Анатолий Софронов - Московский характер
Зайцев. Слышу, Алексей Кирьяныч... Только, в чем дело, не пойму...
Потапов. Я им выгравирую такое на память... такие рисуночки будут...
Зайцев. Это для клуба, что ли?
Потапов. А-а, Зайцев!.. Вот приеду из министерства, узнаешь. Скажи Кривошеину, чтоб ожидал меня. И нажимай здесь.
Зайцев. Когда будете?
Потапов. Не знаю. (Уходит.)
Зайцев. Что за рисунки? Вот человек! (Садится на место Потапова. Снимает трубку.) Диспетчера. Передайте в сборочный - Алексей Кирьяныч приказал форсировать сборку... Уже сто сорок? Хорошо... Какие еще указания? Неважно. Но они будут, указания будут. Обязательно будут... Какие? Неважно, какие... Важно, чтобы были указания!
Картина втораяСтоловая в квартире Потапова и Гриневой. Просторная светлая комната. Квартира расположена на пятом или шестом этаже. Ощущение высоты создают сотни огней в других домах, видных через раскрытую дверь балкона. В столовую ведут две двери из других комнат. Московский летний вечер. За окнами все еще светло. Вместе с открытием занавеса в комнату входят Гринева и Кружкова. У Гриневой в руках газеты и письмо, она только что вытащила их из почтового ящика. Кружкова останавливается на пороге балкона. Гринева зажигает свет.
Кружкова. Зачем, Ирина Федоровна, свет зажгли? Еще видно.
Гринева. Не люблю полумрак. Или темно, или полный свет. Садись, Аня. Будем хозяйничать. (Достает из буфета заварной чайник.) Мы с Алексеем чаевники. (Уходит и возвращается.) Поздно актив кончился.
Кружкова. Вы хорошо говорили, Ирина Федоровна.
Гринева. Жизнь научит. А потом, знаешь, складно говорить не так уж трудно.
Кружкова. Трудно. Ко мне приходят разные люди. Простые и непростые. Иной говорит, а я чувствую: проверяет меня, где я неправильно скажу, где не знаю чего, — а я еще многого не знаю. А мне говорят, просят меня: помогите, решите, вмешайтесь! А если мне самой нужно помочь?
Гринева. Да, депутату нельзя ошибаться.
Кружкова. Вот меня и беспокоит... Вот хотя бы эта Свиридова.
Гринева. Наша Свиридова?
Кружкова. Она... Пришла ко мне, плачет. «Может, мне не к вам надо было, говорит, может, в партком или еще куда, а я к депутату решила. Своя работница, говорит, поймет. Муж вернулся из армии. Ушел слесарем, вернулся капитаном. Говорит мне: «Отстала ты от меня, трудно нам понять друг друга, запросы, говорит, у тебя, и вообще, говорит, культура страдает. Не ровная мы пара теперь. Давай врозь». Объявление в «Вечерку». А какое же тут объявление, когда у меня двое ребят! Да что ребята? Ребята - полбеды. Я их прокормлю. Жили без него. А как быть с любовью? И в чем я отстала? От кого я отстала? Я на Почетной доске. День и ночь работала всю войну. И сейчас. Не хочу я врозь!» - говорит. И плачет: «Помоги, Анна Сергеевна, ты депутат, ты все можешь». А как помочь? И мне горько стало. И я сижу и плачу. Сидим и обе плачем.
Гринева. Долго ж вы плакали?
Кружкова. На часы не смотрела... Сказала, что поговорю с ним. Вызову его. А что я ему скажу? Выругаю, — а вдруг не поймет. А может, и выругать не смогу. О другом буду думать.
Гринева. О Кривошеине?
Кружкова. О нем.
Гринева. Сама же ушла!
Кружкова. Ушла, а вот любовь не ушла. Я не хотела быть при нем, хоть он и умный, Ирина Федоровна. Слишком он все мне объяснял... Может, это от профессии. Хороший технолог, говорят.
Гринева. Пошел он к черту со своей технологией! В станках понимает, а в людях разобраться не может. Знаешь, Анна, трудно быть советчицей в таких вопросах, но я бы на твоем месте выбросила его из головы. Инженер?! Когда мы поженились с Алексеем, кем я была? Простой прядильщицей. А он инженер. И вот видишь: двенадцать лет - как один день. Живем.
Кружкова. И не бывает у вас ссор?
Гринева. По правде сказать, почти не бывает.
Кружкова. Так всегда у вас было?
Гринева. Было... А что, Кривошеина ты с тех пор не встречала?
Кружкова. Он приходил ко мне, в апреле. После выборов уже... Я спросила его, почему не приходил раньше, до выборов. Ушел... Один раз встретила его на улице - перешел на другую сторону. Знаете, Ирина Федоровна, я бы давно уехала куда-нибудь. В Иваново или в Орехово-Зуево.
Гринева. Зачем же тебе? Пусть он едет.
Кружкова. А вдруг я неправильно сделала? Вдруг я свое личное счастье прогнала?
Гринева. А что ты все-таки скажешь мужу Свиридовой?
Кружкова. Я не судья. Я сама потерпевшая. Попрошу его помочь жене, если она в чем отстает.
Гринева. А тебе Кривошеин не мог помочь?
Кружкова. Пытался, но не так.
Входит Виктор.
Гринева. А, студент!
Виктор. Уже почти не студент. (Бросив книги на стол.) Последний экзамен сдал.
Гринева. Поздравляю.
Виктор. Еще диплом, Ирина!
Гринева. Ты хоть бы поздоровался с незнакомой девушкой.
Виктор. Я знаком. Виктор Гринев. Я вас знаю. Был доверенным лицом по вашей кандидатуре.
Гринева (испуганно). А чайник-то, наверно, перекипел? (Уходит.)
Виктор и Кружкова некоторое время молчат, подыскивая тему для разговора.
Кружкова. Какой же диплом у вас?
Виктор. «Настоящее и будущее Москвы».
Кружкова. Красивая тема.
Виктор. Увлекательная. Вы знаете, Анна Сергеевна, мне снится она!
Кружкова. Кто?
Виктор. Москва... Воздушная, золотая, пронизанная голубизной.
Кружкова. Счастливый вы, Виктор, институт заканчиваете.
Виктор. Я счастливый? А вы?!
Кружкова. Я только месяц назад девятый класс вечерней школы окончила.
Виктор. Я не о том....
Кружкова. А о чем же еще?
Звонок. Виктор уходит открывать дверь. Возвращается вместе с Федором Степановичем Гриневым. Из кухни приходит Гринева.
Гринев. Принимай гостя, дочь. Алексей дома?
Гринева. Садись, отец, чай будем пить.
Гринев. Погорячей бы чего-нибудь...
Гринева. Сегодня не праздник.
Гринев. Это правильно, будни. (Виктору.) У тебя-то что, дипломат?
Виктор. Не дипломат, а дипломант.
Гринев. Все одно - на ассамблее дипломаты, в районе дипломаты, дома тоже дипломаты. Разговоры одни.
Гринева. Чем ты недоволен?
Гринев. А то не знаешь, предфабком? Почему наш станок не пускают в ход?
Гринева. Пустят, обожди немного.
Гринев. Все ждалки отсидел. Надоело. В министерство блюстиции пойду.
Гринева. Куда, куда?
Гринев. В министерство блюстиции.
Гринева. Изобретаешь, отец.
Гринев. Твое дело - слушать. Сказал: блюстиции — значит так оно и есть. Блюсти советские законы надо. (Кружковой.) Вот напишу тебе жалобу, депутат, что будешь делать?
Кружкова. Напишите, займемся.
Гринев. Все занимаются, а дела ни с места. (Гриневой.) Алексей-то где?
Гринева. В министерстве или в главке.
Гринев. Заседают? Никак до текущих дел не доберутся.
Гринева. Хватит ворчать, отец... Поздравил бы лучше Виктора: все экзамены сдал. Историком будет.
Гринев. В глубь веков? Нет чтоб, как все люди, пойти по науке и технике. Впрочем, поздравляю. Историков еще у нас в роду не было. Может, про меня историю сочинишь?
Виктор. Про Москву пишу.
Гринев. Раз про Москву, без меня не обойдешься. Москва без меня - что я без Москвы. Весь век друг за друга держимся. Что ж ты напишешь?
Виктор. О том, какая она сейчас есть, какой будет. Как люди будут жить в Москве.
Гринев. А тебе, что ли, известно?
Виктор. Известно.
Гринев. Завирает молодое поколение.
Виктор. Ты вот уже и сейчас Тверскую не узнаешь? А какой она станет! На девять километров от Красной площади сплошь подымутся фронтоны величественных зданий. Новый Арбат, как стрела, врежется в Можайское шоссе.
Гринев. Врежется?
Виктор. Как стрела.
Гринев. Ну, врезай дальше.
Виктор. А вот всего через несколько лет здесь, под нами, набережные Москвы-реки превратятся в прекрасные прогулочные магистрали столицы.
Гринев. Говоришь ты плохо.
Виктор. Почему?
Гринев. Прогулочные магистрали... Будто специально для прогульщиков...
Виктор. Не придирайся, отец. Ты представь себе. Весна, теплый вечер, шелестят листья над рекой. Девушки идут в ярких, как весенний луг, платьях...
