Русская фольклорная демонология - Рябов Владимир
Оправданно также и то, что среди «заложных» присутствуют ведьмы и колдуны, пусть даже умершие в глубокой старости: «по народному представлению смерть колдуна никогда не бывает естественной» [1508]. В многочисленных быличках описываются необыкновенно затянувшиеся предсмертные мучения колдуна и специальные действия, которые нужно предпринять, чтобы обеспечить его кончину. Согласно одному из свидетельств, посмертное хождение колдуна может быть связано с тем, что он «заключил договор с чёртом на известное число лет, а умер, по определению судьбы, раньше срока. Вот он и встает из могилы доживать на свете остальные годы» [1509].
Нельзя упускать из виду, что посмертное хождение — это не только аномалия, последствие отклонения от естественного порядка вещей, но и закономерное продолжение традиционных представлений о природе смерти. Эти представления подразумевают сохранение у мертвеца многих потребностей и способностей живого человека. Согласно ряду текстов, покойники как бы продолжают свою жизнь на кладбище: ходят на водопой [1510], посещают церковную службу [1511]. Умершие дети «продолжают расти и мужать» [1512] в могиле, умершие девушки — выходят замуж [1513].
Несколько лет назад была авария, автобус с моста свалился и погибло много людей. Среди погибших была девушка, молодая и красивая. Вот прошло время, и мать ее видит сон. Дочь говорит ей: «Купи мне новое красивое платье, я выхожу замуж». Но мать платье не купила. Снова ей сон снится, дочь говорит: «Ну почему же ты не купила платье, я же сказала, что замуж выхожу». Опять мать не купила. Третий раз ей дочь во сне говорит: «Мама, я прошу ведь тебя, купи мне новое платье, я выхожу замуж». Тут уж мать пошла и купила платье, а что с ним делать — не знает. Снова дочь во сне видит, и та ей говорит: «Вот ты не знаешь, что с платьем делать. Поди вместе с соседкой, одна только не ходи, на шоссе, — и место назвала, куда пойти надо. — Стой там и жди. Пройдет первая машина, ты ничего не делай, пройдет вторая, тоже ничего не делай, а пойдет третья, ты кинь в нее платье». Вот пошла мать с соседкой, стоят на том месте. Проходит первая машина, они ждут, проходит вторая машина, они ждут. А тут идет третий грузовик. Мать и бросила в кузов платье. Шофер видел, что ему в кузов что-то кинули, остановил машину и говорит: «Зачем же вы мне что-то кинули, вы ведь не знаете, что я везу. А везу я парня молодого, в Афганистане убили». Вот так [1514].
Считается, что «покойник чувствует боль, боится ударов» [1515]. В сообщениях из Рязанской губернии говорилось, что не следует делать гроб или надгробие из осины — осина будет «жечь» умершего [1516]. «Покойники все слышат, пока лежат на лавке» [1517], видят и слышат, пока их не отпели, «не бросили на глаза земли», не погребли [1518]. Согласно другим поверьям, с покойником можно поговорить на кладбище: «пойдешь на кладбище, расскажи на могилке дяди, как ты живешь! <…> И я <…> пошла, поговорила я на могилки» [1519]. Можно не только рассказать что-то покойнику, но и услышать от него ответ: один из способов гадания предполагал, что вопрошающие «слушают, припавши ухом к могиле» [1520].
Покойник продолжает испытывать потребность во многих вещах, в которых нуждался при жизни. С этой же мифологической идеей связан широко распространенный обычай класть покойнику в гроб все, что было необходимо ему при жизни (деньги, выпивку, очки, костыли, подходящую одежду и обувь, игрушки для детей и многое другое). В фольклорных рассказах (как традиционных, так и современных) явившийся покойник просит снабдить его теми или иными предметами — их следует непосредственно поместить в могилу или передать «на тот свет», положив в гроб другому покойнику или раздав нищим [1521].
Вот, это, сваха, ей же Марина [умершая дочь рассказчицы — В. Р.] приснилась тогда, что она ночную рубашку просила. И деньги вроде как просила. И она не сама поехала, а мне говорит: «Поедешь [на кладбище — В. Р.], прикопай ночную рубашку и по углам [могилы — В. Р.] монетки». Я говорю: «Мне не снилась, меня не просила. Тебе надо — езжай и делай что хочешь». Так что есть еще люди, вот так вот верят [1522].
Согласно некоторым фольклорным текстам, живым является не сам вставший из могилы мертвец, а нечистая сила в его обличье: «И вот она тосковала об нем, и пришел к ей свой муж [покойный — В. Р.], как он. А это был бес, и вот они жили с ним три года, она даже не признала, что это ей не муж» [1523], «человеку мертвому не прийти, это только чёрт, он людей соблазняет, принимает облик человека» [1524], «какой уж тут сын [покойный — В. Р.] ходил — тут нечистая сила ходила» [1525], «к вдовам муж покойный ходит, но это же не покойный, а в его образе хто-то приходит, чтобы увести с собой, может, или просто соблазнить женщину» [1526].
Иногда считается, что черти буквально сдирают с покойника кожу, надевают ее на себя и, приняв таким образом облик умершего, приходят к скорбящим родственникам. Так, в одном из фольклорных текстов умирает старая колдунья, а ее внучка видит, как из-под печки вылезают два чёрта — «большой да крохотный». Большой («старый») чёрт схватил тело за ноги, «как дернул — сразу всю шкуру сорвал». После этого маленький чертенок уволок старухино мясо под печь, а старый чёрт залез в старухину шкуру и «лег на том на том самом месте, где лежала колдунья» [1527]. Эта история заканчивается тем, что чёрта прогоняют, окатив труп кипятком, однако закономерным здесь было бы и посмертное хождение демона в облике старухи-покойницы. Считалось, что войти в покойника способны и ерестуны (так на Русском Севере называли злых колдунов, живых или встающих из могилы после смерти). Они «подстерегают минуточку, когда к суседу подойдет скорая смертушка, и, только душа расстанется с телом, ерестун входит в покойника» [1528].
Тоже, жила-была одна вдова с детками и «покойный муж» ее [нечистый дух под видом мужа — В. Р.] с ей жил. Знала баба, что эфто за муж за такой. «Как-де так? — думает, — мужа я сама схоронила и таперича кажинную память панафиду служу [заказывает панихиду в церкви во все поминальные дни — В.Р.], а накось, при мне и сичас муж все. Нет, не ладно что-то эфто. Нечистый тут впутался: потому покойника-то своего я страсть любила, а эфтого не люблю, хотя и эфтот акурат такой же, как и тот, желанной. Ох, я грешница окаянная!»
Только вот однажды в деревне ихной помер сусед. На похороны звали и вдову эту с мужем (а какой, в омут, муж). Ну, знамо, по порядку, как есть: покойника принесли к приходу за обедню [в церковь на службу — В. Р.], а потом и на кладбище. Все подошли к могиле и вдова со своим [мнимым мужем — В. Р.] тоже. Ну, опустили покойника в могилу, а черной-то [нечистый дух под видом мужа — В. Р.] и говорит вдове: «Встань, — говорит, — мне на левую ногу своей левой ногой и гляди в гроб». Баба так и сделала. И видит она, что кто-то с покойника кожу дерет. «Што эфто делают? Почито?» — спросила баба. «А эфто, — говорит «черной», — вот пошто: какая баба, тоись жена, больно прытко тоскует по муже, да ревит, то черти <…> сдерут с покойника кожу, а апосля один из ихнего отродья эфту кожу наденет на себя и в мужевниной коже будет к его вдове ходить». [Так — В. Р.] объяснил сожитель своей приятельнице. «А как этого миноваться?» — спросила она. «А нужно, — говорит, — добыть парную узду (?), да эфтой-то уздой и хлестнуть «его».
Ну, зарыли покойника и пошли домой. А баба уж удумала, што ей надыть. В эфтот день ей не пришлось: потом на поминках были — стало, и сыты, и пьяны. А уж дело-то было на другой день. Сели эфто все обедать и «он», как завсегда, тоже сел. Вот стала баба подавать на стол хлебово, а сама в другую руку захватила узду, раньше уж припасла ее и держала на шестке. Подошла к столу, одной рукой хлебово ставит, а другой — как марызнет (ударит, хлестнет) «его» и ребят тех, что прижила с ним. Все они и пропали. Только и слышно было: «Эх, не образумясь [не подумав — В. Р.], да сам себя!» [1529].
