Уильям Конгрив - Двойная игра
Леди Вздорнс. Так и сделаю. Вы крайне меня обяжете, если согласитесь прокомментировать всю поэму.
Брехли. С восторгом, и буду гордиться превеликой этой честью, пропади я пропадом!
Лорд Вздорнc. Хи-хи-хи!.. Вы кончили, дорогая? Не присоединитесь к нам? Мы смеемся по поводу леди Тараторн и мистера Глума.
Леди Вздорнс. Да, дорогой. Смеетесь? Этот мистер Глум омерзителен! Тошнотворная личность, отвратительный фат, бр-р! Он целых два дня рыскал по Ковент-Гардену[45], выбирая обивку для кареты в тон своему лицу.
Лорд Вздорнc. Какой болван! А его тетка души в нем не чает, словно она сама произвела на свет эту мартышку.
Брехли. Кто, леди Шамкл? О, она являет собой жалкое зрелище: постоянно жует губами, ни дать ни взять старая овца.
Синтия. Фи, мистер Брехли! Она сосет леденцы от кашля.
Лорд Вздорнc. Я видел, как она вынимала полуобсосанные изо рта, чтобы похихикать, после чего снова клала их в рот — бр-р!
Леди Вздорнс. Бр-р!
Лорд Вздорнc. А так как она всегда готовится похихикать, когда Глум разглагольствует, то сидит в ожидании его острот с открытым ртом, показывая беззубые десны…
Брехли. Как устрица на мели, ей-богу… Ха-ха-ха!
Синтия (в сторону). Вижу, что каждый дурак, каким бы сам он ни был ничтожеством, рад унизить кого-то другого, глумясь хотя бы над его немощью.
Леди Вздорнс. А еще эта необъятных размеров леди — не могу вспомнить ее имени — эта старая толстая дура, которая так неприлично красится.
Брехли. Я знаю, о ком вы говорите, но провалиться мне в тартарары тоже не припомню, как ее зовут. Вы сказали красится? Да она накладывает белила и румяна штукатурной лопаткой. А вдобавок у нее растет борода и пробивается сквозь слой белил, так что можно подумать, будто ее оштукатурили смесью извести и щетины, пропади я пропадом!
Леди Вздорнс. О ведь вы сочинили в ее честь песню, мистер Брехли?
Брехли. Ха-ха! Ей-богу сочинил. Да вот милорд споет.
Синтия. Ах, спойте, дорогой милорд!
Брехли. Собственно, это не песня; скорее что-то вроде эпиграммы, скажем эпиграмматический сонет. В общем, не знаю, как назвать, но это в сатирическом духе. Спойте, милорд.
Лорд Вздорнc (поет).
Филлида[46] дряхлая все краше, все моложе,
А почему? Вы вправе удивиться.
Хотите, вам шепну словцо?
Умеет малевать она по старой коже
Сама себе молоденькие лица,
Что день, то новое лицо!
Брехли. Кратко, но не без соли, а? Таков мой стиль, ей-богу!
Входит ливрейный лакей.
Леди Вздорнс. Ну что?
Лакей. Прибыл портшез вашей светлости.
Леди Вздорнс. С кормилицей и ребенком?
Лакей. Да, мэдам. (Уходит.)
Леди Вздорнс. О милое созданье! Взглянем на дочурку, милорд!
Лорд Вздорнc. Я боюсь, дорогая, что вы избалуете дитя, посылая за ним так часто: сегодня вам привозят ее уже в седьмой раз.
Леди Вздорнс. Ничего подобного! Всего лишь в шестой — я уже целых два часа ее не видела. Бедная малютка! Право слово, милорд, вы не любите бедняжку Сафо[47]. Идемте, дорогая Синтия, и хоть вы, мистер Брехли, посмотрим на Сафо, раз уж милорд не хочет.
Синтия. Я последую за вашей светлостью.
Брехли. Простите, мэдем, в каком возрасте леди Сафо?
Леди Вздорнс. Ей девять месяцев. Но вы не поверите, как она умна, какой у нее музыкальный слух! Милорд, вы не идете? Неужели нет? Не взглянуть на Саф? Ну пожалуйста, милорд, взглянем на крошку Саф. Я знаю, что вы не сможете удержаться.
Лорд и леди Вздорнс и Брехли уходят.
Синтия. Как ни трудно казаться беззаботной, когда ты ввергнута в пучину горестей, еще труднее притворятся, что тебе весело в обществе глупцов. Но права ли я, называя их глупцами? Свет о них лучшего мнения: они слывут людьми достойными и образованными, считаются остряками и тонкими собеседниками, они приняты в свете, их встречают там с восторгом, а если и нет, то они в восторге сами от себя. Почем знать, не в этом ли истинная мудрость? Ведь они счастливы! Может быть, у нас извращенные понятия, и слово "счастье" мы до сих пор употребляли неправильно?
Не в том ли наивысшее из благ,
Чтоб быть собой довольным? Если так,
То горе умному — блажен дурак.
(Уходит.)
Действие четвертое
Сцена первая
Галерея в доме лорда Трухлдуба.
Входят Милфонт и Синтия.
Синтия. Проходя мимо кабинета, я слышала, как он там бушует, а миледи как будто его успокаивала.
Mилфонт. Еще бы, да воздается ей в аду, — как ветерок успокаивает пожар. Но я расстрою ее козни и заготовленным ею арканом стреножу ее самое.
Синтия. Ничего не выйдет: она все равно вас опутает. Нет уж, видно по всему, что этому не бывать.
Mилфонт. Чему не бывать?
Синтия. Нашей свадьбе.
Mилфонт. Отчего?
Синтия. Сердце подсказывает, что не бывать, — потому что мы оба того хотим. Каждый из нас мчится к финишу скачки и мешает другому. Уж поверьте: когда обе стороны в таком единодушном согласии, дело не может кончиться добром. Если двое идут рука об руку, то как можно о них сказать, что они встретятся? Мы словно пара гончих на сворке, что не могут настичь лань, мешая друг другу. Мы слишком близки, потому-то нам и не суждено соединиться.
Mилфонт. Гм… Сравнение мне нравится… Брачный союз — лань, которую мы преследуем; но, может быть, нам кажется, что мы ее гоним, а на самом деле мы ее уже настигли?
Синтия. Ну да, можно схватить: вот, я беру вас за руку… Но у вас неверная посылка: ведь если что нас разъединяет, так только наши собственные страхи.
Mилфонт. А что если нам сейчас, сию минуту, ускользнуть из этого дома и пожениться, отбросив все рассуждения, колебания и страхи? К черту приданое и наследство, дарственные и завещания!
Синтия. Да, да, что нам до них? Ведь мы женимся по любви.
Mилфонт. По любви, по самой злодейской, скажем прямо, любви!
Синтия. А кто не сумеет прожить на проценты с любви, заслуживает того, чтобы умереть в канаве. Так вот, торжественно вам обещаю, что невзирая на свой дочерний долг, на все соблазны, на возможное ваше непостоянство или мою собственную ветреность…
Mилфонт.…опрометчиво и своевольно сбежите сей же час и обвенчаетесь со мною.
Синтия. Не торопитесь!.. Обещаю, что не выйду ни за кого другого.
Mилфонт. Это какое-то отрицательное согласие. Так вы не отваживаетесь на сумасбродство?
Синтия. Я отважилась бы, не будь вы так уверены в успехе своей интриги. Но уж раз я решилась полюбить мужчину, не обладающего презренным капиталом, то он должен мне хотя бы доказать, что у него довольно ума. А потому обезоружьте леди Трухлдуб, как вы похвалялись, и заставьте ее дать согласие, и тогда…
Mилфонт. Я сдержу свое слово.
Синтия. А я — свое.
Mилфонт. Уже восьмой час, и с восьмым ударом кончится ее владычество, разве что сам сатана явится ей на помощь in propria persona[48].
Синтия. А если сатана в самом деле явится и ваш замысел потерпит неудачу?
Mилфонт. Разве можно в это поверить?
Синтия. Так вот, если вы мне с непреложностью докажете, что это был сам сатана, то я соглашусь на бегство — единственный выход. Если же неудачу можно будет приписать случайности, невезению или несчастливому расположению звезд, словом — чему бы то ни было, но не вмешательству самого сатаны, то я буду непреклонна. Единственно, могу подтвердить, — я сдержу обещание и ради вас буду жить в девичестве.
Mилфонт. Но ради самой себя вы не захотите умереть в девичестве, а стало быть, я могу надеяться.
Синтия. Тсс, вот моя мачеха и с нею ваш приятель Беззабуотер. Им незачем видеть нас вместе.
Расходятся в разные стороны.
Входят Беззабуотер и Леди Слайбл.
Леди Слайбл. Клянусь, мистер Беззабуотер, вы просто прелесть! Из вас так и сыплются любезности, а ничто меня так не трогает, как любезности. Что ж, я отдаю вам должное, а потому заявляю во всеуслышание, что никто не мог завоевать моего расположения в большей степени, чем вы. Да, я признаюсь не без краски смущения, что вы потрясли, так сказать, самый фундамент моей добродетели. И уж поистине, если мне удастся устоять против ваших домогательств, клянусь, я до конца дней буду гордиться собою.
