Коллектив авторов - Одесский юмор: Антология
И жил в этой гостинице, на одном со мной этаже, капитан Без-енко. Он привел сюда морской буксир и теперь обучал экипаж из местных жителей сложному искусству кораблевождения. В молодости была у него пышная шевелюра, но потом он выгодно обменял ее на усы кукурузного цвета и просторный живот – из тех, что у нас в Одессе называют «накоплением» или «арбузом». Я говорю «у нас», потому что Без-енко оказался моим земляком и даже почти соседом. Мы радовались такому фатальному совпадению, и нас было, что называется, водой не разлить – особенно по вечерам в баре, где изнывали в грязном аквариуме позолоченные рыбки.
Давно лишенные информации о ходе футбольного первенства, мы жили голой теорией, а она сулила победу одесскому «Черноморцу». Без-енко был экстремистом. Он презирал меня за то, что я довольствовался в мечтах третьим местом («Черноморец» к концу первого круга был на восемнадцатом и последнем).
– Можешь подавиться своей «бронзой»! – говаривал он обычно.
Ему нужно было «золото» или, по крайности, «серебро». По вечерам он изучал полупустую таблицу, ориентировочно прибавляя Одессе очко за очком.
И вот, когда он довел наконец «Черноморец» до «золота», минуя острые рифы поражений и унылые ничейные штили, грянул гром.
Гром этот был типографский. Пришли газеты сразу за несколько месяцев. Репортажи со стадионов были хуже некрологов. Я заполнил таблицу и решил наложить на себя руки. Но мне захотелось проститься с Без-енко: он получил те же газеты.
Без-енко с секстаном в руке опирался на стол, как Луи Каторз на знаменитом портрете. «Замерял падение нашей звезды», – подумал я и спросил:
– Ну, что ты имеешь сказать?
Он безмолвствовал. Мне стало его жаль даже больше, чем себя.
– Не убивайся, – сказал я. – Еще не все потеряно. Если киевское «Динамо» потерпит поражение во всех оставшихся матчах и потом дополнительно семь раз обыграет самое себя, а все другие команды половину своих очков отдадут «Черноморцу», то мы смело берем «серебро»…
Он поднял на меня страдальческие глаза и вдруг явственно произнес:
– Мне бы стрихнинчику.
«Готов!» – решил я и на всякий случай отошел к двери.
– Можешь на меня положиться, – продолжал он, – я этого так не оставлю.
– Чего «этого»? – я перенес одну ногу в коридор и чувствовал себя уверенней.
– Они жрут мой курс, – туманно ответил Без-енко и заплакал скупыми морскими слезами.
– Старайся поменьше думать об этом. Они приналягут и все поставят обратно, на место.
Он вздрогнул:
– Хотел бы я видеть, как им это удастся!
– Подожди, – мягко, как ребенку, сказал я. – Подожди и увидишь. Кто знает, может, они уже взялись за дело…
Без-енко опять вздрогнул, подскочил к письменному столу и распахнул настежь дверцу. За нею лежали толстые, сложенные стопкой тетради. У верхней, с надписью «Навигация» и римской единицей, кто-то аккуратно по дуге отъел весь правый угол.
«Девятка!» – невольно подумал я и спросил:
– Зачем ты ее порезал?
– Это я? – Он помедлил и огляделся по сторонам. – Крысы… Тут у меня выступала семейка – мама и три дочки… Можно сказать, грызут науку!
Оказывается, вчера вечером в номер к нему пришли четыре крысы и сразу накинулись на конспекты. Капитан потребовал у портье мышеловку, но тот не понял и принес дюжину пива. Так они коротали время: Без-енко пил пиво, а крысы жрали тетрадь. Он пробовал их отогнать. Но они не спеша уходили к дыре в полу и, едва капитан возвращался к пиву, принимались опять за свое.
– Это хамки! Они делали мне варфоломеевскую ночь, – пожаловался Без-енко.
Мы бросились к директору. Но директор сослался на утвержденный выше список инвентаря и мышеловки не дал. А когда я сказал, что в списке нету и крыс, он дико разгневался и закричал, что крысы, мол, появились в отеле помимо директорской воли, и спроси они разрешения, он им бы его не дал. Тогда я зашел по другому краю и пробил вопрос насчет сохранности имущества постояльцев и разных гарантий – словом, всего, что было написано на табло, висевшем внизу, у правого уха портье. Но он отбил мой вопрос за боковую линию, ибо юридические гарантии имеют силу над людьми, а не безответственными грызунами. Отбил – и сделал рывок к моим воротам, с улыбочкой предложив опротестовать москитов и мух. Само собой, я перешел в контратаку, но директор снял телефонную трубку и объявил, что матч окончен.
Без-енко был невменяем.
И началась мистика. Крысы ели конспекты. Каждый вечер они приглашали к Без-енко друзей и родственников. Через неделю капитан знал их всех в лицо. Он бегал к директору с ошметками тетрадей, но ничего не добился.
Тогда мы выклянчили у судового врача мышьяк. Без-енко накупил разных деликатесов, начинил их отравой и аппетитно разложил возле стола.
Крысы к угощению не притронулись.
– Офсайд? – спросил я его утром.
– Чуют… – оперным шепотом ответил Без-енко и, помолчав, добавил:
– Они подслушали, когда мы договаривались за мышьяк. Я от этих разносчиц холеры всего жду.
По его расчету выходило, будто крысы свободно понимают человеческую речь, и зря мы не называли мышьяк по науке, латинским словом. Названия этого я не знал, да и Без-енко тоже его не помнил. Но он сказал, что ничего бы от нас не отпало, если б заглянули в справочник. Все равно пригодилось бы потом для кроссвордов. Я почувствовал раскаяние. Но тут меня осенило.
– Слушай! – закричал я. – Ведь русского-то они знать не могут…
– Не терзай мне зря сердце, – сказал Без-енко. – Каждый раз, когда мой взор падает на вас, молодых, я плачу от боли. Ваши мысли, как те часы, крутятся в одну сторону. Крысы, запомни, сынок, ходят под всеми флагами и слышат все языки!..
Он довел свое рассуждение до высшей точки, заявив, будто крысы, общаясь между собою в портах, свободно могли создать всемирное лингвистическое сообщество, и допустил наличие особого языка.
– Что-то вроде эсперанто, – сказал он.
Я не стал возражать и осведомился о его планах.
– Пускай блюда полежат, – ответил Без-енко, – вдруг они захотят расширить меню…
Но крысы довольствовались одним блюдом.
Наконец наступил кризис. Раньше грызуны отставали от слушателей капитана и жрали лекции, так сказать, постфактум, теперь же они обошли студентов. Близилась катастрофа!
Капитан попробовал сыграть с ними по-честному. Он убрал с поля отравленные харчи и заменил их доброкачественными и свежими. Далее он произнес речь. Я тоже присутствовал. Незаинтересованный свидетель, по идее Без-енко, придавал больше весу его словам.
– Мадам! – обратился он к старой крысе. – Мадам, и вы, девочки! Вы сделали меня всухую. Чтоб я так жил, если у меня рука поднимется на ваше здоровье. Кушайте, не стесняйтесь. Питание – люкс! И вы будете иметь его три раза в день, или пусть «Черноморец» вылетит из высшей лиги и станет ниже «Молдовы»…
Упоминание о «Черноморце» я принял как знак духовного возрождения капитана.
– Подумайте сами, мадам (он особенно уповал на старуху!), разве можно сравнить эту старую измызганную бумагу с бисквитиками и ветчинкой! Зачем вам изнурять свой желудок? Кушайте калорийную пищу и плюньте на мои конспекты! А я буду учить по ним людей. И все останутся довольны…
Чтобы развеять их опасения, мы с капитаном надкусили все бисквиты и перепробовали ломтики ветчины.
Я покинул его во власти надежды.
Назавтра оказались съеденными еще четыре главы. Деликатесы лежали нетронутые.
– Они мстят за мышьяк, реваншистки… – тяжко шептал капитан. – Но мое терпение тоже имеет конец!
И он удалился с видом решительным и мрачным.
За обедом я попытался вернуть капитану былую форму, сообщив о победоносной ничьей, сделанной «Черноморцем» неделю назад. Для этого мне пришлось звонить в столичный пресс-центр и выложить изрядную сумму.
Но мяч прошел выше ворот: Без-енко выслушал меня равнодушно, как мидия.
Только за кофе он вдруг оживился и начал ставить вопросы по военному делу и баллистике. Тут я был на высоте. Я пересказал своими словами пару популярных статей о сокрушительной мощи ракетно-ядерного оружия. Все примеры я изложил как лично мною увиденное и пережитое. Но Без-енко интересовало архаичное вооружение. И он то и дело сворачивал на царь-пушку и всякие мушкетоны и фальконеты.
Вечером я зашел к нему поделиться алгоритмом, основанным на нашей ничьей. У меня не было под рукой приличного компьютера, но даже конторские счеты выдали виды на «бронзу».
Капитан был чем-то взволнован и не мог уследить за моими выкладками.
– Слушай, – сказал он осипшим от напряжения голосом, – оставайся у меня ночевать. Я тебя удивлю!
Но я с детства не любил удивляться. Я сообщил, что мне до зарезу надо отправить письма не позже завтрашнего утра, и ушел восвояси.
Ночью гостиница проснулась от ратного грохота. Я решил, что началось извержение местного вулкана. По преданию, он молчал уже десять тысяч лет, с тех пор как в его огнедышащий кратер сошла девица, которую мракобесы-родители насильно просватали за нелюбимого, но очень богатого старика. Я даже подумал, что, в сущности, было бы глупо обижаться на этот вулкан: шутка ли – десять тысяч лет!
