Автор неизвестен - Песнь о Роланде. Коронование Людовика. Нимская телега. Песнь о Сиде. Романсеро

Благородная Химена
Стремя держит перед мужем,
И, словам ее внимая,
Надевает плащ Родриго.
А она: «Сеньор, смотрите,
Вашу кровь в открытой битве
Смыть должны вы кровью графов.
Отомстите им, как рыцарь.
Вы направиться решили
Ко двору, а эти графы
Хоть безжалостны, как трусы,
Но, как трусы, и коварны.
И они предупредили
Всех друзей и короля,
Ибо ложь, как вам известно,
Главное оружье труса.
Вам у короля Альфонсо
Ни даров, ни извинений,
Ничего просить не нужно:
Никогда еще обиду
Не смывал никто словами.
Вам одно лишь надо помнить:
То, что к двум дубам, нагими,
Привязали ваших дочек.
Я ж молить у бога буду,
Чтобы королю помог он
Следовать путями правды».
«Так должно и быть, Химена»,—
Славный Сид ей отвечает.
И, кивнув ей головою,
Он садится на Бабьеку
И, коня пришпорив, скачет.

Три созвал король совета,
Целых три совета сразу,
В Бургосе — один совет,
А другой совет — в Леоне
И в самом Толедо — третий.
Для чего советы эти?
Чтоб установить виновность
Братьев, графов Карриона.
Тридцать дней дает он сроку,
Ровно тридцать — и не больше.
Кто не явится в тридцатый,
Будет проклят как изменник.
Вот пришел двадцать девятый,
И явились оба графа.
Тридцать дней прошло, промчалось —
Добрый Сид один не едет.
И тогда сказали графы:
«Вот, сеньор, ваш Сид — изменник!»
«Нет, — сказал король, — не верю,
Ибо Сид — могучий рыцарь,
Победитель супостатов,
И во всех испанских землях
Равных Сиду не найдется».
В эту самую минуту
Добрый Сид вошел на двор.

Вдоль реки Гвадалквивира
Супротив его теченья
Едут путники верхами.
Говорит народ, что это
Два хороших человека.
В епанчах они богатых,
В белых шерстяных бурнусах.
И крестьянскими плащами —
Может дождь пойти — накрыты.
Едут вечером и ночью,
Днем коней на отдых ставят,—
Не от страха встретить мавров,
От жары невыносимой.
Едут день, и три, и больше,
Приезжают на кортесы,
Их во двор встречать выходят
И король, и все вельможи.
«Старым стал ты, Сид мой, старым,
Борода — как белый цветень».
«Не с того же поседел я,
Что любил без счета женщин,
Нет, тебе, король, служил я
И в несчетных битвах дрался.
Я с сильнейшим из монархов,
С королем Букаром бился.
У него я много замков,
И земель, и градов отнял,
И чеканную в придачу
Золотую взял скамью».

«Когда я, король мои добрый,
Был в Валенсии богатой
И гербы увидел ваши,
Знамя славное увидел,
Я тотчас же вам навстречу,
Как вассал к сеньору, вышел,
Вы же мне письмо с гонцом,
Добрый мой король, послали,
Чтобы в городе Рекенье
Вас готовился я встретить.
Там к столу я пригласил вас,
Мой король, ко мне пришли вы,
И моим вы были гостем.
А из-за стола поднявшись,
Повели вы речь такую,
Чтоб за графов Каррион
Дочерей своих я выдал.
И хотя Химена Гомес,
Их родившая, сказала,
Что она-де не согласна,—
Чтоб исполнить волю вашу,
Дочерей я графам отдал.
Но во время свадьбы лев
Как-то вырвался из клетки,
Графы струсили, бежали
И за свой позор решили
Отплатить мне подлой местью:
Попросили, чтобы дочек
Поскорей бы я им отдал,
Отпустил бы в Каррион.
И, конечно, я их отдал,
Ведь они им были жены,
Но среди дороги — боже! —
Что они им учинили!»
Тут совсем никчемный довод
Привели в защиту графы:
«Лжешь ты, Сид, безбожно лжешь ты,
Нам измена незнакома,
Королевские мы дети,
Дядя наш — сам император.
Так подумай, поразмысли:
Подобает ли жениться
Нам на дочках земледельца?»
Тут поднялся Пер Бермудес,
Воспитатель дочек Сида,
И в ответ на речь такую
Дал пощечину он графу.
Страшно двор заволновался,
Но король призвал к порядку:
«Ну-ка, выйди, Пер Бермудес,
Не мешай вести дознанье».
«Нет, король, дай нам сразиться,
Дай скрестить оружье с ними,
Ибо в скорби пребывает
Та, что родила их Сиду».
Графы, слыша речь такую,
Отвергают поединок,
Но король сказал сурово,
Все внимайте, что сказал он:
«Если, графы, не хотите
Защитить оружьем правду,
Я судить вас буду нынче».
И сказал оруженосец
Графов Каррион монарху:
«Нет, они пойдут сражаться
Завтра утром на рассвете».
А назавтра рано утром
Знать и челядь вышли в поле,—
Там за честь и право Сида
Будет биться Муньо Густьос,
Очень смелый человек.
С Муньо будет Пер Бермудес,
Дочек Сидовых наставник.
Графы — те в доспехах черных,
Люди Сида — в разноцветных.
На раскаявшихся графов
Даже больно посмотреть.
Вот их в поле выпускают,
Вот их ставят так, чтоб солнце
С вышины в глаза не било.
Вот противники несутся,
Копья взяв наперевес.
Как могучи Пер и Муньо!
Графы с первого удара
Наземь выбиты из седел.
И пред всем двором обоих
Обвинил король в измене.
Ну, а Густьос и Бермудес
Удостоились высокой
Королевской похвалы.

Разошлась молва в народе,—
Правда ль, нет, — но слух пустили,
Что магистр высокородный
Дон Фадрике де Кастилья[497]
Опозорил дона Педро —
Короля, родного брата,
Соблазнил-де королеву;
Говорят одни: «Брюхата».
«Родила», — иные шепчут.
Разошлись по всей Севилье
Кривотолки. Неизвестно,
Правда ль, нет, — но слух пустили.
Далеко король дон Педро,
И не слышал он покуда
Об измене. А услышит —
Кой-кому придется худо.
Что же делать королеве?
Сердце ужасом объято,
Пал на дом позор великий,
День и ночь страшит расплата.
И послала королева
За придворным именитым,
Был тот муж, Алонсо Перес,
У магистра фаворитом.
Он предстал пред королевой,
И ему сказала дама:
«Подойди, Алонсо Перес,
Не лукавь, ответствуй прямо,
Что ты знаешь о магистре?
Где он? Слышишь?» — «О сеньора!
Он уехал на охоту,
С ним все ловчие и свора».
«Но скажи… Ты, верно, слышал?
Толк о нем в народе шумный…
Я сердита на магистра.
Он такой благоразумный,
И к тому же благородный,
Славный столь и родовитый…
Родила на днях младенца
Девушка из нашей свиты.
Мне была она подругой
И молочного сестрою,
Очень я ее любила
И ее проступок скрою.
Беспокоюсь, что об этом
Вся страна узнает скоро».
Что ж в ответ Алонсо Перес?
«Вам рука моя — опора.
Воспитать берусь младенца,
Дайте мне его, сеньора».
Принесли немедля сверток
В желто-алом покрывале
Без гербов, без украшений
И Алонсо передали.
В Андалузию повез он
Этот сверток драгоценный,
В небольшой далекий город,
Называемый Льереной,
И дитя на воспитанье
Дал одной своей знакомой.
Женщина была прекрасна,
И звалась она Паломой.
Мать ее была еврейка,
А отец ее меняла.
Стал расти инфант, но вскоре
Эту тайну разузнала
Донья хитрая Мария,
Та, что вечно клеветала.
Толком истины не зная,
Королю она писала:
«Я — Мария де Падилья,[498]
Знай, сеньор, твоя Мария
Ввек тебя не предавала,
Предали тебя другие.
То, что я пишу, — все правда,
Верь, сеньор, я лгать не стану.
Твой обидчик спит спокойно,
Хоть нанес тебе он рану.
Не придет он сам с повинной,
Обличить пора Иуду.
Все. На этом я кончаю,
Докучать тебе не буду».
Прочитал король посланье,
Вызвал грандов для совета,
В самый мрачный день недели —
В понедельник было это.
Покидал король в Тарифе
Дел немало неотложных,
За него остались править
Три советника надежных:
Дон Фадрике де Акунья,
Славный даром полководца,
Знал король — сей муж бесценен,
Если жаркий бой ведется;
Был вторым свояк владыки —
Дон Гарсия де Падилья;
Телье де Гусман был третьим,
Все его безмерно чтили,—
Дона Педро воспитал он,
Наделен умом был щедро.
В среду на заре вечерней
В путь отправился дон Педро
Вместе с Лопесом Осорьо,
Другом верным, неизменным.
Путники глубокой ночью
Прибыли к севильским стенам.
Как же им проникнуть в город?
Все ворота на запоре.
К счастью, мусорную кучу
Под стеной узрели вскоре,
Скакуна подвел дон Педро,
Встал на спину и мгновенно,
За бойницу ухватившись,
Перебрался через стену.
К своему дворцу дон Педро
Подошел и стал стучаться,
Позабыв, что в это время
Слуги спят и домочадцы.
И в него швырять камнями
Начала ночная стража,
Был король побит изрядно,
Потерял сознанье даже.
И вскричал тогда Осорьо:
«Стойте! Что вы натворили?
Это ваш король, дон Педро!»
Тотчас же врата открыли,
Подошли поближе слуги:
«Наш король, на самом деле!»
Повели его в покои,
И уснул король в постели.
Трое суток жил он тайно
Во дворце, в глухом покое,
А потом в далекий Кадис
Отослал письмо такое:
Брата своего, магистра,
В этом царственном посланье
На турнир прибыть в Севилью
Он просил без опозданья.