Древнееврейские мифы - Вогман Михаил Викторович

Чему был изначально посвящен этот весенний праздник? В первой главе мы отмечали возможность, что именно с ним были связаны мифы о предвечной битве божества с морским чудовищем. Связана с весенним праздником и вавилонская поэма о сотворении Мардуком мира в борьбе с Тиамат — «Энума Элиш». Некоторые моменты в библейском рассказе подтверждают такую вероятность (ср. также Ис. 51:9–10). Так, выход из Египта связан с чудесным раздвижением моря (а в параллельной праздничной истории в Книге Иисуса Навина (3) — реки Иордан); исследователи предполагают, что это и есть рудимент древней победы божества над морской стихией, связанной с этим праздником. Подтверждается это и повторяющейся в пророческих текстах ассоциацией между Египтом (историческим противником) и мифологическим морским чудищем, которое упоминалось в главе 1 при разговоре о Левиафане и Раѓаве. Таким образом, мы можем иметь дело с архаическим праздником, который был искусственно демифологизирован и переставлен на исторические колеса.

Вероятно, сохранились с архаических времен и некоторые связанные с весенним праздником ритуальные элементы, прежде всего жертва ягненка. Именно она, а не весь праздник первоначально носила название Песах, происхождение которого вызывает затруднения. Библейский рассказ этимопоэтически образовывает это название от глагола pāsaḥ, который трактует как «миновал». Тем не менее в других местах Библии значение этого слова иное, что ставит приведенную этимологию под сомнение; она производит впечатление вторичного объяснительного элемента. Стефани Антониоз показала, что название Песах может быть связано с аккадским глаголом paššahu («успокаивать, умилостивлять»), который встречается несколько раз на различных этапах событий «Энума Элиш» [124]. Принося в жертву молодого ягненка, израильтяне могли умилостивлять Бога и просить за остальной приплод [125]. Напротив, в осенний праздник Суккот приносились уже многочисленные жертвы взрослого скота — по-видимому, изначально это были стареющие особи, на смену которым за лето подросли родившиеся зимой ягнята.

Тем не менее Песах в Пятикнижии — отнюдь не чисто скотоводческий праздник. Напротив, он также приурочен ко времени созревания первых зерновых (ячменя, ср. Лев. 23:10). В один из дней Песаха Богу подносили первый сноп срезанного ячменя, что «выкупало» остальной урожай зерновых, как жертва ягненка-первенца «выкупала» остальной приплод. Длился урожай зерновых около двух месяцев, а именно до праздника Шавуот. Таким образом, весь сюжетный и календарный цикл Песах — Шавуот (выход из Египта — Синайское откровение) обладает непосредственным сельскохозяйственным смыслом. В прошлом предполагали, что здесь слились две различные — ханаанейская земледельческая и израильская скотоводческая — традиции, однако текст этого не подтверждает. Близкую параллель жертве пасхального ягненка представляла, по-видимому, жертва zukru, известная из текстов, обнаруженных при раскопках западносемитского городища Эмар — вполне оседлого земледельческого города. Как и Песах, это жертвоприношение имело всенародный характер и приносилось у ворот города, что может соответствовать роли дверных проемов в ритуале Песаха.

^{Песах: нанесение крови жертвенного животного на притолоки дверей. Христианская иллюстрация из книги А. Халта «Ветхий Завет для начальных классов воскресных школ», 1919 г.}

^{Hult, Adolf. Bible primer, Old Testament, for use in the primary department of Sunday schools. Rock Island, Ill., Augustana book concern, 1919 / Wikimedia Commons}

Соответственно, имеет смысл полагать, что в первоначальном виде весенний праздник, впоследствии ставший отмечать выход из Египта, был значим не только для кочевников, но и для земледельцев, в том числе он организовывал взаимодействие между этими двумя секторами общества. И те и другие по-своему «выходили» из старого года, царства хаоса, в новый год урожая и благоденствия. Можно лишь догадываться о деталях первоначального мифа, сопровождавшего этот «выход», буквальный для одних и символический для других, однако мотивы порабощения, стихийных бедствий, болезней, умиротворяющей жертвы и победы божества над водной стихией составляли, по-видимому, его значимые элементы.

Еще один важный аспект празднования Песаха связан с особым пресным (то есть бездрожжевым, неквашеным) хлебом — мацой. По-видимому, он также связан с древнейшим комплексом весеннего праздника. Библейское законодательство запрещает употребление обычного хлеба в неделю Песаха, начиная с его кануна — дня жертвоприношения ягненка; вся закваска в домах должна быть уничтожена (Исх. 12:5, 12:19, 13:7, Втор. 16:3–4). Жесткая, невзошедшая маца, «хлеб бедности» (Втор. 16:3), противопоставляется пузыристой, стремящейся к расширению массе квасного теста, символизирующей хаотическое начало [126]. Библия приводит собственный этиологический рассказ о происхождении этого обычая, однако он производит впечатление натянутого и вторичного:

В связи с этим исследователи ищут альтернативные объяснения. Учитывая, что Песах как время начала жатвы ячменя связан с переходом к новому урожаю — моментом, до которого употребление в пищу нового урожая запрещено, — логично предположить, что неделя мацы призвана служить своего рода водоразделом между старой и новой закваской, старым и новым годом. С другой стороны, маца не подвержена черствлению и плесени, что делает ее, по-видимому, хлебом, пригодным для кочевья; в этом смысле переход на мацу выступает еще одним символом «выхода» из оседлости в кочевье.

Все эти детали выявляют предысторию Песаха, связанную с архаическим добиблейским весенним праздником. Они показывают, что мотивы победы божества над хаотическим супостатом, с одной стороны, и «выхода» из старого года в новый — с другой, не возникли как исторические, а имеют утраченную мифологическую и хозяйственную основу. Лишь затем они были перенесены на историческую почву и стали символизировать кризис бронзового века. Однако отдельным образом характерно то описание событий, в котором эта архаическая основа претворяется посредством библейского текста.

Как мы сказали, согласно библейскому сюжету, потребовалось десять актов божественного наказания («египетских казней»), чтобы вынудить Фараона отпустить евреев из Египта. Каждая из «казней» производилась Моше (и Аѓароном) по приказу Творца, однако египетским чародеям в большинстве случаев удавалось повторить божественное чудо собственными магическими усилиями. Так, египетским колдунам удалось превратить свои жезлы в крокодилов (Исх. 7:11–12), воду Нила — в кровь (7:22), а также произвести лягушек (8:7). Это дезавуировало величие произведенных Моше чудес в глазах египтян, хотя, в рамках специфического мрачного юмора текста, отнюдь не сделало нанесенный урон легче. Различение божественного чуда от акта человеческого колдовства (и неспособность египтян к этому различению) — значимый философский момент текста. Египетские волхвы были бессильны повторить ряд следующих казней — нашествие мошек и кожных заболеваний (8:18–19, 9:11) — и признали в этом «палец Бога», но и это не привело к желаемому решению: Фараон согласился отпустить взрослых мужчин на праздник в пустыню, однако не разрешил взять с собой детей или скот даже после нашествия саранчи и наступления тьмы среди бела дня. Бог поясняет Моше, что и упрямство Фараона предусмотрено в божественном плане, «чтоб еще больше чудес Моих случилось в Египте» (Исх. 11:9).