Ален-Рене Лесаж - Хромой бес
— Ах, друг мой, этот башмачок распаляет мое воображение! Как прелестна должна быть ножка, для которой он сделан! Я слишком возбуждаюсь, любуясь им; уйдем поскорее: я чувствую, что проходить здесь для меня небезопасно.
— Надо заклеймить этого бакалавра черной печатью, — сказал Леандро.
— Вы здраво судите о нем, — отвечал бес. — Но такой же печати заслуживает и его ближайший сосед, аудитор. У него собственный экипаж, поэтому он краснеет от стыда всякий раз, когда ему приходится ехать в наемной карете. Поставим рядом с ним его родственника, лиценциата, который занимает весьма доходное место в одной из мадридских церквей и, наоборот, ездит почти всегда в наемной карете, потому что жалеет свои собственные две очень приличные кареты и четырех прекрасных мулов, которые стоят у него на конюшне.
По соседству с этими двумя чудаками я вижу человека, которого по справедливости давно следовало бы запрятать в дом умалишенных. Это шестидесятилетний старик, ухаживающий за молодой женщиной. Он приходит к ней каждый день и воображает, что понравится ей, если будет рассказывать о своих любовных похождениях, относящихся к дням его юности: он рассчитывает, что красавица примет во внимание его былые успехи.
Присоединим к этому старому ловеласу другого старика, который отдыхает в десяти шагах от нас. Это французский граф, прибывший в Мадрид, чтобы посмотреть на испанский двор. Старому вельможе за семьдесят; в молодые годы он блистал при дворе. Некогда все восхищались его статностью, обходительностью и особенно хвалили вкус, с каким он одевался. Он сохранил все свои наряды и носит их уже пятьдесят лет, не считаясь с модой, а мода в его отечестве меняется каждый год; но самое забавное то, что старец убежден, будто сохранил все очарование прежних лет.
— Тут нечего колебаться, — сказал дон Клеофас, — причислим и этого французского вельможу к лицам, достойным быть обитателями la casa de los locos.
— Я приберегаю там комнатку для той дамы, что живет на чердаке, рядом с графским домом, — продолжал бес. — Это престарелая вдова, от избытка нежности и доброты она отдала своим детям все свое состояние взамен маленькой пенсии, которую они обязались выдавать ей на пропитание. Из благодарности они, конечно, этой пенсии ей не выплачивают.
Мне хочется послать туда же старого холостяка аристократа, который не успевает получить дукат, как тотчас же его истратит; но без денег он обойтись не может и готов на все, лишь бы их раздобыть. Две недели тому назад к нему пришла за деньгами прачка, которой он задолжал тридцать пистолей: ей нужны были деньги, чтобы обвенчаться с посватавшимся за нее лакеем.
— Видно, у тебя водятся денежки, — сказал ей старикашка, — а то какой же черт стал бы жениться на тебе ради тридцати пистолей.
— Да, у меня, кроме того, есть еще двести дукатов.
— Двести дукатов! — всполошился он. — Черт возьми! Дай их мне: я женюсь на тебе, и мы будем в расчете.
Прачка поймала его на слове и стала его женой.
Оставим три места для тех трех особ, которые только что поужинали в гостях и возвращаются к себе в тот дом, направо. Один из них — граф, мнящий себя знатоком литературы, другой — его брат, лиценциат, а третий — остряк, состоящий при них. Они неразлучны и всегда вместе ходят в гости. Граф только и делает, что восхваляет себя, его брат хвалит его и себя, а у остряка три обязанности: хвалить обоих братьев, не забывая при этом и собственную особу.
Еще два места: одно — для старика горожанина, любителя цветов. Ему не на что жить, а он тщится содержать садовника и садовницу, чтобы те ухаживали за дюжиной цветов в его саду. Второе место — для скомороха, который, жалуясь на неприятности, сопряженные с актерской жизнью, говорил как-то товарищам:
— Право, друзья, мне опротивело мое ремесло; я бы предпочел быть мелким землевладельцем с доходом в тысячу дукатов.
— Куда ни посмотришь, везде видишь людей с поврежденными мозгами, — продолжал бес. — Вот кавалер ордена Калатравы; он так хорохорится и так гордится своей связью с дочерью гранда, что считает себя ровней знатнейшим особам. Он похож на Виллия, считавшего себя зятем Суллы, потому что был любовником дочери этого диктатора. Это сравнение тем более верно, что у нашего кавалера, как и у римлянина, имеется свой Лонгасен, то есть ничтожный соперник, который еще более любим, чем он.
Право, можно подумать, будто на свет появляются все одни и те же люди, только в других обличьях. В том приказчике я узнаю министра Боллана, который ни с кем не считался и был груб со всяким, кто ему не нравился. В этом престарелом председателе воплощен Фуфилий, дававший деньги из пяти процентов в месяц, а Марсей, который подарил свое родовое имение комедийной актрисе Ориго, воплотился в этом юноше из хорошей семьи, прокучивающем с актрисой свой загородный дом вблизи Эскуриала.
Асмодей хотел продолжать, но, услышав, что где-то настраивают инструменты, остановился и сказал дону Клеофасу:
— В конце этой улицы музыканты собираются устроить серенаду в честь дочери некоего алькальда: если хотите посмотреть на этот праздник поближе, вам стоит только сказать.
— Я очень люблю такие концерты, — ответил Самбульо, — приблизимся к музыкантам: может быть, среди них есть и певцы.
Не успел он проговорить это, как уже очутился на доме рядом с домом судьи.
Музыканты сыграли сначала несколько итальянских мелодий, после чего два певца по очереди пропели следующие куплеты:
Первый куплет Коль красы своей прелестной
Ты иметь хотела б список,
Молви: стану я без лести
Живописцем.
Второй куплет Лик твой мраморно-спокойный
Бросил вызов Купидону,
Кто смеялся над тобою
Прежде, донья.
Третий куплет Из бровей твоих красивых
Строя лук, амур-насмешник
Сам стрелой твоей зеницы
Был повержен.
Четвертый куплет Ты владычица округи,
Чаровательница смертных:
Как магнит, влечешь ты души, —
Нежный жемчуг!
Пятый куплет Если б выразить всю негу
Твоего, о донья, взора!
Вижу в нем звезду и небо!
Нет: Аврору![15]
— Куплеты очень изящные и нежные! — воскликнул студент.
— Это вам так кажется, потому что вы испанец, — сказал бес, — если бы они были переведены на французский язык, они не показались бы такими красивыми. Читатели французы не одобрили бы иносказательных выражений и посмеялись бы над причудливостью фантазии. Каждый народ восхваляет свой вкус и свой гений. Но оставим эти куплеты, сейчас вы услышите музыку другого рода.
Следите за четырьмя мужчинами, которые показались на улице. Вот они накидываются на наших музыкантов. Те прикрываются инструментами, как щитами, но щиты не выдерживают ударов и разлетаются вдребезги. Смотрите, — на помощь им бегут два кабальеро, из которых один — устроитель серенады. С какой яростью они бросаются на нападающих! Но те, не менее ловкие и отчаянные, готовы принять атаку. Искры сыплются из-под шпаг! Смотрите: один из защитников музыкантов падает; это тот, который устроил серенаду: он смертельно ранен; его товарищ, увидя это, бежит, напавшие тоже разбегаются, музыканты исчезают. На месте остается только злополучный кабальеро, жизнью заплативший за серенаду. Обратите в то же время внимание на дочь алькальда. Она притаилась за ставнями, откуда было видно все, что произошло: эта особа так тщеславна и так гордится своей красотой, по существу довольно заурядной, что вместо того чтобы сокрушаться об этом прискорбном происшествии, бессердечная, только радуется, и теперь еще больше возомнит о себе.
Это не все. Посмотрите, — прибавил он, — вон другой кабальеро останавливается на улице возле человека, истекающего кровью, чтобы, если еще не поздно, подать ему помощь. Но, пока он занят этим добрым делом, патруль застает его и ведет в тюрьму, где его изрядно продержат и поступят с ним так, как если бы он действительно был убийцей.
— Сколько несчастий случилось в эту ночь! — заметил Самбульо.
— Если бы в эту минуту вы были у Пуэрто дель Соль, вы бы убедились, что это еще не последнее, — возразил бес. — Вы бы ужаснулись зрелища, которое там готовится. По небрежности слуги в одном дворце случился пожар, уничтоживший множество драгоценной мебели. Но сколько бы дорогих вещей ни сгорело, дон Педро де Эсколано, владелец злополучного дворца, не пожалеет о них, лишь бы удалось спасти его единственную дочь, Серафину, которой угрожает большая опасность.
Дон Клеофас пожелал видеть пожар, и Хромой тотчас же перенес его к Пуэрто дель Соль, на большой дом, напротив горевшего.
