Дмитрий Минаев - Поэты «Искры». Том 2

В виду океана ревел, как борей,
          Джон Буль, находясь в ажитации:
«Явись, о Фетида, богиня морей,
          Защитница английской нации,
Явись и скажи мне, кто может со мной
Соперничать в силе и в славе земной?..

На двух полушариях английский флаг
          Всевластно теперь развевается;
Пред золотом нашим как друг, так и враг
          Почтительно ныне склоняется;
Где меч не проложит дорогу себе,
Там деньги осилят в неравной борьбе.

Весь мир — мой!» Тогда из пучины морской,
          Где стихло волнение шумное,
Ему отвечала Фетида с тоской:
          «Какая кичливость безумная!
О смертный, скажу, справедливость любя,
Заносчивость эта погубит тебя.

Как ты, был заносчив мой сын Ахиллес
          И боя искал рукопашного;
Однако, к несчастью, по воле небес,
          Пята Ахиллеса бесстрашного
Была уязвима, и пал он в бою,
Наполнивши скорбью всю душу мою.

Британский твой лев так же грозен на взгляд,
          Кичливость за ним та же водится,
Но всё же своих „ахиллесовых пят“
          Ему забывать не приходится.
Египет — Ирландия — Индия: ты
Сперва залечи-ка три эти пяты».

   (подходя к Обломову)
Здравствуй, барин!

                       Видишь, кланяться
Не желает нам гордец.

                    (Обломову)
Эй, не плюй в колодец! Чваниться
Переставши наконец,
Сам к колодцу за водицею
Непременно ты придешь
И вокруг нас сам лисицею
Увиваться ты начнешь.
Ныне властные хозяева
Кто, скажи-ка, на Руси?
Ты об этом Разуваева,
Колупаева спроси.
Ту двойную, всем знакомую,
Кличку знает русский люд.
Величают вас — соломою,
Нас же — силою зовут.
Барство прежнее умело ли
Так хозяйничать? Поверь,
Даже климат переделали
Мы в родном краю теперь;
С той поры, как вкруг да около
Истребляем мы леса,
А у вас всех сердце ёкало,—
Совершились чудеса:
Климат сделался суровее,
Юг на север стал похож
И, скажу без празднословия,
Молотить мы можем рожь
На обухе… Не сторонятся
Нас, кому нужны гроши…

Дайте руку. Познакомиться
С вами рад я от души.

«Дню» мадригала лучше нет:
«Ни день, ни ночь, ни мрак, ни свет».

Кто на Руси возрастил красноречья афинского розы?
В веке прогресса, скажи, кто казаков угадал?
Кто Славянин молодой, Греч мощью, а духом Булгарин?
Вот загадка моя: хитрый свистун, разреши.

В этих нищих мы напрасно
Бедняков несчастных ищем:
Мне, смотря на них, ужасно
Быть таким хотелось нищим.

Здесь в указатель глядеть не приходится,
Можно здесь разом постичь,
Что на картинах пред нами находится
Дичь, господа, только дичь!..

«В путь-дорогу!» — новейший роман!
Для какой же он публики дан?
Да спасут Боборыкина боги:
Сбился он и с пути и с дороги.

Эта драма назваться должна,
Чтоб избегнуть скандала немалого,
Уж совсем не «Чужая вина»,
А вина — господина Устрялова.

На сцене видя пьесу эту,
Я об одном лишь плакал факте,
Что Боборыкину карету
Не предложили в первом акте.

«Я — новый Байрон!» — так кругом
Ты о себе провозглашаешь.
              Согласен в том:
Поэт Британии был хром,
А ты — в стихах своих хромаешь.

Доктора в леченьи странны.
           Все они — не смело ли? —
Говорят: морские ванны
           Многим пользу делали.

Эта книга тоже «море
           Взбаламученное»,
Встретит в ней большое горе
           Грудь измученная.

И теперь пред целым светом
Я на ванны эти сетую,
И купаться в море этом
           Вам я не советую.

Своею драмой донимая,
Ты удивил весь Петербург:
Лишь только в свите у Мамая
Мог быть подобный драматург.

Вы правы, милые певцы!
Всё изменяется на свете:
Не признавали вас отцы,
Так, может быть, признают дети.

Гоним карающим Зевесом,
Двойную смерть он испытал:
Явился Писарев Дантесом
И вновь поэта расстрелял.

Поэт! к единственной я склонен похвале:
«Пчела» Булгарина сродни твоей «Пчеле».

В ресторане ел суп сидя я,
Суп был сладок, как субсидия,
О которой сплю и думаю,
Соблазняем круглой суммою.

«На нашей почве урожайной
Растит и тупость семена…» —
Так молвил в злобе чрезвычайной
Поэт, воспрянувший от сна.
Вы правы, злобою алея:
В одни и те же времена
Взросли — ведь нет насмешки злее —
Таланта Пушкина лилея
И вашей музы белена.

Проснулась в нем страстей игра,
За то, что мысль не сходит к барду,
И вместо прежнего пера
Схватился он за алебарду.
Напрасно, будочника вид
Приняв, он ею машет гордо,
Но на Парнасе Держиморда
Уж никого не устрашит.

«Кто там?» — «Я истина». — «Назад!
В вас наша пресса не нуждается».
— «Я честность!» — «Вон!» — «Я
                                    разум!» — «Брат,
Иди ты прочь: вход запрещается».
— «Ты кто такая?» — «Пропусти
Без разговоров. Я — субсидия!..»
— «А, вы у нас в большой чести:
Вас пропущу во всяком виде я!»