С. Халеоле - Сказание о Лаиэ-и-ка-ваи
Дважды десять дней ждали они, когда Моку-келе-Кахики придет с огорода[61].
Моку-келе-Кахики вернулся в то время, когда ящер спал в доме, и одна его голова занимала весь просторный дом Моку-келе-Кахики, а туловище и хвост оставались в воде.
Моку-келе-Кахики испугался и улетел в Нуу-меа-лани, где жил великий купуа Ка-эло-и-ка-малама, охранявший священные границы у Столбов Таити, где скрывался ото всех Ка-онохи-о-ка-ла.
Моку-келе-Кахики рассказал Ка-эло-и-ка-маламе об огромном ящере, и тогда Ка-эло-и-ка-малама вместе с Моку-келе-Кахики полетели вниз из Нуу-меа-лани — земли, плавающей в небесах.
Они приближались к дому Моку-келе-Кахики, и Киха-нуи-лулу-моку так сказал Ка-хала-о-мапу-ане:
— Когда они будут совсем близко, я заброшу тебя на шею Ка-эло-и-ка-маламе. Он спросит тебя, зачем ты явилась к ним, и ты все расскажешь ему.
Вскоре Моку-келе-Кахики и Ка-эло-и-ка-малама изо всех сил заколотили в дверь дома. Ящер, выглянув наружу, увидал Ка-эло-и-ка-маламу, и в руках у него была палица Ка-пахи-эли-хонуа — Нож-что-режет-зем-лю — двадцати саженей[62] в длину, поднять которую было под силу лишь четверым мужчинам, а Ка-эло-и-ка-малама небрежно вертел ею и тогда Киха-нуи-лулу-моку подумал: «Этак он убьет меня».
Киха-нуи-лулу-моку вытащил хвост из воды, и море заволновалось, волны сначала поднялись выше самых высоких гор, потом, как это бывает в месяц Каулуа, с силой рухнули вниз, морская пена скрыла солнце и коралловый песок посыпался на землю.
Моку-келе-Кахики и Ка-эло-и-ка-малама испугались и бросились прочь, но Киха-нуи-лулу-моку успел все же подбросить Ка-хала-о-мапу-ану вверх, и она упала на шею Ка-эло-и-ка-маламе.
— Ты чья дочь?[63] — спросил ее Ка-эло-и-ка-малама.
— Ка-эло-и-ка-маламы и Моку-келе-Кахики, которые охраняют священные границы Кахики, — отвечала Ка-хала-о-мапу-ана.
— Дитя мое, зачем ты пришла сюда?
— Я ищу того, кто живет на Небесах.
— Кого же ты ищешь?
— Я ищу Ка-онохи-о-ка-ла, — отвечала Ка-хала-о-мапу-ана, — священного сына Ка-эло-и-ка-маламы и Моку-келе-Кахики.
— Зачем он тебе?
— Я хочу, чтоб он стал мужем принцессы Лаиэ-и-ка-ваи, нашей госпожи, — отвечала Ка-хала-о-мапу-ана.
— Кто ты? — вновь спросили они.
— Ка-хала-о-мапу-ана, младшая дочь Моана-лиха-и-ка-ваокеле и Лау-киэле-улы[64].
Когда Моку-келе-Кахики и Ка-эло-и-ка-малама убедились, что она их дочь, они сняли ее с шеи Ка-эло-и-ка-маламы и коснулись ее носа.
Моку-келе-Кахики и Ка-эло-и-ка-малама были братьями Лау-киэле-улы, матери Аи-вохи-купуа.
— Мы покажем тебе дорогу наверх, — сказал Ка-эло-и-ка-малама.
Десять дней шли они, прежде чем достигли места, где Ка-хала-о-мапу-ане предстояло подняться еще выше.
— Эй, Ланалана-нуи-аи-макуа! — крикнул Ка-хала-и-ка-малама. — Великий паук! Спусти вниз лестницу! Нам грозит беда!
Великий паук тотчас выбросил нить и стал плести паутину.
Напоследок Ка-эло-и-ка-малама так наказал Ка-хала-о-мапу-ане:
— Ты поднимешься наверх и увидишь на огороде[65] одинокий дом. Знай, что ты уже в Каха-каэкаэа и живет там Моана-лиха-и-ка-ваокеле.
— Ты увидишь старика с длинными седыми волосами, и это будет Моана-лиха-и-ка-ваокеле. Но торопись, стоит ему заметить тебя первым, не миновать тебе смерти.
— Жди, когда он заснет. Если он будет сидеть, опустив голову, знай, он не спит. Но увидишь, что он поднял голову, знай, он заснул, и, тогда иди к нему, но только с подветренной стороны, смело забирайся ему на грудь, крепко хватай его за бороду и кричи:
О Моана-лиха-и-ка-ваокеле!
К тебе пришла твоя дочь,
Дитя Лау-киэле-улы,
Дитя Моку-келе-Кахики,
Дитя Ка-эло-и-ка-маламы!
О старший брат моей матери,
О матушка, моя матушка,
Моя и старших моих сестер,
И моего старшего брата Аи-вохи-купуа,
Зренье дайте мне, зренье небесное —
Ясное, дальнее, мудрое,
Дайте мне силу небес и свободу небес!
О брат мой, взываю к тебе!
Услышь меня, встань, подымись!
— Зови его, сколько понадобится, — продолжал Ка-эло-и-ка-малама. — Потом он спросит, зачем ты пришла, и тогда отвечай ему.
Если по пути наверх тебя окатит холодным дождем, знай, это проделки твоего отца. Если ты будешь замерзать, не бойся, лезь выше. Если почувствуешь диковинный запах, знай, это твоя мать, это ее запах и все хорошо, ты почти у цели. Не останавливайся, лезь выше. Солнце будет жечь тебя своими лучами, но пусть не пугает тебя горячее дыхание солнца, иди вперед, пока не войдешь в тень луны, и тогда тебе не страшна смерть, ибо ты в Каха-каэкаэа.
Ка-эло-и-ка-малама умолк, и Ка-хала-о-мапу-ана стала карабкаться наверх. Вечером ее окатил холодный дождь, и она подумала: «Это мой отец». Всю ночь до самого утра Ка-хала-о-мапу-ана чувствовала запах киэле и думала: «Это моя мать». Днем нещадно палило солнце, и она думала: «Это мой брат».
Ка-хала-о-мапу-ане не терпелось поскорее добраться до лунной тени, и когда вечером она укрылась в ней, то очень обрадовалась — она дошла до небесной страны Каха-каэкаэа.
Было это ночью. Ка-хала-о-мапу-ана увидела большой дом. Она подошла к нему поближе с подветренной стороны. Слушайте! Моана-лиха-и-ка-ваокеле еще не спал. Девушка не забыла наказ Ка-эло-и-ка-маламы и, отойдя подальше, принялась ждать, но Моана-лиха-и-ка-ваокеле никак не засыпал.
Лишь на утренней заре, когда Ка-хала-о-мапу-ана вновь подошла поближе, она увидала, что лицо Моана-лиха-и-ка-ваокеле поднято вверх, и тогда она, не мешкая, бросилась к отцу, ухватила его за бороду и стала звать его, как учил ее Ка-эло-и-ка-малама.
Моана-лиха-и-ка-ваокеле проснулся и почувствовал, что кто-то крепко держит его за бороду, в которой была вся его сила. Он хотел стряхнуть с себя Ка-хала-о-мапу-ану, но она крепко держалась за его бороду! Так и этак крутился Моана-лиха-и-ка-ваокеле, пока совсем не задохнулся.
— Ты чья дочь? — спросил он Ка-хала-о-мапу-ану, отдышавшись.
— Твоя, — отвечала Ка-хала-о-мапу-ана.
— Как зовут твою мать?
— Лау-киэле-ула.
— А тебя как зовут?
— Ка-хала-о-мапу-ана.
— Отпусти мою бороду, — сказал тогда Моана-лиха-и-ка-ваокеле. — Ты и вправду моя дочь.
Ка-хала-о-мапу-ана отпустила его бороду, тогда Моана-лиха-и-ка-ваокеле посадил Ка-хала-о-мапу-ану к себе на колени и принялся причитать над нею. Попричитав немного, он спросил:
— Зачем ты пришла ко мне?
— Я ищу того, кто живет на Небесах.
— Кого ты ищешь?
— Ка-онохи-о-ка-ла.
— Зачем он тебе нужен?
— Я хочу, чтобы мой брат и господин стал мужем владычицы Гавайев Лаиэ-и-ка-ваи, нашей высокородной подруги и заступницы.
И она рассказала отцу все про Аи-вохи-купуа и Лаиэ-и-ка-ваи.
— Не мое согласие тебе надо, а согласие твоей матери, — сказал ей Моана-лиха-и-ка-ваокеле. — Она заботится о Ка-онохи-о-ка-ла и живет в священном доме, который и для меня табу. Когда у твоей матери наступают нечистые дни, она приходит ко мне, потом опять покидает меня и уходит в дом к вождю. Оставайся здесь и жди, когда придет твоя мать, ты расскажешь ей, зачем пришла сюда.
Минуло семь дней.
— Приближается день, когда сюда придет твоя мать, — сказал Моана-лиха-и-ка-ваокеле Ка-хала-о-мапу-ане, — поэтому сегодня ночью иди в хале-пеа и ложись там спать. Утром она войдет в дом, а там — ты, но она все равно никуда не сможет уйти, пока опять не станет чистой. Она спросит тебя, зачем ты пришла, и ты расскажи ей все, что рассказала мне.
В ту ночь Моана-лиха-и-ка-ваокеле отослал Ка-хала-о-мапу-ану спать в хале-пеа.
Глава двадцать восьмая
Рано утром пришла Лау-киэле-ула и увядала в хале-пеа спящую Ка-хала-о-мапу-ану, но она не могла уйти, потому что в нечистые дни только этот дом был открыт для нее.
— Кто ты, злодейка, обидчица моя? Как осмелилась ты прийти сюда? — спросила хозяйка дома.
— Я — Ка-хала-о-мапу-ана, — отвечала девушка, — последний плод твоего чрева.
— О горе мне! — воскликнула ее мать. — Иди к отцу. Я не могу сейчас говорить с тобой, но мы еще встретимся.
Ка-хала-о-мапу-ана возвратилась к отцу, и он спросил ее:
— Что сказала тебе твоя мать?
— Велела мне оставаться с тобой, пока она не очистится, а потом обещала прийти ко мне.
Минуло три дня, и Моана-лиха-и-ка-ваокеле так сказал дочери:
— Послушай меня! Завтра до рассвета иди к озерку, в котором твоя мать будет мыться, и сядь возле него. Сиди и не показывайся, а когда она прыгнет в воду и поплывет под водой, тогда беги, хватай ее юбку и запачканную тапу и возвращайся быстрее сюда. Она искупается, вернется за тапой — а ее нет. Тогда она подумает, будто я взял ее, и придет сюда. Тут ты можешь просить у нее все, что хочешь.
Сначала вы с нею немного поплачете, а потом она спросит тебя, не я ли взял ее тапу. Ты скажешь ей, что она у тебя, и Лау-киэле-ула устыдится того, что осквернила тебя. Она захочет тебя вознаградить, спросит, чего ты хочешь, и ты ей все скажешь. Ты увидишь своего брата, мы оба увидим его, ведь и мне удается это не чаще одного раза в год, когда он, едва выглянув из дома, тут же прячется обратно.
