Матео Алеман - Гусман де Альфараче. Часть первая
Нелегко мне было отвыкать от дурных привычек — от божбы, игры и попрошайничества. Очень я досадовал, что сижу взаперти, не могу выходить из дому и наслаждаться, как прежде, привольным и веселым житьем нищего. Но меня утешало то, что харчи и постель были отличные, что угождали мне, словно принцу, и заботились как о самом монсеньере, выполняя его наказ, данный всем домочадцам. Кроме того, он сам собственной персоной приходил всякий день проведать меня и иногда засиживался подолгу, находя удовольствие в беседе со мной.
Так я исцелился от своего недуга, и когда хирурги решили, что пора честь знать, они откланялись, получив большие деньги за малые труды, а мне было велено надеть новый костюм и перейти в помещение для пажей, ибо отныне я должен был прислуживать его преосвященству.
ГЛАВА VII
о том, как Гусман де Альфараче служил пажом у у монсеньера кардинала
Ничто на свете не вправе роптать и жаловаться, что не изведало расцвета и славы. Всему свой срок и черед. Но со временем все изменяется; одно приходит в упадок, другое уже забыто. В великой чести была некогда поэзия. О славе красноречия нам может поведать Древний Рим, где ораторы были окружены столь великим почетом. А ныне у нас, в Испании, превыше всего вознесено издревле благовещенное миру Священное писание и оба права, церковное и светское. Не избегли общей участи испанские костюмы и наряды; что ни день тут придумывают новшества, и все испанцы, точно стадо баранов, устремляются в погоню за ними. Всякому охота нарядиться по моде, а что ныне не принято, то кажется уродливым, хоть прежде было в обычае и почиталось красивым. Неразумие черни до того доходит, что все одеваются на один лад и по одной мерке — толстый и тощий, высокий и низкорослый, здоровый и увечный, чем уродуют себя так, что глядеть противно; ведь одевать всех на один лад — все равно что одним настоем или одной мазью лечить от всех болезней.
Вышли из обихода многие слова и обороты, кои некогда почитались изящными и чисто кастильскими, а ныне отвергаются нами как варварские. И для всякого кушанья есть своя пора — зимой нам не по вкусу то, что нравится летом, осенью хочется иного, чем весной, и наоборот.
Каждый день по-новому сооружают здания и военные машины. Непрестанно меняет вид всякая утварь и мебель: стулья, поставцы, конторки, столы, скамьи, табуреты, лампы, подсвечники. Меняются игры, танцы, даже музыка и песни: вот уже сегидилья оттеснила сарабанду[193], а там на смену сегидилье придут другие напевы, но и они забудутся.
Помните времена, когда мулы красовались в роскошных бархатных чепраках? А теперь на их сбруе не увидишь ни единой побрякушки, не говоря уже о шелках и позолоте.
Еще совсем недавно братец ослик был отрадой дам, возил их на богомолье и в гости, а нынче все ездят не в седлах, а в каретах.
Пусть дамы сами скажут, сколь обязательно и важно в наше время держать карманных собачек, обезьянок или попугаев для препровождения времени, которое прежде проходило за прялкой и пяльцами. Но рукоделья ныне в немилости и забвении, ибо прошло их время.
Та же участь постигла и самое Правду. Была и ее пора, не в наш век, но в глубокой древности, когда Правду почитали и ставили превыше всех добродетелей, а лжецов карали соразмерно учиненному обману и даже смертной казни подвергали, всенародно побивая камнями. Но всякое благо недолговечно, и только зло неистребимо, а потому досточестный сей обычай не мог удержаться среди нас, грешных. Пришла страшная чума, и те, кто, переболев, остался в живых, получили увечья, а новое поколение, здоровое, стало насмехаться над стариками, над их телесными изъянами и пороками, что тем весьма было неприятно. И тогда у людей пропала охота слушать Правду, а раз никто не хотел ее слушать, то и говорить ее никто не захотел; так с одной ступеньки поднимаются на вторую, со второй на третью — до самого верха, а от искры сгорает целый город. Под конец люди и вовсе потеряли стыд и, отменив давний обычай, осудили Правду на вечное изгнание, а на ее трон посадили Кривду.
Пришлось Правде подчиниться приговору. Побрела горемыка одна-одинешенька, как все опальные, — ведь почет воздается по достоянию и могуществу, а нагрянет беда, и друзья станут недругами. Дорогой взошла Правда на косогор и увидела, что с вершины соседнего холма спускается великое множество народу. Во главе несметного войска выступали окруженные свитою короли, правители, князья и жрецы того языческого племени, вельможи и разные чиновники. Сообразно сану и званию они располагались вокруг колесницы, сооруженной с дивным искусством и великолепием, которая торжественно двигалась в середине процессии.
На колеснице возвышался трон из слоновой кости и эбенового дерева, блиставший золотом и самоцветами, а на троне восседала красавица в королевском венце, но стоило к ней приблизиться, и красота ее исчезала, прекрасное лицо становилось безобразным. Сидя, она казалась стройной и статной, но когда вставала или ступала, видны были многие телесные изъяны. Одеждой ей служили цветы подсолнуха, пышные и яркие, но такие нестойкие, что даже легкий ветерок обрывал их лепестки.
Пораженная этой роскошью, Правда загляделась на шествие, а когда колесница приблизилась, Кривда узнала изгнанницу и приказала своей свите остановиться. Подозвала она Правду и спросила, откуда, куда и зачем та идет. Правда все рассказала начистоту. Тогда Кривда подумала, что не худо бы ради пущего величия держать в своей свите Правду, ибо о могуществе судят по числу побежденных противников — чем их больше, тем громче слава.
Она велела Правде повернуть за ними. Волей-неволей пришлось изгнаннице последовать за Кривдой, да только поплелась Правда в самом хвосте — там, как известно, всегда ее место. Хочешь найти Правду, не ищи ни подле Кривды, ни среди ее приспешников; Правда всегда к концу приходит и объявляется.
Первая остановка была в некоем городе, где навстречу шествию вышел Случай, весьма могущественный владыка. Он пригласил Кривду расположиться в его дворце. Та поблагодарила за любезность, но отправилась в богатую гостиницу Таланта, который в ее честь задал роскошный пир.
Когда же собрались идти дальше, дворецкий Кривды по имени Чванство — мужчина осанистый, с длинной бородой, суровым лицом, важной походкой и неторопливой речью — спросил у хозяина, сколько с них причитается. Хозяин представил счет, и дворецкий, не глядя, кивнул, что все верно. Тогда Кривда распорядилась: «Уплати этому доброму человеку теми деньгами, что дал ему на хранение, когда мы прибыли сюда».
Хозяин опешил, он не мог взять в толк, о каких деньгах идет речь. Сперва он счел это шуткой, но гости стояли на своем, все важные господа в свите поддержали Кривду, и хозяин стал возмущаться и уверять, что никаких денег ему не давали. Тогда Кривда выставила свидетелей; то были ее казначей Праздность, виночерпий Лесть, спальник Порок, камер-фрейлина Подглядка и другие придворные. А чтобы Талант окончательно убедился, она велела призвать его сына Златолюбие и его жену Алчность, каковые подтвердили слова Кривды.
Видя, что дело плохо, Талант завопил во весь голос, призывая небеса в свидетели своей правоты, — ведь ему не только отказались заплатить, но еще требовали с него то, чего он не должен.
Увидела Правда, как худо приходится Таланту, — а она всегда желала ему добра, — и говорит: «Друг мой, ты прав, но это тебе не поможет; от долга отпирается сама Кривда, и, кроме меня, здесь некому за тебя заступиться, да и я всего только могу заявить свое мнение, что и делаю». Эта дерзость так рассердила Кривду, что та приказала своим слугам расплатиться с Талантом за счет Правды.
Так и поступили, а затем двинулись дальше по дорогам, творя в трактирах и на постоялых дворах обычные для таких господ бесчинства и грабя всех хозяев подряд. Известно, злодея злодей карает; всякому вору, святотатцу, подлецу и извергу приходит конец от руки ему подобного негодяя; рыба рыбешку целиком глотает.
Пришли они в поместье Клеветы, закадычной Кривдиной подруги. Хозяйка вышла навстречу в сопровождении всей местной знати и своих приближенных, в числе коих шествовали Спесь, Измена, Обман, Чревоугодие, Неблагодарность, Коварство, Упрямство, Злоба, Лень, Месть, Зависть, Обида, Скудоумие, Тщеславие, Легкомыслие, Пристрастие и многие другие домочадцы.
Клевета позвала путников в свой дом, и Кривда приняла приглашение, но с условием, чтобы им предоставили только кров, а оплату угощения она-де возьмет на себя. Клевете хотелось похвалиться своим богатством и самой попотчевать гостей, но из учтивости она не стала спорить и, поблагодарив Кривду за оказанную честь, повела всех к себе во дворец. Закупщик Угодливость и эконом Непостоянство занялись приготовлениями к пиру. Прослышав о том, окрестные жители нанесли уйму припасов. Гости брали все, не глядя на цену. А когда пир кончился и Кривда со свитой собрались в путь, с них стали требовать за покупки. Но казначей сказал, что ничего никому не должен, а эконом — что всем уплатил.
