Автор неизвестен - Махабхарата. Рамаяна

К царю Кунтибхо́дже явился когда-то
Высокого роста, прямой, бородатый,

С косой заплетенною брахман суровый,
Могучий сложением, желто-медовый,

Готовый на подвиг, исполненный рвенья,
Со взором, в котором — огонь откровенья.

«О добрый, — сказал сей источник сиянья, —
В жилище твоем я прошу подаянья.

И если и ты, и твои домочадцы
Меня не принудят страдать, огорчаться,

И если тебе это будет угодно,
То стану я жить у тебя, благородный.

Когда пожелаю, уйду и приду я.
Тогда лишь покину тебя, негодуя,

Когда уличу вас в дурном поведенье, —
И ложе мое оскорбят и сиденье».

А царь: «Твой приход, о безгрешный, прекрасен,
О жрец, я на большее даже согласен!

Есть дочь у меня, что горда, и стыдлива,
И благочестива, и трудолюбива.

Зовут ее Ку́нти. Кротка, добронравна,
Тебе она будет служить преисправно».

Почтил он жреца и со словом наказа
Направился к дочери огромноглазой:

«О милая! Светел душой, как денница,
Решил в нашем доме святой поселиться.

Я верю: служить ему будешь любовно,
Что скажет, исполнишь ты беспрекословно.

Служением брахману сердце очисти,
И что ни попросит — отдай без корысти,

Затем, что жрецы — это блеск беспримерный
И подвиг безмерный и неимоверный.

Вата́пи, что славился демонской властью,
Разгневал своим поведеньем Ага́стью[23]:

К жрецам непочтителен был он, — за это
Его уничтожил блюститель обета.

Когда бы не брахманов мудрых моленья,
Сокрылось бы Солнце от нашего зренья.

Отраду, святому служа, обретаешь.
Я знаю, ты с детства почтенье питаешь

К жрецам и родителям, к близким и слугам
И к каждому, кто нам приходится другом.

Все в городе нашем довольны тобою.
Ты ласкова даже с бесправной рабою.

О дочь, за тебя мое сердце спокойно,
Гневливому гостю служить ты достойна.

Ты, Кунти, мне дочерью стала приемной,
Отец тебя отдал с любовью огромной.

«Она, — он сказал мне, — сестра Васудевы,
Померкли пред ней наилучшие девы».

Ты, в доме рожденная славном и знатном,
Мне стала сокровищем, сердцу приятным.

Как лотос из озера в озеро снова,
В мой дом перешла ты из дома родного.

Средь девушек низкорожденных, не строго
Воспитанных в доме, — испорченных много.

А ты унаследовала и величье
Властителей, и послушанье девичье.

Поэтому ты безо всякой гордыни
Служи многомудрому брахману ныне,

А если рассердится дваждырожденный[24], —
Погибнет мой род, на костер осужденный!»

Царевна: «О Индра среди властелинов!
Служить ему буду, гордыню отринув!

Я счастье и благо найду, молодая,
Жрецу угождая, тебя почитая.

Придет ли он рано, вернется ли поздно, —
Я сделаю так, чтоб не гневался грозно.

Мне радостно брахманам мудрым служенье:
В подобном служенье — мое возвышенье.

Мудрец будет мною почтительно встречен,
И будет уход за жрецом безупречен.

На пользу тебе и на благо святому
С усердьем начну хлопотать я по дому.

О царь, из-за брахмана смуты не ведай:
Служенье ему завершится победой.

Виновных пред брахманом ждет наказанье.
Ты вспомни, — беда угрожала Сука́нье:

Был Чья́вана-жрец погружен в созерцанье,
Тогда муравейник — высокое зданье —

Создать вкруг него муравьи попытались:
Глаза только видными в куче остались!

Царевна Суканья, увидев два ока,
В них палкою ткнула. Рассержен жестоко,

Хотел наказать ее дваждырожденный,
Но отдал отец ее брахману в жены…»

Приемную дочь повелитель восславил
И мудрому брахману Кунти представил:

«Вот дочь моя, брахман. Не надобно злиться
На девушку, если она провинится:

Великий судьбою на старых и малых
Не сердится, если проступок узнал их.

Довлеет от брахманов, мир утешая.
Большому проступку и кротость большая.

О лучший из мудрых, явив снисхожденье,
Принять от нее соизволь угожденье».

Ответил согласием знающий веды,
И царь, осчастливленный ходом беседы,

Отвел ему дом, что своей белизною
Соперничал с лебедем или с луною,

И там, где священное пламя хранилось,
Дал пищу, сиденье и всякую милость.

Отбросив гордыню и леность, царевна
Служила святому прилежно, безгневно, —

Ему, что покорен обету, упорно,
Как богу, служила, обету покорна!

«Я утром приду», — говорит он порою,
А ночью придет иль с вечерней зарею,

Подвижнику девушка не прекословит, —
И воду, и пищу, и ложе готовит,

И что он ни сделает, — лучше и чище
Становятся ложе, сиденье, жилище.

Придет на рассвете иль ночью глубокой, —
От девушки брахман не слышит упрека.

Нет пищи? «Подай!» — говорит он сурово,
А девушка с кротостью: «Пища готова!»

И с радостью хочет ему подчиниться,
Как дочь, как сестра, как его ученица.

Доволен был брахман ее поведеньем,
Ее обхожденьем, ее угожденьем.

«Доволен ли жрец?» — вопрошал каждодневно
Отец. — «О, весьма!» — отвечала царевна.

Предметом внимательнейшего ухода
Был брахман на всем протяжении года.

Сказал он: «О ты, с безупречным сложеньем!
Весьма я доволен твоим услуженьем.

Увидев добро, мы добра не забудем.
Дары назови, недоступные людям,

Чтоб тяжкий твой труд был достойно увенчан,
Чтоб стала ты самою славной из женщин».

А Кунти: «И ты и отец мой довольны,
И в этом — дары для меня, сердобольный».

А жрец: «Если дара не хочешь, то дать я
Хочу тебе чудную силу заклятья.

Какого захочешь ты вызовешь бога,
Бессмертным приказывать сможешь ты строго,

И все, что прикажешь, заклятью подвластны,
Исполнят, — пусть даже с тобой не согласны».

Вторично она отказаться страшилась:
В проклятье могла обратиться немилость!

И жрец даровал ей слова заклинанья
Из древних письмен сокровенного знанья.

Затем он сказал Кунтибходже: «Приемной
Твоею доволен я дочерью скромной.

Я жил у тебя, наслаждаясь покоем.
Прощайте, я вам благодарен обоим».

Сказав, он исчез, растворясь в отдаленье,
И царь Кунтибходжа застыл в изумленье.

Шло время. Красавицу дума томила:
«Какая в заклятье содержится сила?

Мне брахман его даровал не случайно,
Настала пора, чтоб открылась мне тайна».

Так думала думу, и стало ей видно,
Что месячные наступили. И стыдно

Ей было, невинной и чистой, и внове:
Пошли у нее до замужества крови!

Взглянула — и Солнца увидела прелесть:
Так ярко лучи поутру разгорелись.

И было дано ей чудесное зренье,
И бога увидела в жарком горенье:

Серьгами украшен Властитель Рассвета,
А тело в сверкающий панцирь одето!

Тогда, любопытством объята, решила
Узнать, какова заклинания сила.

Глаза, уши, губы и ноздри водою
Смочила и древнею речью святою

Создателю Дня появиться велела.
И Солнце коснулось земного предела,

И бог снизошел, покорясь ее власти,
Слегка улыбаясь, в венце и запястье,

Могучий, высокий, медвяного цвета
И все озаряющий стороны света.

Он с помощью йоги тогда раздвоился:
На небе взошел и пред Кунти явился.

Он нежно сказал: «Ради силы заклятья
Твои приказанья готов исполнять я.

Я все для тебя сотворю, о царица,
Обязан я воле твоей подчиниться».

А Кунти: «Мое любопытство виною
Тому, что тебя позвала. Надо мною

Ты смилуйся, бог, и на небо вернись ты!»
«Уйду, как велишь ты, — ответил Лучистый, —

Но, бога призвав, ты не вправе без дела
Его отсылать… О, скажи, ты хотела

(Не высказана, мне известна причина)
От Солнца родить несравненного сына,

Чтоб мощью отважной сравнялся с богами,
Чтоб панцирем был наделен и серьгами.

Поэтому мне ты отдайся, невинна,
И, тонкая в стане, получишь ты сына.

А если отвергнешь со мною сближенье, —
Я все, что живет, обреку на сожженье,

Навеки тебя прокляну, о царевна,
И, прокляты, будут наказаны гневно

И брахман, тебе даровавший заклятье,
И царь, твой отец, потерявший понятье.

Я дал тебе чудное зренье. Смотри же
На сонмы богов, что все ближе и ближе:

Смеясь надо мною, в небесном чертоге
Сидят, возглавляемы Индрою, боги!»

И тридцать богов своим зреньем чудесным
Увидела Кунти на своде небесном,

И юная дева смутилась немного,
Трепещущая, попросила у бога:

«Умчись на своей колеснице далече!
Как девушке слушать подобные речи!

Нет, в сговор с тобой не вступлю я опасный,
Над телом моим лишь родители властны.

Коль женщина тело отдаст, то и душу
Погубит. О нет, я закон не нарушу!

По глупости детской, чтоб силу заклятья
Проверить, тебя захотела позвать я.

Подумав, ко мне прояви благосклонность,
Прости, о Лучистый, мою несмышленость».

«Тебя неразумным ребенком считая,
Я мягок с тобой. А была бы другая, —

Ей Сурья сказал, — поступил бы иначе…
Отдайся мне, робкая, в полдень горячий,

Отказом своим нанесешь ты мне рану, —
Для сонма богов я посмешищем стану.

О, будь же возлюбленной Солнца, и сына
Родишь ты — подобного мне исполина!»

Царевна, храня в целомудрии тело,
Создателя Дня убедить не сумела.

Подумала, робко потупивши очи:
«О, как отказать Победителю Ночи?

Погибнут, не зная вины за собою,
Отец мой и брахман, великий судьбою.

Теперь-то понятна мне сила заклятий:
Нельзя несмышленому даже дитяти

Приблизиться к этой сжигающей силе,
И вот — меня за руку крепко схватили.

Как быть мне? Хотя и страшусь я проклятья, —
Себя самое разве смею отдать я?»

Царевна, поняв, что она виновата,
Краснея, стыдом и испугом объята,

Сказала: «О бог, мои речи не лживы,
И мать и отец мой пока еще живы,

И живы все родичи, сестры и братья, —
При них целомудрие вправе ль попрать я?

Весь род запятнаю, себя отдавая,
Пойдет о родных моих слава дурная.

Тебе не дана я родителем в жены,
Но если считаешь, на небе рожденный,

Что мы не нарушим закон, то согласна
Исполнить я то, чего жаждешь ты страстно.

Но девственной все же остаться должна я, —
Да минет родителей слава дурная!»

Бог солнца: «О ты, чье сложенье прекрасно!
Родным и родителям ты не подвластна.

Ведь корень «дивить» слышен в слове «девица»,
И люди тебе будут, дева, дивиться!

Люблю я людей — так могу ли, влюбленный,
С тобою нарушить людские законы?

Закон для мужчин и для женщин — свобода,
Неволи не терпит людская природа.

Уродством зовется отсутствие воли,
Так будь же свободна, без страха и боли

Отдайся мне, — девственной станешь ты снова
И сына родишь ради блага земного».

Царевна — в ответ: «Если сына до брака
Рожу от тебя, Победителя Мрака,

Да будет он, мощью, отвагой обильный,
С серьгами и панцирем, великосильный».

А бог: «Будут серьги и панцирь отборный
Из амриты созданные животворной».

Она: «Если дашь, о Светило Вселенной,
Из амриты серьги и панцирь бесценный,

Величьем и силой возвысишь ты сына, —
То слиться согласна с тобой воедино».

«Мне А́дити-мать подарила когда-то
Те серьги и панцирь, что крепче булата, —

Ответствовал Сурья. — Заботясь о сыне,
Их сыну отдам я, о робкая, ныне».

«Согласна, — сказала она, — если слово
Исполнишь, и сына рожу я такого».

Приблизился к ней Враждовавший с Ночами,
Казалось, проник в ее тело лучами.

Взволнована жарким блистаньем до дрожи,
Упала она без сознанья на ложе.

А Сурья: «Родишь несравненного сына,
Обильного мощью, — и будешь невинна,

А я ухожу». Восходящему Ало:
«Да будет по-твоему», — Кунти сказала.

Утратив сознание, с богом слиянна,
Упала, как будто под ветром лиана.

Сверкающий бог, Озаривший Дороги,
Вошел в ее тело при помощи йоги.

С пылающим богом она сочеталась,
Но девственной, чистой при этом осталась.