Джеффри Чосер - Кентерберийские рассказы
Пока меж ними там беседа шла,—
Сейчас вам расскажу, как это было, —
Сбежались жители всего села
Под окна их, и каждого дивило,
Как ласково Гризельда и как мило
С отцом держалась. Больше всех она,
Однако же, была изумлена.
Не мудрено, что трепет и смущенье
Напали на Гризельду: до сих пор
Высокого такого посещенья
Ее не удостаивался двор.
Бледна как полотно и долу взор
Потупивши, она теперь сидела.
И тут маркграф, чтобы продвинуть дело,
К прелестной деве обратился так:
«Гризельда, ваш отец сказал мне ясно,
Что по сердцу ему наш с вами брак.
Надеюсь, на него и вы согласны?
Но торопить вас было бы напрасно:
Коль боязно вам сразу дать ответ,
Подумайте, — к тому помехи нет.
Но знайте, что должны вы быть готовы
Повиноваться мне во всем всегда
И не роптать, хотя бы и сурово
Я с вами обращался иногда,
Не отвечать мне «нет», скажи я «да»,
Все исполнять, не поведя и бровью,
И я вам верной отплачу любовью».
От страха вся дрожа, ему в ответ
Гризельда молвила: «Мне, бесталанной,
К лицу ли честь, которой равной нет?
Но то, что любо вам, и мне желанно.
Даю обет вам ныне — постоянно
Послушной быть и в мыслях и в делах,
Отбросив даже перед смертью страх».
«Обету вашему, Гризельда, верю»,—
Сказал маркграф, душой развеселясь,
И сразу же пошел с ней вместе к двери
И так сказал толпе, что собралась:
«Есть государыня теперь у вас:
Мою жену, Гризельду дорогую,
Всегда любить и жаловать прошу я».
Маркграф решил, что все свое тряпье
Гризельде сбросить пред отъездом надо,
И приказал, чтоб женщины ее,
Раздев, одели в новые наряды.
Тряпья касаться были те не рады,
Но поспешили выполнить приказ,
И засверкала дева, как алмаз.
Ей расчесавши волосы прилежно,
Они нашли уместным ей венок
На темя возложить рукою нежной.
Никто Гризельду и узнать не мог,
Она сияла с головы до ног.
Длить описание ее наряда
Не буду я, да это и не надо.
Маркграф кольцо надел на палец ей,
Нарочно принесенное из дома,
И на коне, что снега был белей,
Гризельду перевез в свои хоромы.
По всей дороге, радостью влекомый,
Бежал народ. Весь день гудел дворец.
Пока не село солнце наконец.
Рассказ продолжу. Юной маркграфине
Такая прелесть дивная дана
Была с рожденья божьей благостыней,
Что трудно было верить, что она
В крестьянском бедном доме рождена
И выросла среди домашних тварей,
А не в палатах пышных государя.
Любовь она снискала и почет
У всех кругом. Ее односельчане,
С которыми она из года в год
Встречалась и беседовала ране
На улице, в дубраве, на поляне,
Готовы были клясться, что не дочь
Она Яниколы, как день не ночь.
Хоть добродетели была отменной
Она всегда, но ныне добротой
Вдруг засияла необыкновенной
Душа ее, а все слова такой
Приобрели красноречивый строй,
Что вызывала чувство восхищенья
Она у всех людей без исключенья.
Не только в городе Салуццо, — нет,
По всей стране о ней гремела слава,
Все говорили, что от века свет
Очаровательней не видел нрава.
В Салуццо шли толпой тысяче главой
Мужчины, женщины — и стар и млад,—
Чтоб только на Гризельду бросить взгляд.
Брак заключив, — как будто недостойный,
На деле ж королевский, — жил маркграф
С женой своей счастливо и спокойно.
Да и народ хвалил ее, поняв,
Что был он в выборе супруги прав.
Все славили его за ум отменный,
А это ведь не так обыкновенно.
Не только по хозяйству все дела
В руках Гризельды спорились отлично,
И в управленье краем, коль была
В том надобность, она входила лично.
Все споры подданных своих обычно
Она умела быстро разрешать,
В сердца враждебные елей вливать.
В отъезде ли был государь иль дома,—
Все тяжбы меж баронами она,
Непогрешимой чуткостью ведома,
Кончала миром, — так была умна,
Так в обращении с людьми ровна,
Что ангелом они ее считали,
Ниспосланным их утолить печали.
Когда еще не минул первый год,
Дочь родила Гризельда молодая.
Хотя мечтал о мальчике народ,
А также и маркграф, владыка края,—
Довольны были все, предполагая,
Что им наследника не долго ждать,
Раз не бесплодной оказалась мать.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Немного погодя, — еще кормила
Гризельда грудью девочку, — сполна
Маркграфа мысль одна заполонила:
Проверить, подлинно ль ему верна
И всей душою предана жена.
Задумал он — сказать могу я смело —
Не в добрый час худое это дело.
Испытывал Гризельдину любовь
Уже не раз он, и супругой верной
Она оказывалась вновь и вновь.
Зачем же снова муке беспримерной
Ее подвергнуть вздумал он? Наверно,
За мудрость это многие сочтут,
Я ж недомыслие лишь вижу тут.
Вот как маркграф свой замысел безбожный
Осуществил. В ночи войдя к жене
И взор на ней остановив тревожный,
«Гризельда, — молвил он, — скажите мне:
Вы помните, я думаю, о дне,
Когда вы сняли ваш наряд убогий
И я вас ввел женой в свои чертоги?
Надеюсь я, Гризельда, что сейчас,
Когда столь дивной стала ваша доля,
Вы не забыли, что извлек я вас
Из нищеты, которую дотоле
С отцом вы разделяли поневоле.
Я вас прошу внимать усердно мне,—
Мы с вами говорим наедине.
Вы знаете, как в здешние покои
Явились вы, и вам я до сих пор,
Гризельда, предан телом и душою.
Но иначе, увы, настроен двор:
Они считают, что для них позор
Быть подданными женщины безродной,
Служить тебе дворянам не угодно.
С тех пор, как дочь ты родила, сильней
И громче стали эти разговоры.
Но я желаю до скончанья дней
С моими верными прожить без ссоры.
Мне надоело слушать их укоры,
И дочь твою им в жертву принести
Придется мне, — иного нет пути.
Прискорбно это мне, бог видит; все же
Я не желаю действовать тайком.
Скажите, что и тут согласны тоже
Вы мне подмогой быть, как и во всем.
Припомните, как вы клялись мне в том,
Что ваша верность будет вечно в силе.
То было в день, когда мы в брак вступили».
Услышав эту речь, она ничем
Не выдала душевного волненья,
Ее лицо не дрогнуло совсем.
«Мы в вашем, государь, распоряженье,—
Она промолвила, — повиновенье
Закон для нас, и он неколебим.
Мы с дочерью лишь вам принадлежим.
То, что вам по сердцу, и мне отрада,
В моей душе своих желаний нет;
Что, кроме вас, мне в этой жизни надо?
Лишь через вас мне дорог белый свет.
Так было, есть и до скончанья лет
Останется: любовь мою, поверьте,
Не истребить ни времени, ни смерти».
Ответу этому маркграф был рад,
Но, не подав и виду, так же строго
Он на жену глядел и мрачный взгляд
В последний раз к ней обратил с порога.
Свое намеренье спустя немного
Слуге он сообщил наедине
И поручил ему пойти к жене.
Служил дворецким тот и всей душою
Маркграфу предан, для него готов
Он был любое дело, хоть бы злое
Свершить немедленно без дальних слов.
Откликнулся и ныне он на зов:
Маркграфа волю выслушав, он сразу
Пошел к Гризельде по его приказу
И ей сказал: «Сударыня, у вас
Прошу заране для себя прощенья,
Но государев выполнить приказ
Я должен точно и без промедленья,
Хотя б он и внушал мне огорченье.
Приказ владыки для меня закон,
И выполнить его я принужден.
Ребенка вашего мне взять велели».
И, матери не дав задать вопрос.
Он выхватил дитя из колыбели
И сделал вид, что нож над ним занес.
Гризельда с мукой в сердце, но без слез
Овечкою несчастною сидела,
Пока ужасное творилось дело.
Ей подозрителен был суток час,
И человек, и речь его, и взоры
Его холодных, непреклонных глаз.
«Ах, неужели дочка, от которой
