Антология - Вечный слушатель. Семь столетий европейской поэзии в переводах Евгения Витковского
Франсиско Родригес Лобо
(1591?–1621)
«Прекрасный Тежо, сколь же разнородный…»
Прекрасный Тежо, сколь же разнородный
Мы оба в жизни обретали вид:
Мы вместе исцелялись от обид,
Тоской обуревались безысходной.
Твое лицо менял избыток водный,
Высокий берег временем размыт.
И я меняюсь: жизнь меня стремит
Тропою то утешной, то невзгодной.
О, мы вкусили злобы и тщеты.
Вкусим ли счастья? Кто залечит рану,
Несходства сгладит нашего черты?
Теперь весна везде, куда ни гляну:
Опять таким, как прежде, станешь ты,
Но я таким, как был, уже не стану.
Песня
Я пропащий человек —
Ни живу, ни умираю.
Беспокойствует душа.
Горько ввержена в заботу;
Я терзаюсь, не реша:
То ли проторей без счету,
То ль без счету барыша?
Я бы сей разброд пресек.
Я бы твердо стал на страже, —
Но не разберусь вовек
С тем, что сам — предмет пропажи
И пропащий человек.
Шла душа к своей мечте,
Радуясь любовным бурям,
Заплуталась в темноте
И повисла в пустоте,
В худшей из возможных тюрем.
Выиграю, проиграю —
Бесполезно длю года,
Ничего не выбираю
И бреду, бог весть куда:
Ни живу, ни умираю.
Тёмная ночь
Ночь, темная, но явная врагиня
Всего, в чем жизнь моя и в чем свобода,
Пришла — теперь меня до света мучь.
Созвездия, чело твое морщиня,
Пророчат злое, глядя с небосвода —
И сколь недобротворен каждый луч
В разрывах бурых туч, —
О, как царишь ты люто!
Будь проклята минута,
Что мне открыла твой манящий лик, —
О, как я не постиг,
Что ты громадой темной
Меня замкнешь в ловушке вероломной.
Души моей властительница, Ночь,
Ты мне была настолько дорога,
Что Солнце ввергнуть я мечтал в пучины, —
Коль скоро в силах ты любви помочь,
Зачем во мне ты обрела врага
И мне теперь отмщаешь без причины,
Моей взалкав кончины,
Предназначаешь тьму
Рассудку моему,
Опутать хочешь мрежами обманов, —
Но вдруг, сама отпрянув,
Не совладав с судьбой,
В рассвет спешишь виновною рабой.
Я столько раз молил повозку Феба
Не возлетать поутру к синей бездне, —
Чтоб мне помедлить в обществе твоем;
Я часто заклинал дневное небо
От полюса до полюса: «Исчезни!» —
Скорее пусть ночным небытием
Затмится окоем!
Бывало, каждый день я
Ждал твоего явленья,
Рожденья тьмы из-за дневной межи.
Праматерь всякой лжи!
Я посылаю ныне
Проклятие тебе, моей врагине!
Воистину — вконец лишен ума
Тот, кто способен верить от хандры,
Что ты пространна, выспренна, алмазна;
Чем оделить людей могла бы тьма
Помимо лжи, одетой до поры
Прикрасами Протеева соблазна?
Черна и безобразна,
Угрюмство в мир лия,
Царишь: ворожея,
Усталости не знающая пряха
Страдания и страха, —
Ты, в ком во все года
Плодятся только злоба и вражда!
Изящества, красоты и приятства
В тебе теряют благостную силу, —
И трудно сквозь тебя познать весьма
Садов цветущих дивное богатство,
Хрусталь реки, чей блеск — упрек светилу,
Равно как зелень поля и холма:
Ты сумрачна, нема,
В тебе — тоска, забота.
И множатся без счета
Смущенье, страх, томление, беда;
Нам даст сия чреда
Постигнуть поневоле:
Ты — худший ужас, данный нам в юдоли.
Нет мира для зверей и нет для птах,
Тем паче нет для пастухов, для стад —
Они, забившись в угол самый дальний,
Не пребывают в сладостных мечтах —
Но в хижинах, в пещерах, в гнездах спят:
Нет в жизни часа горше и печальней,
Чем час опочивальни.
Ты светлые дела
Преисполняешь зла, —
О да, добро ты сотворить способна,
Но лишь тому подобно,
Как нищих горемык
От жизни избавляет смертный миг.
Ночь, темная, враждебная и злая,
Тебе хулу произнести желая,
Я тоже зло творю —
Тем, что о зле столь долго говорю
Мануэл Мария Барбоза ду Бокаже
(1765–1805)
«Голубоглазый, смуглый, исхудалый…»
Голубоглазый, смуглый, исхудалый,
Не великан, однако не мозгляк;
Глаза — с грустинкой, как у всех бедняг,
С горбинкой — нос, притом весьма немалый;
Ценящий больше страсть, чем идеалы,
Оседлости неумолимый враг,
Отравы ада пьющий, как маньяк,
Сколь ни темны от сих питий бокалы;
Поклонник сразу тысячи божков
(Девиц, прошу прощения покорно), —
Спешащий в церковь реже, чем в альков, —
Таков Бокаж — в нем есть таланта зерна.
Точней, он сам решил, что он таков,
Пока терзался ленью непритворно.
«Томленья плоти, тяготы души…»
Томленья плоти, тяготы души,
Виденья смерти, мысли о распаде,
К вам горестно взываю о пощаде,
О миге кратком отдыха в тиши.
Пусть обольщений жалких барыши
Мне выпадут — воспоминаний ради
О том, как снежен лик и тонки пряди, —
Хотя бы ты, о греза, согреши!
Свершись же надо мною, злая шутка:
Горячечный впивать любовный бред
Да будет мне и сладостно, и жутко.
Иль ждать я должен неких горших бед,
Чем путь бесплодный в сумерки рассудка,
Чем истины невыносимый свет?
«Напрасно Разум мерит бездну Рока…»
Напрасно Разум мерит бездну Рока
И жаждет, мраку противостоя,
Знать о грядущих вехах бытия:
В предположеньях не бывает прока.
Я полагал (солгав себе жестоко),
Что есть во мне хотя бы гран чутья,
Я полагал, что ты, любовь моя,
Дождешься предназначенного срокам!
О Небо! О Земля! В какую тьму
Я скорбь мою о сем обмане спрячу?
Во слепоту так просто впасть уму!
Все те, кто уповает на удачу,
Вы, чей удел подобен моему:
Учитесь у меня хотя бы плачу.
«Замолкни, сатирический поэт…»
Замолкни, сатирический поэт,
Не место здесь злословью и остротам:
Метису быть возможно ль патриотом?
Так не клейми туземных приверед!
Мнишь, здесь дворян не видно? Это бред!
Тут все подонки, по твоим расчетам?
Взгляни в бумаги! Чистокровным готом
Записан в предках каждый твой сосед!
Он в Рим и в Карфаген тебя спровадит,
Узнай, мол, сколь щедра к нему судьба,
А рыцарей в роду — сам черт не сладит;
И — если справедлива похвальба —
От первой Мойры самый первый прадед
Приял почет наследного герба.
«Ты, Гоа, город прежнего господства…»
Ты, Гоа, город прежнего господства,
Да процветает твой любой делец!
Посмел бы утверждать последний лжец,
Что жители твои впадают в скотство!
Тут с предком грубым, с дон-Кишотом, сходство
Хранит любой: ведь сам Адам-отец
Был дон-Кишотом выпорот: наглец,
А вот не посягай на первородство!
О де́ньгах тут с любым поговори:
Богатство раджей? Не мелите вздора!
Султан? Да у него пусты лари!
За дочкой приударь — узнаешь скоро:
Приданое: кокосов штуки три,
Арап да юбка, — словом, гран-сеньора.
«Восстань, о войско поколений разных…»
Восстань, о войско поколений разных,
Во бренной персти долее не тлей, —
Восстань с оружьем, истреби смелей
Сих жадных псов и сих мужланов грязных!
От полукровок мерзких, безобразных,
Расчисть просторы рисовых полей, —
Но смуглокожих дщерей пожалей,
Безвинна прелесть, сущая в соблазнах!
Кто их не ценит — человек дурной!
Набоб иль раджа, гляньте: эти чада
Достойны, право, чести неземной!
Пусть бродят, вечной радостью для взгляда,
В одежде, состоящей из одной
Набедренной повязки меньше зада!
«Вот я доплыл до жалких берегов…»