Клод Кребийон-сын - Заблуждения сердца и ума
И все же победа над мадемуазель де Тевиль, как бы она ни была почетна, удовлетворила бы одно лишь тщеславие Версака; никого не любя, он мечтал о счастье быть нежно любимым. Он не был настолько глуп, чтобы ждать такого счастья от женщин, которых он удостаивал своим вниманием. Он надеялся, что сумеет завоевать любовь мадемуазель де Тевиль, и не мог понять, почему натолкнулся на вражду, никогда прежде им не испытанную.
Униженный непривычной для него ролью, Версак решил удалиться. Было уже поздно, и все мы последовали его примеру. Я не сомневался, что госпожа де Люрсе хотела бы немного задержать меня после ухода гостей, но нечего было и думать обмануть Версака; к его природной проницательности примешивалось желанье все делать назло госпоже де Люрсе. Госпожа де Сенанж на прощанье еще раз попросила меня не забыть про обещанные куплеты, а Версак, предложивший ей руку, иронически уговаривал ее не беспокоиться за успех дела, которое он берет на себя. Господин де Пранзи подал руку госпоже де Тевиль, и не оставалось никого, кроме меня, чтобы вести к карете Гортензию. Когда ее рука прикоснулась к моей, я задрожал всем телом. Волнение мое было так сильно, что я едва мог совладать с ним. Я не смел ни взглянуть на нее, ни произнести хоть слово. И так в молчании я довел ее до кареты. Версак ждал нас, чтобы отвесить ей самый холодный поклон, на какой только был способен; вероятно, он имел в виду этим выразить ей свое неудовольствие или показать, что вполне равнодушен. Госпожа де Сенанж еще раз обрушила на меня поток своих злосчастных любезностей, а мадемуазель де Тевиль наказала холодным взглядом. Они отъехали, а я поспешил тоже сесть в свой экипаж, опасаясь, как бы госпожа де Люрсе не раздумала отпускать меня.
Не буду рассказывать, как я провел ту ночь. Нет на свете человека, настолько несчастного, чтобы совсем не знать любви. Следовательно, всякий может представить себе, что я чувствовал. Если бы сердце мое было одержимо тщеславием, я мог бы спать спокойно. Госпожа де Сенанж старалась понравиться мне, госпожа де Люрсе больше не пугала отсрочками. Я мог гордиться этими победами, особенно первой; госпожа де Сенанж уже не поражала общество своими прелестями, но еще была на виду, изумляя его все новыми авантюрами. Однако мне мало льстило внимание этих двух дам – ходячей добродетели и беззастенчивой кокетки; а та единственная, что могла наполнить счастьем мое сердце, отказывала мне в своей благосклонности. Чем объяснить уныние Гортензии и ее холодное ко мне пренебрежение, как не тайной страстью? Первоначальные подозрения относительно Жермейля возродились в моем сердце. Чем больше я думал о нем, тем больше крепла во мне уверенность, что он мой счастливый соперник. Я вспоминал тысячи подробностей, которые раньше ускользали от меня, а теперь неопровержимо свидетельствовали о связывавшей их взаимной любви.
На другой день я стал раздумывать, говорить ли госпоже де Мелькур, что я познакомился с госпожой де Тевиль. Я боялся, что матушка запретит это знакомство из-за их давнего взаимного нерасположения. Я был уверен, что ослушаюсь ее и не хотел идти на риск. Но не рассказать ей об этой встрече было еще опаснее: она все равно вскоре узнала бы все, и мое желание скрыть правду насторожило бы ее еще больше. Поэтому я решил, что и во имя моей любви и во имя сыновнего долга самое разумное – ничего не скрывать. Итак, я вошел к матушке и стал рассказывать, как провел вчерашний день, и между прочим упомянул, что познакомился с госпожой де Тевиль. Имя это я произнес с трудом, но оно не произвело на матушку того впечатления, какого я опасался. Она только сухо заметила, что не знала о приезде госпожи де Тевиль в Париж.
– Госпожа де Люрсе знает, что вы не очень ее любите, – сказал я, – и поэтому, вероятно, не уведомила вас.
– Она смело могла сообщить мне, что госпожа де Тевиль в Париже, – ответила матушка. – Мы не дружим, но это совсем не означает, что мы враждуем.
– Так вы не будете недовольны мною, если я стану бывать у нее? – спросил я.
– Напротив, – ответила она, – это весьма достойная дама, и общение с ней принесет вам только пользу. Но, – добавила она, – мне говорили, что ее дочь очень хороша. Вы видели ее? Она вам понравилась?
Я смутился, не зная, как ответить на этот простой вопрос, и хотел было сказать, что сам не знаю. Но после короткого замешательства я сказал то, что подсказала мне любовь.
– Видел ли я ее? Понравилась ли она мне? – воскликнул я. – Ах, сударыня, вы были бы очарованы. Ее лицо, манеры, ум – все прекрасно, все пленяет. Какие чудесные глаза! Нежные, мечтательные… Если бы вы видели ее улыбку!
– Как видно, она вас обворожила, – заметила она, – и вы гораздо охотнее дружили бы с ней, чем я с ее матерью.
Только тут я понял, что допустил ошибку.
– Сударыня, – ответил я с жаром, который тщетно старался скрыть, – я описал ее такой, потому что такой увидел и, может быть, даже не сумел передать, как она хороша; охотно признаюсь, она не вызывает во мне неприязни.
– Я вовсе не хочу, – сказала матушка, – чтобы вы питали к ней неприязнь; но, мне кажется, ее красота произвела на вас чересчур сильное впечатление.
– Ах, сударыня, – сказал я со вздохом, – ведь это неважно, раз я не люблю и меня не любят!
– Дитя мое, – возразила она, – вас не интересовали бы ее чувства, если бы вы не были уже влюблены.
– Неужели, сударыня, вы допускаете, – воскликнул я, – что она могла внушить мне любовь с первого же взгляда?
– Она красива, а вы молоды, – возразила матушка, – в вашем возрасте можно опасаться именно такой молниеносной любви; чем меньше у вас опыта, тем легче вы отдаетесь чувству.
– А вы считаете, матушка, – спросил я, – что полюбить ее – такое уж несчастье для меня?
– Да, – ответила она сухо, – эта страсть не даст вам счастья.
– Но может быть, – возразил я, – она не отвергнет меня, и опасения мои напрасны?
– Это было бы очень скверно, – ответила матушка, – ибо расположение сделало бы вас еще более достойным сожаления. Я рада поставить вас в известность, что у меня есть планы относительно вас и что мадемуазель де Тевиль в эти планы не входит. Она не из тех, чьим сердцем позволительно играть, а всерьез влюбляться, повторяю, я вам не советую. Надеюсь, с вами еще можно обсуждать этот вопрос хладнокровно, и сердце ваше не настолько увлечено, чтобы мои слова причинили вам слишком жестокую боль.
– Сударыня, – сказал я (стараясь изо всех сил скрыть свою горечь), – я только ответил на ваш вопрос о мадемуазель де Тевиль. Я нахожу, что она хороша собой, это верно, но ведь мы, как мне кажется, не влюбляемся во всех, кого находим красивыми. Я смотрел на нее без волнения и могу видеть ее и впредь, не опасаясь за свое сердце. Но вы, матушка, вольны мне приказывать во всем, и если вы находите это нужным, я откажусь от дальнейших встреч с нею.
Мой рассудительный тон успокоил госпожу де Мелькур; впрочем, она так любила меня, что мне нетрудно было ее обмануть.
– Нет, любезный сын, – ответила она, – вы можете встречаться с ней. Какова бы ни была цель этого знакомства, руководит ли вами любовь или другие чувства, я ни в коем случае не должна и не хочу вас принуждать. Мои пожелания не погасят вашу страсть, если она уже существует; если же нет, то я не настолько безрассудна, чтобы разжечь ее своим запретом.
Этот разговор слишком взволновал меня, и, чтобы положить ему конец, я распрощался с матушкой и отправился к госпоже де Люрсе: мы должны были ехать к Гортензии.
Я размышлял о препятствиях, грозивших моей любви, и чем меньше оставалось у меня надежд, тем прочнее она укоренялась в моем сердце. У меня был соперник, и соперник счастливый, который уже владел сердцем возлюбленной. Моя мать при первом же слове решительно высказалась против моего счастья; наконец, я ехал к женщине, чью любовь или прихоть – а ведь и то и другое одинаково опасно – я вынужден был отвергнуть; и все-таки ничто не могло меня остановить. Поглощенный мыслями о Гортензии, я вошел к госпоже де Люрсе, совершенно забыв о вчерашних событиях; узнав о ее былой слабости к господину де Пранзи, я окончательно в ней разочаровался.
Хотя она грозила принять меры против моих дерзких притязаний, я застал ее одну. Она встретила меня, как близкого человека, с которым все решено: прием ее был ласков и дружелюбен. Мое неожиданное равнодушие и бесчувственность озадачили ее. Почтительные поклоны, сдержанный тон, угрюмый вид – и вот благодарность за все, что она для меня сделала, за все, что собиралась сделать! Как примирить этот холод с прежними порывами страсти? Она считала, что вправе упрекнуть меня, но уже не смела. Она смотрела на меня с удивлением и напрасно искала в моих глазах огонь, которого ждала. Оцепенелый, скованный, как никогда, стоял я перед ней, чувствуя себя не вздыхателем, ждущим милостей, а любовником, уже тяготящимся ими. Войдя, я сказал ей несколько банальных слов на том светском жаргоне, который неуместен между людьми, любящими друг друга. Обиженная неподобающим обращением, какого вовсе от меня не заслужила, госпожа де Люрсе сразу вспомнила о госпоже де Сенанж и приписала внезапную перемену во мне новому увлечению. Эта мысль, не совсем лишенная оснований, больно поразила М. У нее на глазах женщина безнравственная, немолодая, некрасивая, в один день отняла то, над чем она трудилась целых три месяца, и когда? Накануне окончательной победы! В час, когда она уже была совсем уверена в моей любви, когда она преодолела все колебания, рассеяла все сковывавшие меня ложные представления!
