Vagabondo - Иосафат Барбаро. Путешествие в Тану
После возвращения великого князя к концу декабря 1476 г. Контарини, просивший перед этим влиятельных московских бояр (gentilhuomini) устроить ему аудиенцию у их государя, получил приглашение от великого князя на обед и обещание разрешить ему уехать из Москвы и даже уплатить его долг. Первый обед ознаменовался разными почестями венецианскому послу, а на втором великокняжеский казначей (tesoriere) выдал ему сумму его долга русским и татарским купцам; после обеда сам великий князь пригласил его во дворец и даровал ему соболью шубу и тысячу беличьих шкурок.[331] Кроме того, Контарини было предложено посетить супругу Ивана III, Софью Палеолог, которую иностранцы продолжали называть «деспиной» (despoina), следуя правилам византийской придворной титулатуры и в память о титуле ее отца, деспота Фомы Палеолога, брата двух императоров. Не содействовала ли отчасти и византийская деспина решению московских политиков укрепить дипломатические связи Москвы с Венецией?[332]
Заключительный и наиболее торжественный прощальный обед у великого князя закрепил успех Контарини: ему поручалось заверить венецианское правительство, что великий князь отныне «добрый друг» (buono amico) венецианской синьории, и засвидетельствовать ей его «большое благоволение» (gran benivolehtia). При этих речах у Ивана III было «самое доброжелательное выражение лица», что не преминул отметить наблюдательный автор (con buonissima ciera),[333] подобно тому как раньше, описывая беседу во время первой аудиенции, он отметил выражение взволнованности и гнева[334] на лице великого князя.
Затем последовала церемония с серебряной чашей, что было «величайшей честью» (grandissimo honore), оказанной послу. Чашу, наполненную медовым вином, требовалось осушить до дна и затем получить ее как почетный дар. Симпатия великого князя к Контарини простерлась до того, что он, видя затруднительное [109] положение своего гостя (человека, вероятно, непьющего или же просто убоявшегося опьяняющей силы русского меда), разрешил ему выпить только часть напитка, а остальное приказал выплеснуть и подать ему пустую чашу.[335]
Одним словом, на венецианца сыпались милости московского великого князя, и он, только по причине превратностей судьбы оказавшийся в Москве, вдруг выступил как подлинный и полноправный представитель своего отечества, наладивший венецианскую политику с самым значительным в Восточной Европе, но еще недостаточно знакомым западным странам славянским государством.
Эти страницы сочинения Контарини, появившиеся в результате того, что он — случайно заброшенный в Москву — описал, наряду с общим фоном своих впечатлений, приемы у Ивана III, вполне могут служить материалом для истории московской дипломатии.
Эти описания явно показывают, — нет надобности это подчеркивать, — что Контарини действительно побывал в Москве и был очевидцем всего, о чем рассказал в своем труде.
* * *
Изображение обратного пути Контарини уже было разобрано выше, при сопоставлении его с описанием Барбаро в конце его сочинения. Следует отметить лишь остановку в Троках (12—16 февраля 1477г.),[336] где Контарини был на приеме у польского короля Казимира IV. Контарини рассказал королю и всем присутствовавшим на обеде о своем путешествии в Персию, ко двору Узун Хасана, о его военном могуществе (possanza) и его стране, а также об образе жизни и военных силах татар.[337] Примечательно, что рассказчик — это ясно из его изложения — ни словом не упомянул о своем пребывании в Москве и о приемах у Ивана III. Сделал он это по понятной причине: отношения между Россией и Польшей-Литвой были тогда весьма неприязненными. С другой стороны, существовал союз между Казимиром IV и ханом Большой Орды Ахмедом — врагом Ивана III; отсюда повествование о могуществе татар. Рассказ Контарини вызвал всеобщий интерес и одобрение со стороны польского короля.
Дальнейший путь Контарини после остановки в Троках пролегал через города Слоним, Варшаву, Познань, Мезериц, Франкфурт на Одере, Иену, Нюрнберг, Аугсбург, Тренто. В Венецию Контарини приехал 10 апреля 1477 г.
Иосафат Барбаро. Путешествие в Тану
§ 1. Здесь начинается рассказ о вещах, виденных и слышанных мною, Иосафатом Барбаро, гражданином[338] Венеции, во время двух моих путешествий: одного в Тану и другого в Персию.
§ 2. Земля — как с величайшей ясностью доказывают геометры — настолько же мала по сравнению с небосводом, насколько мала точка, поставленная в середине окружности. К тому же, большая часть земли либо покрыта водой, либо неумеренна по климату из-за излишнего холода или жара, а поэтому обитаемая ее часть еще гораздо меньше. И все-таки слабость человека такова, что найдется лишь немного людей, которые видели бы хоть сколько-нибудь значительную часть земли, и, если не ошибаюсь, ни одного, кто видел бы ее всю целиком.
Из тех же, кто в наше время видел достаточную ее часть, большинство составляют купцы и люди, отдавшиеся мореплаванию. В обоих этих занятиях, искони и до сего дня, настолько отличались мои отцы и предки венецианцы, что, полагаю, можно поистине сказать: в этом им принадлежит первенство. Кроме того, теперь, когда Римская империя уже не владычествует повсюду, как это было раньше, а разнообразие в языках, обычаях и религии раскололо земной мир, большая доля той малой части земли, которая обитаема, оставалась бы вовсе неведомой, если бы венецианская торговля и венецианское мореходство не открыли ее.
§ 3. К числу людей, которые в наши дни кое-что повидали, можно по справедливости отнести и меня, потому что всю пору моей молодости и добрую долю старости я провел в далеких краях, среди варварских племен, совершенно чуждых всякой цивилизации и нашим обычаям. Среди них я испытал и увидел множество вещей, которые, не будучи в ходу у нас, быть может покажутся выдумкой в глазах тех, кто, так сказать, вовек не выходил за пределы Венеции. Это собственно и было главной причиной, [137] почему я никогда не стремился описывать виденное и даже много говорить о нем. Но теперь, понуждаемый просьбами лица, имеющего власть приказывать мне, и убедившись, что вещи как будто еще более невероятные описаны у Плиния,[339] у Солина,[340] у Помпония Мелы,[341] у Страбона,[342] у Геродота,[343] у Диодора,[344] у Дионисия Галикарнасского,[345] затем у других, более новых авторов, таких, как Марко Поло,[346] Николай Конте,[347] оба наши венецианцы, или англичанин Иоанн де Вандавилла,[348] и, наконец, у современных нам писателей, каковы Пьеро Кверини,[349] Альвизе да Мосто[350] и Амброзио Контарини,[351] — я не могу не написать о том, что я видел. Я делаю это во славу господа бога, который спас меня от бесконечных опасностей; для удовлетворения того, кто заставил меня писать; на пользу, в какой-то мере, людям, которые поедут после нас, особенно если они будут странствовать по местам, где я побывал; для удовольствия тех, кто ищет приятности в чтении о неведомых вещах, а также в поддержку нашего города, если в будущем ему понадобится послать кого-либо в те страны.
Итак, я намерен разделить свое повествование на две части. В первой я расскажу о путешествии в Тану, во второй — о путешествии в Персию. Однако ни в той, ни в другой я не буду говорить — за, редким исключением — ни о трудностях, ни об опасностях или неудобствах, с которыми мне приходилось встречаться.
§ 4. В 1436 году я предпринял свое путешествие в Тану, где год за годом и оставался в течение целых шестнадцати лет. Я объездил те области, как по морю, так и по суше, старательно и с любопытством.
§ 5. Равнина Татарии[352] представляется человеку, стоящему посредине, в таких границах: с востока она имеет реку Ледиль;[353] с запада и северо-запада — Польшу; с севера — Россию; с юга, там, где земли обращены к Великому морю,[354] — Аланию, Куманию, Газарию;[355] последние страны все граничат с Забакским морем.[356] Итак, равнина эта лежит между названными пределами.
§ 6. Для того чтобы меня лучше поняли, я поведу рассказ, двигаясь вдоль Великого моря, частью по его побережью, частью же по более глубоко расположенным землям, вплоть до реки Эличе,[357] которая находится уже за Каффой,[358] примерно в сорока милях от нее. Перейдя эту реку, идут по направлению к Монкастро.[359] Там находится Данубий, река знаменитейшая.[360] О местах еще дальше отсюда я уже не скажу ничего, так как они хорошо знакомы.
§ 7. Название Алания[361] произошло от племен, именуемых аланами, которые на их собственном языке называются «Ас».[362] Они — христиане и были изгнаны и разорены татарами. Страна лежит на горах, на побережьях, на равнинах; там есть множество курганов, насыпанных руками человека; они возведены как знаки погребений. Каждый имеет на вершине большой камень с [138] отверстием, куда втыкают крест, сделанный из другого, цельного камня. Эти курганы бесчисленны; в одном-то из них, как мы узнали, и был спрятан большой клад.
