Висенте Эспинель - Жизнь Маркоса де Обрегон
Аудитор некоторое время очень учено рассуждал о разуме, о памяти и о способности воображения, о чем здесь не место говорить, и всю дорогу с большим интересом расспрашивал меня о Маркосе де Обрегон.
Мы прибыли в Кордову, где нам нужно было расстаться, и при прощанье он настоятельно просил меня, чтобы я сказал Маркосу о его желании познакомиться с ним и чтобы тот направлялся прямо в его дом, если когда-нибудь будет в Севилье. Во время этих разговоров, доехав до моста через Гвадалквивир, каждый из нас направился своей дорогой, и когда мы отъехали друг от друга шагов на сто, я громко крикнул ему, чтобы он мог услышать:
– Сеньор аудитор, я – Маркос де Обрегон!
И, пришпоривая изо всей силы свое животное, я направился по дороге к Малаге или Гибралтару, потому что в одно из этих мест лежал мой путь. Аудитор хотел вернуться и позвать меня, но так как я спешил уехать, он сказал своим слугам:
– Недаром я чувствовал себя так хорошо в обществе этого человека. Не зная, кто это, я в самом деле почувствовал такую любовь к нему, что готов был сделать для него все что угодно.
Я направлялся в один из этих городов, мягкий климат которых мне нравился, так как они приятны для старости из-за редко бывающих там холодов и благодаря разнообразию, каким обладают морские гавани вследствие их близости к Африке и сношений с нею, не говоря о том, что в них можно найти много удобных для уединения мест. Я приехал в Малагу в самый день прибытия туда из Пеньона брига, капитаном которого был Хуан де Лоха, очень храбрый солдат, который получил и нанес много ран маврам и туркам и теперь вез очень богатую добычу.
Так как он был большим моим другом, я пошел повидать его, и, после того как мы поздравили друг друга с благополучным прибытием, он мне сказал, что встретил судно, терпевшее бедствие от бури, и захватил на нем девушку-турчанку и молодого человека, которые, вероятно, были братом и сестрой: она очень красива, а юноша благородной наружности, и оба так похожи на испанцев, что он был очень удивлен, узнав, что они родились в Африке и были детьми неверных. Япопросил его, чтобы он мне их показал, потому что он очень строго охранял их, собираясь принести в подарок. Он сказал мне:
– Но так как вы были в Алжире, я хочу, чтобы сначала вы послушали их, пока они вас не видали, чтобы посмотреть, правду ли они говорят.
Он вошел туда, где они находились, и, оставив меня у двери, сказал им:
– Расскажите мне правдиво вашу историю, чтобы – раз уж ваш плен неизбежен – в соответствии с вашим рассказом я мог обращаться с вами так, как вы этого заслуживаете.
Юноша был очень печален, а девушка заливалась слезами, вздыхала и рыдала. После того как их господин утешил их, юноша таким образом начал говорить:
– Вполне естественно, что лишение драгоценной свободы делает нас печальными и огорченными. Неизбежно мы должны испытывать скорбь, лишившись нашей родины, родителей и всех радостей, какие у нас были. В нас вызывает сожаление, что мы оставили богатство, невольников и величие нашего положения; но то, что нам не удалось достичь цели, к какой мы стремились, это разрывает нам сердце.
Моя сестра и я, потому что мы действительно брат и сестра, – мы родились в Алжире, мы дети одного испанца, который переселился в Алжир из королевства Валенсии. Там он женился на нашей матери, по национальности турчанке. Наш отец корсар и плавает с двумя своими галеотами, на которых и причинил много вреда христианам. Среди захваченных им в Испании пленников был один, которого наш отец дал нам в качестве учителя испанского языка и грамоты; он так восхвалял нам свою страну, что возбудил в нас любовь и желание видеть и обладать тем, что он так превозносил. Этот невольник-испанец был настолько ревностен в вере, какую он нам внушил, что через несколько дней мы возненавидели ту, которую впитали с молоком матери, и сердца наши были охвачены христианским учением. Я назвал себя именем Иисуса, а моя сестра – именем Его матери, Марией. Мы только об этом и говорили. Мы дали торжественный обет жить и умереть в христианской вере. Этот невольник дал нам слово изыскать способ для нашего крещения; прошло уже восемь лет, как он отправился в свою страну, и недавно нам сказали, что на пути из Алжира он был захвачен в плен генуэзскими галерами и был убит, так как его приняли за нашего отца. Потеряв надежду на его совет или его прибытие, мы решили искать средства спастись иным путем.
В это время, так как сестра моя уже достигла возраста, чтобы выйти замуж, а я был единственным наследником этого богатства, отец наш условился с одним очень богатым турком, у которого были сын и дочь нашего возраста, о взаимном обмене и женитьбе обоих детей. Это было общим желанием всего Алжира, потому что, хотя моя сестра и я обладали свободой и богатством, никто не мог упрекнуть нас, что мы дурно пользовались ими, и хотя мы были очень почитаемы, – она за свою красоту, а я как наследник всего богатства, – это никогда не мешало нам настолько, чтобы мы забыли о христианской свободе, которой нас обучил наш наставник. И для краткости рассказа о наших несчастьях, видя, что приближается время наших свадеб, благодаря которым мы должны были бы изгладить из наших душ пламенное желание, хранимое в наших сердцах, моя сестра и я – мы дождались, пока наш отец предпримет путешествие на восток, чтобы какой-нибудь добычей еще более обогатить нас в нашем новом положении. И когда галеоты ушли в море, мы отправились в поместье и сообщили о нашем плане четырем невольникам-испанцам, двум туркам и шести итальянцам, очень хорошо знавшим все побережье Испании. Так как мать моя была спокойна и уверена, ибо сестра моя была со мной, то мы с наступлением ночи сели на судно и в величайшей тишине, сильно налегая на весла, поплыли с такой быстротой, что утром уже увидали берега Валенсии. Но когда мы столь счастливо плыли, нас захватил восточный ветер, который заставил нас спустить парус, и с такой яростью понес нас на запад, что мы уже не могли управлять судном. Над нами вздымались такие огромные горы воды, что тысячу раз мы оказывались погруженными в волны. А так как я и мои слуги были больше озабочены спасением моей сестры, чем нашим собственным, то один раз, ожидая гору воды, которая надвигалась, чтобы поглотить нас, сестра легла ничком на дно судна, а четверых, вставших так, чтобы сила волны не дошла до нее, волна поглотила, и больше они уже не появлялись. Мы отдали себя на волю неба, привязав сначала мою сестру так, чтобы ее не могли унести волны, даже если судно потерпит крушение. Неистовый ветер вырвал весла из рук гребцов, оставив их беспомощными. Видя, что только Бог может помочь нам, я приказал им бросить всякое сопротивление, потому что судно носилось по этим могучим волнам, как ореховая скорлупка, но держалось на поверхности. Один раз, заметив, что оно готово перевернуться, я обнялся со своей сестрой, что спасло мне жизнь, потому что волной унесло всех остальных, за исключением двоих, ухватившихся за борта судна. Ветер стал немного стихать, но поднятые неумолимым восточным ветром волны оставались столь же сильными в течение двух дней. Так мы носились пять или шесть дней, не имея возможности управлять судном и поесть чего-нибудь из того немногого, что у нас оставалось. Так как у нас не было ни весел, ни гребцов, то я вспомнил, что этот наш воспитатель, или невольник, сказал нам, что те, кто поручает себя Богу, приняв святое крещение, должны переносить бедствия с большим терпением и надеждой; и мы утешились этим. Моя сестра, придя в себя, начала с большой искренностью молиться по четкам, которые оставил ей Маркос де Обрегон – ибо так звали нашего наставника, – и в это время мы увидели ваш корабль. У нас не было намерения защищаться, ибо тех двух турок, убитых вашей доблестной рукой, мы везли с собой из-за их большого желания принять крещение. Наконец мы прибыли в страну христиан, где молим Бога, чтобы Он дал нам терпение и исполнил наше желание.
Он окончил свою речь, но сестра его не переставала проливать слезы с самого начала его рассказа. Растроганный и охваченный жалостью капитан сказал им:
– Если правда все то, что вы так трогательно рассказали, я дам вам свободу и верну все ваши драгоценности, – и прибавил: – Узнаете ли вы Маркоса де Обрегон, если увидите его?
– Как же мы сможем увидеть его, если он умер? – ответила девушка.
– Выйдите отсюда, – сказал капитан, – и посмотрите, нет ли его среди находящихся здесь мужчин.
Они были взволнованы и охвачены страхом и надеждой, и в особенности была потрясена девушка, потому что любовь напомнила ей прошедшее, а вера оживила ее пламенное желание увидеть того, кто был их наставником. Они вышли и, увидя меня, бросились к моим ногам, называя меня отцом, наставником и господином. Некоторое время я был так ошеломлен, что мог только удивляться, подтвердив, что все рассказанное ими было правдой. Успокоившись от такого внезапного потрясения, я заплакал вместе с ними, потому что радость обладает своими сладостными слезами, как скорбь – горькими.
