Джордж Дуглас - Легенды и предания Шотландии
– Я слышал, как благочестивые люди говорят, – вмешался третий, – что каждые семь лет эльфы и феи платят дань или подносят одного из своих детей великому врагу спасения. Говорят, что им позволено похищать одного из человеческих детей, чтобы подарить дьяволу, – для них, несомненно, это более приемлемая жертва, чем собственные чада, являющиеся родственниками Сатаны и пьющие по капле дьявольской крови каждое майское утро. А что касается этого пропавшего паренька, вы все знаете, что его мать была птицей из того же сверхъестественного гнезда, второй кузиной Кейт Киммер из Барфлошана, в общем, ведьма ведьмой. А яблоко, как говорится, от яблони…
Так крестьяне долины Корривейл рассуждали до самого вечера, легко смешивая древние предания, предрассудки и самые обыденные жизненные ситуации. Когда же на землю опустились сумерки, все вновь вернулись к вопросу о чудесах, причем каждый постарался привести самые убедительные примеры, которые допускало их воображение.
Ночь, последовавшая за этим безрадостным днем, была ветреной и дождливой. Река на глазах становилась глубже и шире, в темном небе сверкали молнии, освещая струи воды, лившиеся на землю. Случилось так, что фермер, возвращающийся с одной из ярмарок приграничья, попал в самое сердце ненастья. Но он сидел на отличной лошади и был тепло и практично одет (он был укутан в плед, закрывавший его от подбородка до самых пят, под которым было еще теплое и толстое пальто). Поэтому мужчине было тепло и сухо, и он ехал вперед, предвкушая, как стихнет буря и на чистом голубом небе засияет яркое утреннее солнце. Когда он въехал в большую рощу, вернее, это были остатки галвегианского леса, который на довольно большом участке подходит прямо к кромке воды Корриуотера, буря начала стихать, ветер ослабел и уже не валил деревья, а едва шевелил листву. То здесь, то там в случайных разрывах между облаками проглядывали звезды, освещая бурлящую поверхность воды. Отряхнув влагу с одежды, путник подумал, что хорошо бы поскорее рассвело, поскольку дневной свет сделал бы значительно приятнее дорогу, которую его воображение наделило большим, чем даже волнующуюся реку, числом всевозможных опасностей. Не чуждый предрассудков, он все время ожидал появления из темноты эльфов или гоблинов, да и предания, которых было немало в этом районе, казалось, подтверждали его опасения.
Лишь только он выехал из леса (в этом месте лес вплотную подходил к пологому берегу, покрытому коротким дерном), его лошадь остановилась, захрапела, заметалась из стороны в сторону, наклонила голову, навострила уши и, казалось, принялась внимательно изучать каждый куст и каждое дерево. Понятно, что всадник тоже начал встревоженно оглядываться, готовый в каждом кусте видеть опасность. Его страх перед сверхъестественным вовсе не уменьшился, когда он увидел женщину, сидящую на корне огромного дуба, который стоял в самом центре одного из покрытых зеленью клочков земли, называемых кольцами фей. Такие места избегают все крестьяне, которые хотят иметь удачу. Слабый луч дневного света дал ему возможность тщательно рассмотреть существо, сидевшее в этом диком месте в столь ранний час, после чего всадник испугался еще больше. Женщина была одета в белые одежды, ее руки – длинные, округлые и белые – были голыми, голова не покрыта, и длинные волосы волнами спускались по спине, лицу и груди, закрывая ее почти до талии. Ее руки были постоянно заняты. Они отбрасывали локоны, падавшие ей на глаза и мешавшие внимательно смотреть вдоль старой дороги, вьющейся между холмами и ведущей к старому кладбищу.
Всадник, словно зачарованный, не мог отвести глаз от странной фигуры. Тут женщина неожиданно встала, смахнула с волос капли дождя и начала ходить вокруг дерева, напевая странную, словно в горячечном бреду сложенную песню.
ВОЛШЕБНЫЙ ДУБ КОРРИУОТЕРА
Маленькая птичка прячет головку под крыло,
Олень спит на траве,
Восходит луна, появляются звезды,
Роса блестит, словно стекло.
Во всем мире не слышно ни звука,
Только звучат музыкальные инструменты —
Веселая китара и труба,
Когда проходят феи.
Но – ах! Огонь должен гореть и гореть,
Время проходит и никогда не вернется.
Зеленый холм открывается, и из него вперед
Выходит эльф и эльфов скакун.
Луна ныряет в золотое облако,
Звезды тускнеют от страха,
Но свет стелется по земле,
И в небесном свете они не нуждаются.
По болоту и мху они проходят вместе,
И слово – шпора и скорость.
Но – ах! Огонь должен гореть и гореть,
Время проходит и никогда не вернется.
И когда они приходят в Крейгибернвуд, Королева фей говорит:
– Идите привяжите своих коней к зеленому тростнику
И танцуйте вокруг нашего дуба.
Я нашла желудь на Хешбон-Хилл
В уголке кармана паломника.
С тех пор прошла тысяча лет, и вот он вырос.
И они танцевали, пока не задрожал лес.
Но – ах! Огонь должен гореть и гореть,
Время проходит и никогда не вернется.
– Я завоевала для себя юношу, – сказала королева фей,
– Прекраснейшего из всех, кого только видела земля:
Этой ночью я получила юного Эльфина Ирвинга,
Который станет моим виночерпием.
Его служба будет длиться семь сладких лет,
А плата за нее – мой поцелуй.
И весело, весело засмеялись дикие эльфы,
Танцуя вокруг зеленого дуба.
Но – ах! Огонь должен гореть и гореть,
Время проходит и никогда не вернется.
Королева прошептала волшебное слово:
– Приди сюда, мой милый Эльфин,
И принеси чашу зачарованного вина,
Чтобы смочить твои и мои губы.
Но коричневый эльф издал громкий, громкий крик:
– Скорее садитесь на своих коней,
Потому что я чую приближение крещеной плоти
И топот крещеных ног. Но – ах!
Огонь должен гореть и гореть,
Время проходит и никогда не вернется.
На жеребца, белого, как молоко,
Вскочила королева эльфов.
А юный Эльфин жеребца белого, как декабрьский снег,
Увидел пред собой.
Но пришла дева, и своими крещеными руками
Крепко обняла брата,
И призвала Господа, а конь с храпением
Провалился сквозь землю.
Но – ах! Огонь должен гореть и гореть,
Время проходит и никогда не вернется.
Она держала брата, но что это? Он вырос
В дикого быка, ревущего в гневе.
И она держала брата, но что это? Он превратился
В реку, с грохотом падающую с высоты,
И она держала брата, но что это? Он стал
Потоком яростного огня.
Она вскрикнула и ослабела, и дикие эльфы хохотали,
Пока не зазвенели горы и задрожали болота.
Но – ах! Огонь должен гореть и гореть,
Время проходит и никогда не вернется.
О, дева, почему твоя вера так слаба,
Твой дух нетверд и вял,
Ты держалась, пока не столкнулась со свирепым огнем,
И тогда начала слабеть.
Если бы ты поцеловала его своими крещеными губами,
Ты бы отобрала его у нас, так что слава огню, эльфийскому
огню,
Который сделал тебя слабой и беспомощной.
Слава огню, эльфийскому огню,
Пусть он горит дольше и поднимается выше.
После завершения этой необычной песни фигура снова опустилась на траву и стала теребить свои длинные спутанные волосы, которые мешали ей пристально следить за старой, редко посещаемой дорогой. «Да поможет мне Бог, – подумал всадник, бывший лэрдом Джонстон-Бэнк. – Неужели это проделки дьявола или, быть может, грустную песню пела сама Феми Ирвинг? Случилось что-то плохое, иначе она не сидела бы здесь темноте под дождем. В любом случае я должен все выяснить». Лошадь, должно быть, почувствовала, что хозяин несколько воспрянул духом, или, может быть, на нее подействовали стальные шпоры, но она очень быстро доставила хозяина к корням дерева. Бедная безумная девушка, увидев его, радостно вскрикнула. В мгновение ока, словно перенесенная на крыльях, она обвила руками всадника и закричала так пронзительно и громко, что казалось, весь лес наполнился ее голосом.
– О, вот и ты, Эльфин. – И она порывисто прижала мужчину к груди.
– Что тебя тревожит, девушка? – спросил лэрд Джонстон-Бэнк. Он больше не боялся козней дьявола, поскольку девушка была вполне земной и очень расстроенной. На звук его голоса девушка подняла глза, увидела незнакомое лицо и тут же отдернула руки, а сама со стоном опустилась на землю.
Утро уже наступило, овцы отряхивали дождевые капли со своих кудрявых шкур, пастухи пересчитывали своих подопечных, и тонкие струйки голубоватого дыма начали подниматься из труб домов, постепенно растворяясь в прозрачном воздухе. Лэрд нес Феми Ирвинг на руках, пока не увидел двух пастухов, которые поднимались по склону холма, неся бездыханное тело ее брата. Они нашли его кружащимся в водовороте. В его кулаках была зажата овечья шерсть. Это доказывало, что он лишился жизни, пытаясь спасти из воды овец своей сестры. Тело завернули в плед и вместе с девушкой, находившейся в полубессознательном состоянии, внесли в дом. Труп положили в комнате, которую в крестьянских домах называют общей или залом. Одну из женщин оставили присмотреть за Феми, а старшее поколение жителей долины и молодые юноши собрались вокруг утонувшего Эльфина Ирвинга, и каждый принялся выдвигать свои версии обстоятельств его смерти. Неожиданно дверь распахнулась, и в комнату вошла его сестра. Она подошла к телу, взглянула на него с безумным спокойствием, потом дико расхохоталась и сказала:
