Лопе де Вега - Том 1

Вы в уме?

Не знаю сам.

Я ушам своим не верю!
Впрочем, некогда Тиберий[191]
Поступил подобно вам.
Он жену на казнь послал,
Чтоб бедняжку сжить со света,
И, запамятовав это,
С ней откушать пожелал.
Вы рехнулись беспричинно,
Так же как Мессала[192] в Риме
Позабыл свое же имя.

Я забыл, что я — мужчина.

Вы — как тот крестьянин-дока,
В браке года два проживший
И супруге объявивший:
«Э, да ты ведь черноока!»

Ах, тоска меня согнула!
Горько я в ошибке каюсь.

Вы — как тот чудак бискаец,
Разнуздать забывший мула.
Видя, что не жрет скотина,
Впал в такую он тревогу,
Что был вызван на подмогу
Местный Гиппократ[193] ослиный.
Выйти на одно мгновенье
Попросил бискайца тот,
Снял узду, и бедный скот
Съел овес без промедленья.
Возвратившись в стойло снова,
Где в припадке аппетита
Мул кормушку грыз сердито,
Тут же дал наш умник слово,
Что никто его к врачам
Никогда уж не затянет,
Ибо пациентом станет
Он у коновала сам.
Что же вас, синьор, взнуздало,
Вам овес мешая есть?
От всего лекарство есть.
Так зачем же дело стало?

Растерялся я, Батин.

А тогда, — не обессудьте,—
Про овес пока забудьте.

Он приехал?

Да.

Один?

Свиту он покинул, дабы
Вас увидеть поскорей.

Встречу с тысячью смертей
Встрече с ним я предпочла бы.

Прибыл уж, синьор, наверно,
Герцог, повелитель мой?

Да. Увидеться с женой
Он спешит, как муж примерный.

Легче умереть, чем знать,
Что теперь нам не встречаться.

Легче мне сто раз скончаться,
Чем пойти отца обнять.

Граф! Рассудок я теряю.

Мой уже потерян мною.

Гаснет жизнь во мне.

Давно я
Не живу, а умираю.

Что нам делать?

Умереть.

Нет ли выхода у нас?

Нет, затем что жить без вас
Значит от тоски сгореть.

Граф! Вы губите меня!

Нет, спасу я вас, коль скоро
Воздыхателем Авроры
Стану с нынешнего дня,
Разыграю пыл любовный
И пойду с ней под венец,
Чтоб поверил мой отец,
Что мы с вами невиновны.

Под венец? В уме ль вы, граф?

Нам иначе не спастись.

Граф! Шутить со мной страшись:
Бог мне дал горячий нрав.
Мысль свою изволь забыть,
Иль сама без колебанья
Наше прелюбодеянье
Я отважусь обличить.

Тише! Нас услышат.

Пусть!

Но…

Не трать слова впустую.
Знай: скорее казнь приму я,
Чем на брак твой соглашусь.

Навстречу вам уже спешил весь двор.

И все ж моя любовь вас обогнала.

Уж не хотите ль вы сказать, синьор,
Что я в разлуке с вами не страдала?

О нет, не ваша, а моя любовь
Навстречу государю запоздала!

Сын! Я спешил тебя увидеть вновь,
Затем что свойственно отцу стремленье
Узреть свое подобие и кровь.
Не могут ни дела, ни утомленье
Помехой быть тому, кто от родных
Так долго находился в отдаленье.
Владея половиной чувств моих,
Не примет за обиду герцогиня,
Что ты имеешь ту же долю в них.

Синьор! Ценить вы вправе доблесть в сыне,
И я лишь рада, вашим вняв речам,
Что вы так благосклонны к графу ныне.

Свою любовь делю я пополам
Меж ним и вами, ибо всей душою
Признателен как графу, так и вам.
Блюсти престол был граф оставлен мною,
И жалоб на него я не слыхал,
Пока был с вами разлучен войною.
Я вспоминал, едва лишь бой стихал,
Как мудро правит сын моей державой,
И, вспомнив это, сердцем отдыхал.
По милости творца мой меч кровавый
Врагов престола папского смирил.
Свой древний род покрыл я новой славой
И папою к руке допущен был
В тот день, когда, вернувшись из похода,
Я, как Траян воскресший, в Рим вступил[194],
Отныне я повадки сумасброда
Оставлю и пойду такой стезей,
Чтоб безупречным быть в глазах народа.
Ведь человек, прославленный молвой,
Себе вовеки не позволит шага,
Который встречен может быть хулой.

Синьор! Аврора и маркиз Гонзаго!

Пусть ваш приезд вселит восторг в друзей,
Как ужас во врагов вселила шпага.

Не разрешите ли к руке своей
Припасть и мне?

Пускай вернут сторицей
Мои объятья долг души моей.
Хоть все еще ей трудно примириться
С тем, что без вас так долго пробыл я,
В ней скоро снова радость воцарится.
Но я дорогой утомлен, друзья.
Расстанемся, а завтра запируют
Мой двор, мой город и моя семья.

Пусть небеса вам долгий век даруют.

Друг Рикардо!

Э, Батин!

Был ли ваш поход удачен?

Очень. Даровал победу
Нам всеправедный создатель.
Мир в ломбардские равнины
Низошел. Враги бежали,
В страхе побросав оружье,
Чуть заслышали рычанье
Льва воинствующей церкви.
Славит герцога Феррары
Вся Италия, и хором
Девушки поют согласным,
Что в бою сразил Саул
Десять тысяч супостатов,
А Давид — сто тысяч их[195].
Герцог, став любимцем славы,
На глазах переродился.
Больше речи нет о дамах,
О пирушках и дуэлях.
Бредит он одной Кассандрой
И не любит никого,
Кроме как ее и графа.
Словом, прямо стал святым.