жить на пособие. Скорее, совсем наоборот — не успел приехать, как купил «Форд Скорпио» и нанял маклера, а маклер живо нашел ему большую и светлую квартиру на Кнаакштрассе. В Москве профессор работал в институте им. Крупской, преподавал воспитание молодежи в социалистическом обществе. А кроме того, изучал роль домашних животных в русском фольклоре.
Профессором он стал так: защитил докторскую диссертацию по теме «Место козы в сознании русского народа» и издал ее отдельной книжкой. Конечно, профессор состоял в КПСС, но никаких конкретных политических взглядов у него не было. То есть, конечно, были, но как-то не по-настоящему. Иногда он размышлял о том, как бы получше организовать Россию, но мыслей своих никогда не записывал, да, собственно, ни с кем ими и не делился. Как и большинство современников, профессор был либерал. Когда социализм закончился и началась новая жизнь, профессор не сразу разглядел все ее подводные камни. По наивности он полагал, что сможет преподавать воспитание молодежи в капиталистическом обществе. Ничего не вышло. Воспитывать молодежь стало вообще не нужно, она взяла это дело в свои руки, поэтому институт закрыли, а освободившееся помещение сдали под техноклуб. Зарплату профессору стали платить нерегулярно, а потом и вовсе перестали — на всех новоиспеченных безработных денег у правительства не было. «Сначала заплатим шахтерам, — заявил по телевизору представитель исполнительной власти, — потом — врачам».
Безработный профессор посвящал много времени просмотру телепередач. Таким образом он надеялся постичь сокровенный смысл мрачных знамений нового времени. Особенно он любил передачу «Что делать?», программу для интеллигенции, которая почти не прерывалась рекламой. Но ответов на вопросы не нашел и в ней. «Идите в лес, — посоветовал ведущий программы, — и собирайте грибы и ягоды». — «Да иди ты сам!» — возмутился профессор и выключил телевизор. Ответ на вопросы знали либеральные товарищи профессора. Выход есть, полагали они. Выход — в эмиграции. Профессор собрал вещички, продал квартиру и поехал в Германию. В Германии ему как полуеврею сразу же предоставили убежище. И одна лишь забота осталась у профессора: что делать? А делать ему было нечего.
В русской газете профессор прочитал объявление: открылся русский детский садик, нужны воспитатели. Профессор немедленно откликнулся и был тотчас же зачислен в штат — хозяйки, две русские девушки, установили ему зарплату 620 марок, по девять марок за час работы. Вечерами профессор навещал своего соседа-портного. Вообще-то портной, прежде чем эмигрировать из России, был археологом. А в Германии, где раскапывать нечего, он переучился. Теперь археолог раскапывает на барахолках старые шмотки, перешивает их и продает в русском бутике на Курфюрстендамме. Вечерами портной сидит за швейной машинкой, а профессор развлекает его рассказами про свою загубленную жизнь.
Сначала археолог слушал с интересом. Потом заметил, что профессор повторяется. В конце концов профессор так запутал портного своими байками, что это стало негативно сказываться на качестве шитья. «Знаете что, мой дорогой, — сказал портной профессору, — истории, которые вы мне рассказываете, очень интересны. Вы непременно должны их записать. Получится увлекательнейший роман. Я знаю одного русского издателя, он вас непременно опубликует». Профессору идея понравилась. Жизнь снова обрела смысл. Несколько месяцев профессор не выходил из своего кабинета. Наступила весна, и профессор снова появился у портного, зажимая под мышкой толстый кожаный портфель. «Вот мой роман, — сообщил профессор, — читайте быстро, но внимательно. Портфель оставлю у вас, а то листы растеряете». И ушел. Портной выбросил рукопись в мусорное ведро — все истории он и так уже слышал. Потом он распорол портфель и сшил из него плавки. Таким образом он исполнил свою давнюю мечту. Дело в том, что, когда портной жил в Советском Союзе и учился на археолога, ему пришло письмо из Америки. Его тетка, которая прожила там двадцать лет, собиралась в гости и спрашивала, что привезти в подарок. Тетку он почти не помнил, а жил в обычной студенческой нищете. Не хватало всего. И квартиры нормальной не было, и есть, в общем, тоже было нечего. Вопрос его обидел. «Ничего мне не надо, — написал он в ответ, — все у меня есть. Нет у меня только кожаных плавок, а они мне как раз очень нужны». Тетка юмора не оценила. Она приехала в Москву и привезла целый ящик подарков — не было в нем только кожаных плавок. «Извини, милый, — сказала тетка, — я перерыла всю Америку, но кожаных плавок нигде не нашла. Наверное, они вышли у нас из моды». Куда бы судьба ни заносила портного, он всегда вспоминал этот случай. И вот теперь он осуществил свою мечту и сшил себе из профессорского портфеля отличные кожаные плавки.
