Леопольд Воеводский - Каннибализм в греческих мифах. Опыт по истории развития нравственности
Вследствие этой распространённости сказания о Медее, мы легко можем понять, сколь многообразным изменениям должен был подвергнуться основной мотив его. Но несмотря на это, связь её с Ясоном всегда делала естественным оправдывать её поступки любовью. Поэтому неудивительно, если мы у Преллера, видящего в Медее олицетворение луны, читаем: «Основным характером Медеи является страстная любовь; она служит прославлением Афродиты, подобно тому, как и много других изображений этой страсти в греческой поэзии является первоначально аллегорией луны» . [729] В ином месте он говорит об «ужасно страстной картине Медеи, которой многообразные и роковые приключения являются уже в древнейших известных нам памятниках этого сказания преимущественно последствием этой любви к Ясону, заставляющей забыть всякий долг и даже привязанность к отцу и брату». [730] Мы же должны сказать, что эта «ужасно страстная любовь» есть не что иное как только такой же точно мотив, как бешенство и умопомешательство, долженствовавший лишь впоследствии оправдать её каннибализм или грубые следы его, сохранившиеся в предании.
Впрочем, любовь является в сказаниях о Медее никак не единственным мотивом. Жертвой Медеи являются: во‑первых, её дети, между которыми упоминаются Мермер и Ферит; затем брат её Апсирт; муж Ясон; отец мужа Эсон; дядя Ясона Пелий, вторая жена Ясона Главка, вместе с её отцом Креонтом. Сообразно с этим множеством жертв Медеи, сохранились и самые разные предания о её поступке с каждой из этих жертв и о мотивах этого поступка.
Между мотивами недостаёт бешенства или умопомешательства. Отсутствие этих вакхических элементов свидетельствует, что сказание о Медее успело уже в глубокой древности получить довольно определённую форму. [731] Замечательно также и отсутствие рассказов о совершении убийства по ошибке, например, об убийстве своих детей вместо чужих.
Просмотрим теперь отдельные группы сказаний о Медее.
Дети Медеи.
Существовали две главные редакции о детоубийстве Медеи. По одной из них она просто закалывает детей, рождённых ею от Ясона. У Эврипида мотивом этого поступка является ревность, или точнее, месть за то, что Ясон, оставив её, женился на Главке (или Креусе), дочери Креонта. По другому преданию, она принесла своих детей в жертву какому-то божеству. В Коринфе, где это последнее сказание было локализовано, существовал, вероятно, в прежние времена обычай приносить детей в жертву богине Гере. Этот обычай и был, по-видимому, приведён в связь с поступком Медеи. [732] Оба предания упоминаются Аполлодором, у которого, однако, второе из них подверглось уже дальнейшему изменению: «Сыновей, которых имела от Ясона, именно Мермера и Ферита, она умертвила… Говорят [также], что, уходя, она оставила детей в младенческом возрасте, посадивши их [как] молящих на алтарь Геры Акрэйской , и что коринфцы взяли их оттуда прочь и покрыли их [тело] ранами ». [733] У Павсания мы читаем, что коринфцы закидали их камнями , вследствие чего они стали «губить их младенцев» , до тех пор, пока им не были устроены годичные жертвоприношения. [734] И под этой формой скрывается, по-видимому, старинное предание о растерзании детей, приносимых в жертву. Итак, первоначально Медея изображалась точно так же жертвовавшей, т. е пожиравшей своих детей, как это делали если не сами коринфцы, удержавшие, должно быть, только простое жертвоприношение, то по крайней мере их предки.
При этом случае считаю не лишним указать ещё и на следующие слова Элиана, из которых явствует, как сильна была в древности тенденция устранить более грубые черты из сказаний об уважаемых народом мифических лицах: «Существует предание, что возводимый на Медею упрёк ложен, и что не она убила детей, а коринфцы. Говорят, что сказание о Колхиде и [вообще вся] трагедия [”Медея“] была выдумана Эврипидом по просьбе коринфцев, и что ложь взяла верх над истиною только вследствие славы поэта. Вследствие этого преступления, совершённого над детьми, коринфцы, как утверждают, и поныне совершают им надгробные жертвоприношения, воздавая им таким образом нечто вроде дани». [735]
Апсирт.
Одну из форм предания, в которой Апсирт является умерщвлённым у алтаря, мы уже указали выше. Но там мы привели только те свидетельства, по которым убийцей является Ясон. Что настоящим убийцей Апсирта была, однако, сама Медея, это, конечно, не подлежит сомнению. У Эврипида Ясон упрекает Медею: «Ты убила брата твоею [Апсирта] у алтаря», причём замечательно, что употреблённое здесь слово вместо алтаря означает собственно «домашний очаг». [736] По другому преданию, Медея разорвала Апсирта на куски: «Когда отец её, узнав о её бегстве с Ясоном, погнался за их кораблём, то Медея, видя его приближение, умерщвляет брата и, разрезав на куски, бросает в море. Собирая члены своего сына, Эпт отстал в погоне. Вследствие этого он повернул назад, похоронил [те] члены сына, которые ему удалось спасти, и назвал место [погребения] Томи [т. е. «куски»]. [737]
Мыслимо ли объяснить иначе эти две редакции, как только тем, что раньше миф имел следующий вид: Медея умертвила Апсирта у домашнего очага, разрезала его тело на куски и кинула их в котёл с водой (в море)? Что впоследствии умерщвление Апсирта было приписываемо Ясону, это очень естественно: поступок казался несравненно менее неблаговидным, если он был совершён не родной сестрой Апсирта, Медеей, а её мужем, Ясоном. [738]
Ясон, Эсон, Пелий.
Обо всех трёх говорит сказание, что они были разрезаны Медеей на куски и сварены в котле. Ясона, своего мужа и Эсона, его отца, она варит с тем, чтобы возвратить им молодость. Что это ей удаётся, мы должны считать позднейшей вставкой; ибо в то время, как, например, у Овидия Эсон действительно молодеет [739] , у Аполлодора он умирает во время жертвоприношения, напившись крови жертвуемого быка, причём виновником смерти, заставившим пить эту кровь, является уже не Медея, а старик Пелий [740] . Ясон же является у Гигина погибшим от рук самой Медеи. [741]
В сказании о смерти Пелия можно отличить ещё и другие элементы; ибо тут, где Медея могла бы изображаться действительной виновницей смерти, она участвует только косвенным образом, настоящими же убийцами Пелия являются его собственные дочери, хотя в сказании они и изображались впоследствии совершившими это преступление, конечно, не в злом намерении умертвить отца. Смерть Пелия послужила сюжетом дошедшей до нас только в незначительных отрывках трагедии Эврипида под заглавием «Пелиады». Зато мы имеем рассказ Гигина о Пелиадах, заимствованный, должно быть, из Эврипида. Тут мы находим некоторые интересные черты. Медея желает отомстить Пелию за то, что он подвергал жизнь Ясона столь многим опасностям, посылая его в Колхиду за золотым руном. Сразу после своего прибытия из Колхиды в Иолк, она, оставив мужа вблизи города, отправляется сама в дом старика Пелия и, приняв вид жрицы Артемиды, уговаривает дочерей его, Пейсидику и Педопию, зарезать отца и сварить в котле, обещая оживить его в виде юноши. В доказательство своего искусства она закалывает и варит старого барана и делает его опять молодым. Затем дочери сами закалывают отца и исполняют всё по её словам, но, видя себя, наконец, обманутыми, убегают из отечества. [742] Рассказ об умерщвлении отцов дочерьми встречается ещё несколько раз в греческой мифологии. На острове Лимне женщины убивают своих отцов и мужей. [743] К этому же разряду мифов следует отнести и сказание о Сцилле, лишившей своего отца, Ниса, красного волоса, т. е. жизни. [744]
В рассказе Гигина о Пелиадах особенно важно, что Медея является жрицей Артемиды. Значит, человеческие жертвоприношения в культе Артемиды сопровождались некогда подобными приёмами. Замечательно, что Ифигения, служащая в греческих преданиях как бы олицетворением культа Артемиды, является у Ликофрона «старухой, принявшей страшный вид и сидящей у жертвенных сосудов, умывальных чаш и Аидова котла, вскипающего от пламени, которое она, чёрная, вздувает, кидая туда мясо мёртвых людей для варки». [745]
Креонт и Главка.
По Эврипиду, Ясон прибывает с Медеей в Коринф и, проживши там десять лет, прогоняет Медею и женится на Главке, дочери Креонта. Медея мстит тем, что посылает молодой жене в подарок платье и венец, пропитанные ядом. Надевши их, Главка пожирается ядом вместе с прибегающим на помощь отцом. [746] Аполлодором упоминается только отравленный плащ, от которого сгорают Главка и Креонт. [747] У Гигина же говорится только о золотом ядовитом венце, принявши который, Креуса (вм. Главки) сгорает вместе с Креонтом и Ясоном. От этого загорается весь дворец; Медея умерщвляет сыновей, которых имела от Ясона, и убегает. [748] Наконец, у Диодора Медея просто поджигает дворец. [749] Видя в этих свидетельствах полнейшую последовательность изменений мифа, мы должны, следовательно, признать, что в старшем из них, то есть, у Эврипида, миф сохранился в более первоначальной форме. Но если мы только всмотримся повнимательнее в его рассказ, то окажется, что и он сам, в свою очередь, есть только изменение ещё более первобытного рассказа о растерзании Главки и Креонта. Действие яда обнаруживается тем, что «мясо стекало с костей, как смола». [750] К телу Креонта, обнимавшая умершую Главку, прилипает платье её, и, «когда он желает оторвать его силою, он сдирает и ветхое мясо своё с костей».
