Висенте Эспинель - Жизнь Маркоса де Обрегон
Чтобы сократить рассказ, я скажу только, что он решил высадиться не в городе, а у своего поместья, с привлекательными виноградниками и очень красивыми садами. Она, увидев себя окруженной такими послушными рабами и друзьями турка, как будто успокаивалась и забывала о горести, какую сначала причинило ей пленение. С течением времени она очень полюбила своего господина и вышла за него замуж, оставив свою истинную веру ради религии мужа, в которой и прожила с величайшим удовольствием шесть или семь лет, любимая, окруженная услугами и заботливостью, осыпаемая драгоценностями и жемчугом, и совсем позабыв, что была когда-то христианкой. В угоду ей были устроены и устраивались каждый день самые веселые состязания на копьях и другие развлечения, потому что ее характер был очень похож на ее лицо, а лицо ее выделялось из всех лиц в Алжире; так что если бы он скоро не женился на ней, то ее у него отобрали бы, чтобы послать Великому Турку.
И вот, в то время как она жила словно божество, окруженная всем этим поклонением, и ее желание было законом, по которому жили все, был там один невольник с Meнорки,[356] человек благородный, который, как и остальные, разговаривал с ней; прибыл его выкуп, и добрый человек пришел проститься с нею, а она спросила его, в каком месте он будет жить; он сказал ей это, и она приказала ему внимательно отнестись к тому, что могло случиться. Он, не будучи глупым, понял ее, и, отправившись на Менорку, оставался там все время, пока она нашла способ написать ему туда письмо, в котором говорила ему, чтобы он прибыл с хорошо оснащенным бригом в полночь, в такой-то день, к поместью ее мужа.
Когда наступило время, в какое все уходят из Алжира на каперство, – ее муж снарядил свои галеоты с тремя сотнями рабов, людей очень отважных, одетых по-испански, и отправился искать удачи, весело ударяя по волнам, в то время как его жена смотрела на это и посылала ему тысячу добрых пожеланий с башни его собственного дома. Погода стояла очень жаркая, и приближался день, условленный в письме. Она притворилась очень огорченной отсутствием мужа и жарой, и сказала своим невольникам и слугам, что она хочет отправиться в свое поместье и сады, чтобы там утешиться, и взяла с собой, как бы для того, чтобы пробыть там много дней, несколько сундуков, в которых находились платья, драгоценности и деньги, и все богатство золота и серебра, какое было у него в доме. Там она пробыла несколько дней, веселясь и одаряя своих невольников и женщин, так что если и раньше они очень любили ее, то теперь они ее обожали.
Наступила ночь, назначенная ею – в чем она не открывалась никому – с такой великой хитростью и тайной, что никто даже в мыслях не мог представить себе ее решения. Расположившись у окна, она ожидала до двенадцати часов ночи не засыпая и не смыкая глаз, пока не увидала неясные очертания приближавшегося с моря корабля; она подала условленный в письме знак, и поспешивший к ней идальго сказал:
– Ну, бриг стоит здесь.
Тогда решительная сеньора обратилась с самой краткой речью к своим невольникам, говоря:
– Братья и друзья, приобретенные кровью Иисуса Христа; мое решение таково: кто хочет быть свободным и жить как христианин, пусть следует за мной в Испанию.
За всех ответил пленник, великий воин, уроженец Малаги:
– Сеньора, все мы готовы повиноваться вашему приказанию, но обратите внимание на опасность, какой вы подвергаете себя и нас, потому что башни уже подают сигнал, и на рассвете море будет кишеть галеотами и нас, без сомнения, будут преследовать.
Она ответила на это:
– Тот, Кто вложил мне это в сердце, выведет меня к спасению; а если бы этого не случилось, то я предпочитаю стать пищей ужасных морских чудовищ в неизмеримых безднах глубоких морских пещер, умерев христианкой, чем быть королевой в Алжире, изменив религии, какую исповедовали наши предки.
И, служа храбрым капитаном, эта прекраснейшая женщина так воодушевила своих рабов, что они в один момент перенесли на бриг сундуки и богатства, убив кинжалами одну негритянку и двух турчонков, которые кричали. Рабы – которые уже ими не были – вместе с находившимися на бриге людьми, – все народ благородный и отважный, – так ободряли друг друга, что бриг летел по воде силой весел и помогавшего ветра.
Когда об этом происшествии узнали в Алжире, – что было сейчас же, – за ними послали сорок или пятьдесят галеот, причем на каждой были часовые в дозорной корзине и на мачте, которые могли сейчас же заметить бриг; но словно Бог или вел его, или сделал невидимым; ведь кроме того, что была принята сказанная мера, ее муж Мами Рейс плавал около островов, и ни те ни другие не встретились с бригом, пока наконец на рассвете беглецы не оказались между двумя галеотами ее мужа, люди которого, чтобы высадиться на берег, были одеты по-испански. Она с великой поспешностью и проницательностью приказала, чтобы все остальные, находившиеся на бриге с бежавшими невольниками, переоделись турками, чтобы таким образом иметь возможность бежать под предлогом, что они убегают от испанцев. Решение было остроумным и хитрым, потому что Мами Рейс, видя, что от него убегают, обрадовался, говоря: «Без сомнения, мы похожи на испанцев, потому что этот турецкий бриг бежит от нас». И громким хохотом они приветствовали бегство брига, так что благодаря этой хитрости беглецы освободились и прибыли в Испанию, где она живет теперь очень богатой и довольной, раздавая великие милостыни из имущества своего мужа. И хотя в Алжире произошел и другой случай, похожий на этот, – но при том располагали большей силой и он сопровождался меньшими осложнениями.
Ты уже знаешь, с какой целью я рассказал тебе этот случай, происшедший недавно, и, без сомнения, по-моему, не найдется никого, у кого в сердце не запечатлелась бы первая религия, какую он исповедовал, – я говорю о крещеных; но эта женщина даже больше всех обнаружила мужественное сердце и христианскую решимость.
– Я не удивляюсь, – сказал я, – что эта сеньора обладала такой великой отвагой в своем решении, так как женщинам очень свойственно приводить в исполнение все, что приходит им в голову; ни тому, что она превзошла смелостью мужчин, ни тому, что она составила план, чтобы выполнить свое намерение, – ибо всему этому можно поверить благодаря ее природным качествам. Меня удивляет только, что она обладала способностью столько времени хранить тайну, ибо для женщины гораздо труднее хранить тайну, чем сохранять целомудрие; потому что ни одна не избежит того, чтобы не иметь подруги, с которой могла бы говорить о прошлом, настоящем и будущем. Ибо все другое было не больше как вбить себе в голову, что она должна это сделать, потому что у нее недоставало рассуждения, необходимого в деле таком трудном, важном и опасном, – так как она отваживалась выступить против своего мужа, корсаров и всего Алжира, против всех волн и бурь Средиземного моря, против морских животных, никогда не виданных и не ведомых ни в своей стихии, ни вне ее, и все это не было таким великим подвигом, как то, что она не открыла столь важной тайны.
– Все это правда, – сказал мой господин, – но одно обстоятельство кажется мне более противоречивым, а именно: как она, будучи девушкой, не имела смелости убежать вместе с другими с мельницы, когда ее захватили в плен, а потом у нее появилось достаточно смелости, чтобы предпринять такой героический поступок?
– Ответ на это прост, – сказал я, – потому что когда эта сеньора была девушкой, то благодаря естественной холодности, какой все они обычно обладают, страх сковал ей члены и жилы тела так, что она не могла бежать, ни даже двинуться с места; но, после того как она вышла замуж и ей помогла сила жара мужа, ее природные качества улучшились и она собралась с духом, чтобы взяться за такое трудное предприятие. И обо всех женщинах, о каких упоминается в древности, не известно, чтобы это были девушки, – да и нельзя этого подумать.
– А разве об амазонках, – спросил мой господин, – не говорится, что они были девственницами?
– Нет, сеньор, – ответил я, – и даже пока они были таковыми, они не участвовали в битвах, а только упражнялись, но не в праздности или в обработке шерсти, а в охотах на диких зверей, в верховой езде, в употреблении копья, лука и стрелы; и чтобы сделаться более воинственными, они питались черепахами и ящерицами; а придя в соответствующий этому возраст, они вступали в браки с окрестными мужчинами, и, если от этого сожительства у них рождался мальчик, они или убивали его, или калечили его так, чтобы он не имел возможности выполнять обязанности мужчины; а если у них рождалась девочка, то, чтобы не было помехи для натягивания лука, ей вырывали или отрезали правую грудь, ибо это и обозначает слово «амазонки», то есть sine ubere – «без соска»; но ни одна из них в одиночку не совершала столь великого подвига, как эта валенсианка.
Глава XIV
Так как невольники и спутники дремали, мы – мой господин и я – имели возможность поговорить об этом и о других вещах, чем и разогнали сон. После того, как мы немного отдохнули, мы через часа два увидели Балеарские острова, Майорку и Менорку, Ибису и другие мелкие острова; но из-за бдительности, какая царит на этом острове, мы не приближались к берегам Майорки до наступления ночи. Мы дождались темноты, однако необходимо было спешить, потому что, хотя острова и показались быстро, нужно было хорошо потрудиться, чтобы добраться до них. Мы подошли к Майорке наилучшим образом, а для ренегата это было наихудшим, потому что, когда мы огибали скалу, с нее нас заметил часовой, который дал знать генуэзским галерам, плававшим здесь, чтобы захватить моего господина, и, хотя уже приближалась ночь, они начали с великой яростью грести по направлению к нам. Видя свою погибель, мой господин перешел на другую галеоту, взяв с собой наиболее испытанных людей из тех, какие были на обоих, и поручил мне наблюдать за той, на которой остался я с небольшим количеством людей. Он был уверен, что, говоря по-испански, я смогу соответствующим образом ответить, а его галеота имела бы некоторую возможность скрыться. Таким образом, он оставил меня в качестве помехи для преследования, чтобы я достался им в добычу, а он мог бы спастись.
