Елена Флорентьева - Сто голландских тюльпанов
- Нет такого вокзала, гражданин. Рижский вокзал - остановка.
- Он сказал, Парижский. Тут троллейбус тихонько тронулся, и я вдруг почувствовал, что нас всех пронизал какой-то жуткий ток взаимной ненависти. Я скосил глаза и увидел дико перекошенное лицо соседа слева. Он так стиснул металлический поручень, что у него побелели пальцы.
- Это все лирика. Вы о фактах говорите.
- Я догадался, что нельзя просить его передать деньги, пятьдесят копеек, чтобы купить у водителя талоны. Я просто не мог себя заставить произнести требуемую фразу.
- Не понял.
- На его месте я не стал бы передавать деньги. Чужие деньги.
- Не бывает так, гражданин. Я сам каждый день в общественном транспорте езжу, своего транспортного средства нет. Всегда деньги берут, я видел. Только протяни.
- А на этот раз было так, как я рассказываю. Между тем, я никогда в жизни не ездил зайцем, и внутренний голос мне твердил: купи талоны, купи талоны.
- Я не могу писать про внутренний голос.
- Я глянул направо и увидел женщину.
- Гражданку Панасюк?
- Эту самую гражданку. Мне показалось, что с ней можно установить контакт. В отличие от всех остальных, ее лицо выражало даже некоторое удовольствие. Или безмятежность. Приглядевшись, насколько позволяли условия, я обнаружил, что она, бросив сумки на пол, поджала ноги и висит, отдыхая, между телами пассажиров.
- Гражданка Панасюк отдыхала в результате сдавливания телами, я правильно понял? Так и запишу.
- Я сказал: "Товарищ, передайте деньги". Она вздрогнула и уставилась на меня непонимающе. Очумело, в общем. Потом говорит: "Куда передать?" Я говорю: "Водителю в кабинку".
- Вы именно эти слова произнесли? Я запишу.
- И вот тут она - раз! И укусила меня за ухо.
- Так. Какое ухо? Конкретно.
- Конкретно - правое. О, как больно она меня укусила за правое ухо! В ушах, товарищ, много нервных окончаний. По форме своей уши напоминают эмбрион, это научный факт.
- Не отвлекайтесь. Значит, так. Сопроводила ли гражданка Панасюк свой укус какими-нибудь словами? Нецензурной бранью?
- Нет, она некоторое время молча и злобно смотрела. Потом выкрикнула: "Приобретайте билеты для проезда в троллейбусе в киосках Союзпечати!"
- Союзпечати... Так, зафиксировал. Где вам оказали первую помощь?
- Мне залили ухо зеленкой в аптеке.
- Гражданка Панасюк! Признаете вы факт укуса? С какой целью вы его произвели? Были вы знакомы с пострадавшим прежде, не состояли ли с ним в связи?
- Так я ж была в опупелом состоянии!
- В опупелом - это как? Отвечайте по существу, без лирики.
- А разозлилась я. Чего он полез?
- Эх, Панасюк, Панасюк, пострадавший вас товарищем назвал. Куда это годится, если товарищам уши откусывать начнут?
- Да врет он, что он мне этот, ну... Никакой он мне не этот...
- Не товарищ? Это почему еще? Интересно, он не товарищ. А я?
- У... Запутали совсем! Раз у меня образования не хватает, так можно издеваться, да?
- Вы это прекратите, Панасюк. Москва слезам не верит. Вот товарищ укушенный не плачет, сидит себе. В последний раз вас спрашиваю, почему нанесли потерпевшему телесное повреждение? Может, тяжкое: ухо - важный орган на голове укушенного.
- Жизнь у меня не сложилась. Так и запишите в протокол. Устала я. Муж у меня в ЛТП на принудлечении.
- Без лирики попрошу! Потерпевший, а вы что хотите сказать?
- Отпустите товарища Панасюк. Я забираю свое заявление обратно.
- Ну, это вы зря. Вы ее жалеете, а она вас не пожалеет. В следующий раз, глядите, еще чего-нибудь откусит.
- Да нет, я ей верю. Я знаю, я ведь тоже мог кого-то... Вы меня простите, товарищ Панасюк.
- Эх... мужчина, это вы меня извините. Хороший вы, оказывается, мужчина.
- У меня ведь тоже не сложилось... Совсем не сложилось. А у вас, товарищ лейтенант?
- Да чего уж там! Жизнь не сахарная.
- Ну вот, видите... Тут бы посочувствовать друг другу, не хватает этого в наши-то дни... Вот и кусаемся.
- Я раз по телефону доверия звонила, так там занято... И в троллейбусе все места заняты... Да что троллейбус... Мужчина, что бы вам приятное такое сделать, а, мужчина? Хочешь, на ухо подую?
- Вы... Вот вы назовите меня товарищем, а? Скажите просто: товарищ Потапов, живите, мол, долго...
- Та... Ту... Ты... Эх! Мужчина, хочешь, я тебя поцелую?
Детский вопрос
Николай Кузьмич получил от жены пощечину, и очень болезненную; махнув ручкой, Галина Петровна угодила ему в нос.
- У тебя рука, как окорок, — отомстил грубой женщине уязвленный Николай Кузьмич и поспешил в ванную держать нос под струей холодной воды.
- Иди-иди отсюда, дистрофик, — выкрикнула вслед распоясавшаяся жена и, посадив на колени пятилетнего толстого Феликса, принялась заталкивать ему в рот геркулесовую кашу.
Собственно, семейная сцена, завершившаяся жестоким надругательством над мужским достоинством Николая Кузьмича, и произошла по вине любознательного сына, задавшего обыкновенный вопрос, которым дети ныне озадачивают родителей, едва успев освободиться от пеленок. Современная педагогика рекомендует в таком случае не дурить крошке голову и не сочинять всякую ерунду. И уж, конечно, Николаю Кузьмичу, проведшему по настоянию жены не один час за телеэкраном, внимая передаче "Мамина школа", следовало знать, что подобает в доступной для ребенка форме ответить по существу, не вдаваясь, однако, в детали, не заостряя внимания малыша на второстепенных подробностях. Лучше, если сын узнает обо всем от родителей, чем получит жуткую, извращенную и недостоверную информацию в подворотне.
Итак, оторвавшись на мгновение от кубиков. Феликс поднял кудрявую голову и, доверчиво глядя в глаза отцу, спросил:
- А что такое капитализм?
Николай Кузьмич растерялся и брякнул:
- А это просто злой дядя.
Увы, не Песталоцци был папа у мальчика, за что и поплатился носом, разросшимся в ванной до неприличных размеров.
Стараясь придать обезображенному лицу высокомерное выражение, Николай Кузьмич прошествовал мимо жены и уселся перед телевизором; выступал мужской дуэт. Чернявый плюгаш с костистым лицом заводил тоненько: "Слышен голос судьбы...", а второй, с пшеничной шевелюрой, кровь с молоком, добродушно гудел: "БАМ!" Потом вместе: "И большая тайга покоряется нам!" Вскоре дуэт сменили трое ученых мужей, которые повели за столом обстоятельный разговор о том, что, дескать, капитализму в скором времени крышка. С этим тезисом все участники дискуссии были, безусловно, согласны, однако вышел спор из-за сроков. Двое говорили, что разложение капитализма усилится в самое ближайшее время. Третий злился и, бешено вращая глазами, то и дело восклицал: "И - еще раньше, товарищи!"
Николай Кузьмич с горечью и сожалением вдруг осознал, что ему не по силам было бы вести такую ученую беседу. Нет, термины были ему знакомы. Он знал и "анархию производства", и "ползучую инфляцию", и "аграрный кризис", и "организованную преступность", и "аппетиты военщины". Но он совершенно не умел расставлять эти слова в нужном порядке, чтобы получался правильный, а не какой-нибудь побочный смысл.
- А у папочки нос как хобот, — нарушил тягостное молчание наблюдательный Феликс.
- Кушай, кушай, у папочки головка бо-бо, — сказала Галина Петровна, вкладывая в свои слова особое, зловещее значение.
- Мерзавка, — отметил про себя Николай Кузьмич и попытался сосредоточиться на правительственных кризисах, верхах, которые чего-то не могут, и низах, которые ни в какую не хотят, но, помимо воли, продолжал прислушиваться к разговору жены с сыном, где речь зашла уже об извилинах в отцовской голове.
Мадам Маслова, вооружившись шариковой ручкой, нарисовала на листке плотной бумаги нечто похожее на яйцо. Николай Кузьмич не без содрогания ожидал, что еще поведает сыну любящая мать.
- Вот видишь, нет извилинок, поэтому головка не думает совсем. Пустая головка, гладкая.
- А мы папочку полечим, — сказал жалостливо Феликс, — мы его к врачу отведем.
- Отведем, отведем, — мрачно, как эхо в заброшенном колодце, откликнулась Галина Петровна.
Феликс вернулся к кубикам, с которых давно уж отклеились картинки с недостоверными изображениями зверей и птиц, но время от времени задумчиво поглядывал на отца, скукожившегося в кресле.
Поздно вечером, лежа без сна в кровати. Николай Кузьмич раздумывал о женской подлости и злобе. Мадам Маслова доверчиво спала рядом и не почувствовала, как муж резким, решительным движением оттолкнул ее ногу, случайно оказавшуюся на его территории.
- Уйти нужно, — думал он и представлял, как исчезает в чемодане плащ, за ним костюм. Туда же летят джинсы цвета недужного сизаря, унылое детище фабрики "Рабочая одежда". Не забыть помазок! И вот он уже на улице, проносящиеся автомобили безжалостно обдают брызгами, но в кармане - билет на поезд дальнего следования. Из подворотни доносятся тягучие голоса, гитарные аккорды, оттуда выглядывают распухшие морды люмпенов. Николай Кузьмич не боится этих подонков общества и смело идет вперед, задевая кого-то плечом.. Что? Ах... фу-ты, черт. Это же сцена из художественного пятисерийного фильма, который шел по второй программе. Про главного героя Галина Петровна сказала так: "Кретин!"
