Лесь Подерв'янський - Оповідання, сценарії
«Подивiться на нього, — сказал Иван, — одразу видно, шо людина дiлом занiмалась, i провiряющого не треба». Я стоял перед ними, мокрый и грязный, а они — разом, достав из-под кроватей шампанское, выстрелили в бурную шевченковскую ночь.
Подозрительное чавканье снизило общий пафос. Свободной от шампанского рукой Иван извлек из-под кровати упирающегося Пирата — в зубах у него завязли остатки породистой копченой колбасы.
Двор был стерилен. Он смутно напоминал Японию. Черная с золотом швейная машинка стояла под немыслимым орехом на узорчатых чугунных ногах. Листья ореха пахли эфирными маслами и дезинфекцией. За машинкой сидел человек с худой загорелой шеей, одетый в трусы и полосатую рубашку. На голове у него была шляпа с дырочками, а в зубах торчал «Беломор». Он шил черные фрайерские штаны, широкие снизу и узкие наверху; карманы штанов были роскошно отделаны кожей. Цикадный стрекот машинки не заглушал женских криков, хохота и всхлипываний, доносившихся из хаты. Все было ясно. «Ваня тут, щас вiн вийде». Портной перекусил нитку и деликатно попытался вклиниться в животные звуки. «Я сiчас», — сказал Иван и появился через пятнадцать минут — одной рукой он срывал вишни, другой надевал фрайерские штаны. «Iван, — сказал я, — ми спиздили кролiв. Хлопцi дiзнались, що це ми. Вони сказали, що прийдуть увечерi. Вони сказали, що нас вони вiдпиздять, а наших дiвок виїбуть. Якщо тiки ти не поговориш з ними. Хоча дiвок не шкода — вони всi такi язви». «Собацюри, — ласково произнес Иван, застегивая штаны, — дня без пригод прожити не можете». Он весело подмигнул появившейся девушке. Девушка сыто щурилась, пытаясь вернуться из Зазеркалья. «Батьку, — лениво скомандовала она, — що ви там розсiлися? Несiть хлопцям борщ». «Щас, щас, доню, вже несу», — кротко отозвался портной, смахивая крошки со стола в свою шляпу.
Как рассказать про лето? Как рассказать про прохладную чайную в густом саду среди жары, где мясо с картошкой подавалось в больших горшках, из крана текло холодное пиво, а на стенах висели большие картины, написанные на клеенке (этапы жизни Тараса Бульбы), и вишни можно было рвать прямо из окна. Про ночные драки на танцплощадке, которые волшебным образом прекращались при появлении Ивана со своим новым другом — цыганом с золотыми зубами, главным бандитом города. Про то, как они вместе с цыганом напились портвейну на быстроходном корабле под названием «Ракета», после чего цыган выпал за борт, а Иван поймал его и некоторое время тащил в кильватерных бурунах эту диковинную, золотозубую и пышноусую тварь, пока, наконец, не втащил обратно, после чего тут же выпал сам и прохлаждался, вися на могучей руке в пенном водовороте, хохоча и выкрикивая хайямовские рубай прямо посреди фарватера великой реки. Время шло, мы продолжали жить и безобразничать. Академия была закончена; некоторые уехали покорять столицу империи, кто-то женился, кто-то успел умереть, а кто-то спиться. Иван не объявлялся, говорили, что он уехал в Черновцы, но однажды я все-таки встретил его. Он потолстел и стал как-то ниже, на руке у него висела маленькая, похожая на благополучную амбарную мышь, женщина. «Як ти мiг, Iван», — вырвалось у меня сдуру. Иван улыбнулся своей ласковой улыбкой и пощекотал усами мое ухо. «Знаєш, — шепнул он, — я просто человека пожалiв». Был ли он героем? Наверное, да. Маршал Ланн, один из орлов Бонапарта, как-то сказал, что гусар, который в тридцать лет не убит — не гусар, а дрянь (ему самому в тот момент было тридцать четыре, и вскоре его убили). Вероятно, он имел в виду, что героизм всегда влечет за собой известные последствия. Если частота отклонений от этого правила превышает допустимую, это ставит героизм под сомнение. Но на самом деле все еще хуже. Героем вообще нельзя быть долго, потому что негерои устают от его геройства. Если же он упорно продолжает геройствовать, он становится неприятен; своей безупречностью он как бы подчеркивает ущербность всех остальных. И что же ему тогда остается, кроме как умереть, или, что еще противнее, стать таким же, как вся эта сплоченная отсутствием героизма банда? Не потому ли старый Язон устроился пить свой греческий «биомицин» под тяжелой и ненадежной кормой «Арго»? Но все же зачем? Почему?
