Саргис Тмогвели - Висрамиани
Притча. Невежде великое и малое кажутся равными, подобно тому, как оку слепого день и ночь кажутся одинаковыми.
Они совершили этот необдуманный поступок, не чувствуя страха перед тобой. До тех пор, пока ты не покараешь их и не взыщешь с них, мы будем обречены на позор и бесчестье.
Самый высокомерный и глупый среди них — Виро. Он думает, что горы созданы им, и сам себя величает шахом, а шах — всесилен. Некоторые среди тамошних людей даже не знают тебя и считают, что Виро — повелитель всей земли и что нет другого властелина, кроме него. Некоторые оскорбляют тебя, называя «гнилым», а другие отзываются о тебе так, словно ты потерял трон.
Когда Зард пересказал все это Моабаду, лицо шаха пожелтело и он сильно рассердился. Его кораллоподобный лик стал шафранного [10] цвета от гнева и огорчения. От враждебных чувств и злости он задрожал, как ива на ветру или как солнечный луч в воде.
И шах спросил брата:
— Все то, что ты рассказал мне, видел ли ты своими глазами или же слышал об этом от других? Скажи мне, что ты видел, а не то, что слышал.
Поучение. Слышанное — не всегда истина, а виденное не всегда оказывается таким, как ты предполагал.
Не рассказывай мне ничего из слышанного, а поведай мне то, что ты видел воочию.
И Зард так ответил шаху:
— Великий владыка! Я не из тех, которые рассказывают то, чего они не видели, и говорят лишнее. Я собственными глазами видел все то, о чем я тебе рассказал, а многое из того, что я слышал своими ушами, я утаил от тебя.
Доныне Шахро казалась мне матерью, а Виро — братом. Теперь же я отворачиваюсь от них, ибо я враждую с ними из-за тебя. Пусть лишусь я души, если в сердце моем уменьшится любовь к тебе и преданность. Если ты прикажешь, я поклянусь тебе богом и твоим солнцем, что я видел свадьбу своими глазами; но я ничего не ел и не пил на пиршестве, а их радость и веселье были мне ненавистны. Дворец, украшенный, как рай, — клянусь твоим солнцем и добром, — казался мне мрачной темницей, а голоса мутрибов звучали для меня как оскорбление. Что я видел, о том и поведал тебе. А что ты прикажешь, мы — рабы твои и прах у ног твоих — беспрекословно выполним.
Когда шах Моабад вторично убедился в истинности этого повествования, горе обрушилось на него всей тяжестью. Он извивался, как змей с размозженной головой, и сердце его стало пениться, как кувшин, полный молодого вина. Все стоявшие перед ним вельможи скрежетали зубами и говорили друг другу шепотом:
— Как осмелилась Шахро сочетать невесту столь великого с другим человеком?! И как осмелился сам Виро жениться на ней?!
Об этом говорили и воины:
— Отныне опустошен дом Шахро, Карана и Виро. Отныне солнце и луна не светят более над их страной. Теперь Шахро так возненавидит Виро, что он станет ей казаться кровным врагом, а не сыном. Сглазили дом и обиталище Карана и Шахро.
Вельможи шаха Моабада знали его тайну и говорили:
— Будет опустошен не только их дом и обиталище, но овдовеют и многие другие женщины. Гнев шаха Моабада так сожжет их, что от них не останется ни пыли, ни пепла. Такая туча нависнет над их страной, что дождь, падающий из нее, будет смертью. Там глашатай объявит по божьему повелению, что имущество такого-то отныне принадлежит такому-то. Дождь несчастья прольется над их страной. Благословен тот, кто не близок им. Кровь кипит в их телах, и сердце многих бьется последний час.
Так говорили друг другу вельможи и воины Моабада.
Сердце Моабада горело огнем желания, и он не мог стоять на одном месте. Он позвал писцов и излил из сердца слова, подобные желчи. И он написал повсюду — ко всем царям и вельможам письма и сетовал на Шахро, отступившую от веры и нарушившую клятву.
Посланные помчались во все стороны быстрее ветра и оповестили всю страну:
— Собирайтесь и отправляйтесь в поход, воины из Табаристана, Джорджана, из Дейстана, из Хваразма. из Хорасана, из Синда, из Индии, из Тибета, из Чина, из Мачина, из Согдии и Турана.
И вот собралось столь многочисленное и грозное войско на Моравском поле, словно должен был наступить день страшного суда
7.
ШАХ МОАБАД ОТПРАВЛЯЕТСЯ ВОЙНОЙ НА ВИРО
До Виро дошла весть, что шах Моабад стал врагом ему и Шахро и что под знамена шаха собрались вельможи и воины из всех стран. Но и у Виро на свадьбе оказалось много славных вельмож из Адрабадагана, из Рана, из Гелана, из Хузистана, из Астрабахра и из Аспаани. Все эти вельможи и владетели были в гостях у Виро и их супруги — у Шахро. Они веселились и пировали. И когда присутствующие вельможи узнали, что Моабад собирает войска, они послали письма домой и каждый вызвал свою рать. Сам Виро собрал такое огромное войско, что ни поле, ни равнина не могли его вместить. Из всех стран пришли богатыри. Конница, собравшаяся из Делама и Арабистана, была многочисленнее песка. Из всех стран пришли испытанные и сведущие в ратной науке старцы. Войска вооружились, и Виро назначил им предводителей.
Шах Моабад также снарядил рать, и когда он выступил с ней из Морава, то земля задрожала от ее тяжести и многочисленности. Пыль поднялась так высоко, что, казалось, луна и пыль сообщали друг другу свои тайны; воины виднелись сквозь пыль, как звезды через редкие тучи. Из Хорасана двигался такой поток воинов, что солнце и луна в страхе скрылись в небесах. Войска Моабада шли в таком гневе, что горы обращались ими в равнины, а равнины в горы. Так шли возмущенные войска и негодующий царь. Наконец обе рати встретились лицом к лицу, и доблестные богатыри были подобны морю, взволнованному могучим ветром
8.
ВЕЛИКАЯ ВОЙНА МЕЖДУ ШАХОМ МОАБАДОМ И ВИРО
Когда с востока взошло солнце, вазир [11] которого — луна, а трон — небо, обе рати построились для боя и стали проходить перед своими владыками, готовые к сражению.
С обеих сторон забили в медные барабаны, затрубили в трубы и фанфары. И поднялся такой дьявольский шум, что всякий, кто его слышал, становился врагом другого. Всех охватило такое смятенье, что даже давно умершие и обратившиеся в прах затрепетали от ужаса.
Войска ринулись друг на друга, как осенние вихри, срывающие листву с деревьев. От их столкновения пало вдвое больше всадников, чем листьев от ветра. С обеих сторон гремели литавры и ревели трубы: «Поспешите, о вы, похитители душ!» Трубам, по-видимому, известна была судьба воинов, и они заранее оплакивали их. Острые мечи в руках сражающихся были подобны молниям и смеялись над их душами. Храбрецы на равнинах уподобились львам, а на горах — свирепым тиграм. И даже находившиеся среди них разумные люди, и те пришли в ярость; поистине, они обезумели и были одержимыми, и уже не боялись ни огня, ни воды, ни меча, ни копья, ни палицы, ни стрелы, ни львов, ни слонов. Среди воинов были столь отважные, что они ради славы жертвовали своей сладкой душой и презирали смерть. Они страшились только позора и бегства. Казалось, что на земле вырос сосновый лес, — столько вздымалось копий и древков от знамен. На одном полотнище был изображен лев, на другом — павлин, на третьем — орел, на четвертом — коршун. Земля была истоптана в пыль, которая поднялась до небес и сыпалась на головы воинов. Многие юноши состарились, а вороные кони превратились в белых. Трусы от храбрецов отличались тем, что были унылы, а храбрецы — веселы; лица у храбрых были похожи на цветок граната, а трусы желтизною напоминали скорпионов.
Когда эти две рати бросились друг на друга, казалось, что две стальные горы столкнулись. Между ними, подобно гонцам, летали стрелы из тополевого дерева с орлиными крыльями и со стальными остриями. Гонцы были столь желанны, что принимались либо в сердце, либо в очи, — другие места их не привлекали; и когда такой посланец вступал в дом, он уводил с собой хозяина. Бой стал столь яростным, что одни приобщились к вечности, а другие ее узрели воочию. Брат стал брату ненавистен, и в тот час ни у кого не было иного заступника, кроме своей руки. Кто обладал могучей рукой, тот и действовал неотразимо мечом. Воины казались немыми среди грохота барабанов и трубных звуков, и ничего другого не было слышно. Иногда в кольчугу впивался меч, сверкавший, как струя воды, иногда стрела прокрадывалась к глазам, подобно сну; в сердца иных проникало копье, подобно любви; секира проникала в голову, словно она знала, что в мозгу человека бог поселил душу. Каким путем входил меч, тем же путем выходила душа. Синей туче был подобен басрийский меч, но шел ливень, и струи его были красны. В битве стрела уподоблялась игле портного, пришивая тело к седлу.
До вечера длилось сраженье. В пылу боя один уподоблялся барсу, а другой — дикому козлу. Каран, отец прекрасной Вис, был сражен, и вокруг него пали сто тридцать славных богатырей, спутников Виро. Если скажешь, что хлестал ливень, то каплей его была смерть. Было сражено столько людей, что мертвые лежали горами и между ними струились кровавые потоки.
